– Но думаю, они правы. – Лицо толстяка помрачнело. Думитру собрался было возразить, но знал, что это бесполезно. – Не хочу иметь с тобой никаких дел. Если князь Обренович узнает, что ты был здесь, мне не сносить головы, даже если я подарю ему твою.
– Отдайте его нам, – заявил самый высокий из трех юношей.
– Забирайте, если никому не скажете, что он был здесь. Я хочу, чтобы он поскорее убрался отсюда.
– Он наш, – проворчал предводитель гайдуков, положив руку на заткнутый за пояс пистолет. – Если он граф, значит, выкуп за него будет больше.
– Он принесет нам такие беды, что ты никакого выкупа не захочешь, – возразил толстяк.
– Мы хотим получить настоящую цену, – настаивал гайдук.
Трое джентльменов посовещались, и самый высокий сказал:
– Мы заберем их обоих, а наши братья привезут вам выкуп.
– А как же я? – испуганно спросила Алси.
– Вы тоже поедете, – пожал плечами высокий. – Вы часть этой истории.
Алси, похоже, хотела запротестовать, но промолчала. Думитру не испытывал желания спорить. Ему хотелось посмеяться над крушением своих надежд. Он был так близок к свободе, но надо же было такому случиться, что в пятидесяти милях от Северинора, в глуши нашлись люди, которые узнали его. Что нужно от него молодым повстанцам, он скоро выяснит. Но Думитру был уверен, что ему это не понравится.
Недоумевающую и растерянную Алсиону отвели в маленькую спальню, помещавшуюся в глубинах дома. Четыре большие кровати занимали все помещение, почти не оставляя свободного места. Вскоре комната заполнилась, больше десятка женщин пришли посмотреть на Алси. Они отнеслись к ней скорее с любопытством, чем недоброжелательно. Ей помогли снять одежду и наконец-то освободили от корсета, который крестьянки с неподдельным интересом принялись рассматривать. Слава Богу, они не заметили спрятанных за подкладкой талеров, но когда обнаружили деньги в кармане юбки, разговорам и радостным восклицаниям не было конца, пока монеты не забрала женщина средних лет, которую Алси заметила, подъезжая к деревне, и сочла тогда главой рода. Алсиона не сомневалась, что гайдуки ничего не узнают об этих деньгах, как и в том, что сама никогда их больше не увидит.
Мокрую порванную одежду Алси унесли просушить перед очагом, как пояснила ей на плохом немецком старшая женщина. Несколько крестьянок на время поделились с пленницей своими нарядами. Ткань была толстая и грубая, покрой совершенно незнакомый. Одна из женщин, почти девочка, показала Алси, как зашнуровать жилет, напоминавший корсет, но почему-то надетый поверх блузки, а не под нее. Алси не узнавала себя и самой себе казалась грубой, неотесанной, чужой. Женщины принесли ей платок и жестами объяснили, что ходить с непокрытой головой здесь столь же неприлично, как и в Стамбуле. Обувь оказалась тяжелой и грубой по сравнению с маленькими башмачками, которые сняла Алси.
Как только она оделась, ей принесли ломоть ячменного хлеба и миску пахнущей чесноком похлебки. Никогда в жизни она не ела ничего подобного. Даже в детстве овсянку ей приправляли корицей. Несмотря на голод, Алси с трудом заставила себя проглотить несколько ложек, сказав себе, что это вполне естественно для человека, привыкшего к изысканной пище.
Но в глубине души она понимала, что причина отсутствия аппетита отнюдь не в грубой пище. Перед ее внутренним взором все еще стояло лицо Думитру, его широкая притворная улыбка, от которой по-прежнему трепетало сердце, его безнадежный, мрачный взгляд.
Алси положила ложку. «О Господи! Думитру, что с нами будет?»
Она не жалела, что сбежала из Северинора, узнав о поступке Думитру, и убеждала себя в том, что, как ни сложится его судьба, он сам во всем виноват, поскольку не отпустил ее. Но Алси не могла отделаться от мучивших ее вопросов. Что будет дальше? Ее выкупят? А его? Чего еще захотят от них эти люди? Только время покажет. Она была слишком напугана, чтобы есть. Боится ли она за себя, за Думитру, тревожится за что-то менее ощутимое, чем физическое благополучие, она не знала.
Медленно и тщательно выговаривая немецкие слова, Алси уверила женщин, что еда очень вкусная, но она больше не может съесть ни кусочка. Крестьянки оцепенело смотрели на нее, потом одна из них быстро затараторила на сербском, сжав руками собственную талию. Женщины решили, что тесный корсет лишил пленницу аппетита, и сочувственно поглядывали на нее. Алси подавила усталую улыбку.
Откинув грубое полотно, служившее дверью, на пороге появилась девочка и что-то взволнованно сказала. Радостно загалдев, женщины заторопились из комнаты, увлекая за собой Алси.
Какие бы планы ни строили относительно Думитру молодые повстанцы, крестьяне обходились с ним довольно хорошо. Ему принесли сухую одежду, но не дали башмаков – чтобы не сбежал, решил он, – а потом заперли в сарае, бросив туда кучу одеял. Сколько времени прошло – час или два? – прежде чем открылась дверь и вошли трое молодых людей, он не мог сказать. Один из вошедших держал лампу, двое других сжимали рукоятки пистолетов.
Не доверяют, холодно подумал Думитру.
– Добрый вечер, граф фон Северинор. Можете называть меня… Лазарь, – сказал высокий, назвавшись именем мученически погибшего сербского князя, героя битвы за свободу на Косовом поле.
– А меня можете называть хоть лошадиной задницей, мне это безразлично, – ответил Думитру, привалившись спиной к стене – Лучше скажите, чего вы от меня хотите.
Мужчины в замешательстве переглянулись.
– Я знаю, что вы занимаете в Валахии не последнее положение, – с некоторым раздражением сказал их вожак. – Имеете большое влияние. Вас считают человеком величайшей осторожности и ума. – Вспомнив ответ Думитру, относительно последнего он усомнился.
– Я использую свое влияние, когда мне это нужно, – коротко ответил Думитру. – И пока не знаю, что оно мне даст в нынешней ситуации.
Второй мужчина, светловолосый и немного пониже ростом, нахмурился:
– У вас нет выбора.
Высокий положил ему руку на плечо.
– Извините его. Мой брат несколько невоздержан на язык, но он измучен страданиями нашей родины, ее зависимостью от продажного режима Обреновича.
– Князь Обренович – серб и христианин.
Высокий помрачнел:
– Он бесчестит свой народ. Обренович получил власть от султана и позволил турецким войскам разместиться на нашей святой земле.
– И что, по-вашему, я могу с этим сделать? – устало спросил Думитру. Он был не в настроении играть в игры. – Если бы вы не думали, что я способен помочь осуществлению ваших планов, то не заинтересовались бы мной.
Высокий развел руками:
– Вы граф фон Северинор. У вашей семьи героическая история, и вы тайной разведкой продолжаете дело предков-патриотов.
– Единственным патриотом в семье был мой дед, за что и погиб, – презрительно сказал Думитру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Отдайте его нам, – заявил самый высокий из трех юношей.
– Забирайте, если никому не скажете, что он был здесь. Я хочу, чтобы он поскорее убрался отсюда.
– Он наш, – проворчал предводитель гайдуков, положив руку на заткнутый за пояс пистолет. – Если он граф, значит, выкуп за него будет больше.
– Он принесет нам такие беды, что ты никакого выкупа не захочешь, – возразил толстяк.
– Мы хотим получить настоящую цену, – настаивал гайдук.
Трое джентльменов посовещались, и самый высокий сказал:
– Мы заберем их обоих, а наши братья привезут вам выкуп.
– А как же я? – испуганно спросила Алси.
– Вы тоже поедете, – пожал плечами высокий. – Вы часть этой истории.
Алси, похоже, хотела запротестовать, но промолчала. Думитру не испытывал желания спорить. Ему хотелось посмеяться над крушением своих надежд. Он был так близок к свободе, но надо же было такому случиться, что в пятидесяти милях от Северинора, в глуши нашлись люди, которые узнали его. Что нужно от него молодым повстанцам, он скоро выяснит. Но Думитру был уверен, что ему это не понравится.
Недоумевающую и растерянную Алсиону отвели в маленькую спальню, помещавшуюся в глубинах дома. Четыре большие кровати занимали все помещение, почти не оставляя свободного места. Вскоре комната заполнилась, больше десятка женщин пришли посмотреть на Алси. Они отнеслись к ней скорее с любопытством, чем недоброжелательно. Ей помогли снять одежду и наконец-то освободили от корсета, который крестьянки с неподдельным интересом принялись рассматривать. Слава Богу, они не заметили спрятанных за подкладкой талеров, но когда обнаружили деньги в кармане юбки, разговорам и радостным восклицаниям не было конца, пока монеты не забрала женщина средних лет, которую Алси заметила, подъезжая к деревне, и сочла тогда главой рода. Алсиона не сомневалась, что гайдуки ничего не узнают об этих деньгах, как и в том, что сама никогда их больше не увидит.
Мокрую порванную одежду Алси унесли просушить перед очагом, как пояснила ей на плохом немецком старшая женщина. Несколько крестьянок на время поделились с пленницей своими нарядами. Ткань была толстая и грубая, покрой совершенно незнакомый. Одна из женщин, почти девочка, показала Алси, как зашнуровать жилет, напоминавший корсет, но почему-то надетый поверх блузки, а не под нее. Алси не узнавала себя и самой себе казалась грубой, неотесанной, чужой. Женщины принесли ей платок и жестами объяснили, что ходить с непокрытой головой здесь столь же неприлично, как и в Стамбуле. Обувь оказалась тяжелой и грубой по сравнению с маленькими башмачками, которые сняла Алси.
Как только она оделась, ей принесли ломоть ячменного хлеба и миску пахнущей чесноком похлебки. Никогда в жизни она не ела ничего подобного. Даже в детстве овсянку ей приправляли корицей. Несмотря на голод, Алси с трудом заставила себя проглотить несколько ложек, сказав себе, что это вполне естественно для человека, привыкшего к изысканной пище.
Но в глубине души она понимала, что причина отсутствия аппетита отнюдь не в грубой пище. Перед ее внутренним взором все еще стояло лицо Думитру, его широкая притворная улыбка, от которой по-прежнему трепетало сердце, его безнадежный, мрачный взгляд.
Алси положила ложку. «О Господи! Думитру, что с нами будет?»
Она не жалела, что сбежала из Северинора, узнав о поступке Думитру, и убеждала себя в том, что, как ни сложится его судьба, он сам во всем виноват, поскольку не отпустил ее. Но Алси не могла отделаться от мучивших ее вопросов. Что будет дальше? Ее выкупят? А его? Чего еще захотят от них эти люди? Только время покажет. Она была слишком напугана, чтобы есть. Боится ли она за себя, за Думитру, тревожится за что-то менее ощутимое, чем физическое благополучие, она не знала.
Медленно и тщательно выговаривая немецкие слова, Алси уверила женщин, что еда очень вкусная, но она больше не может съесть ни кусочка. Крестьянки оцепенело смотрели на нее, потом одна из них быстро затараторила на сербском, сжав руками собственную талию. Женщины решили, что тесный корсет лишил пленницу аппетита, и сочувственно поглядывали на нее. Алси подавила усталую улыбку.
Откинув грубое полотно, служившее дверью, на пороге появилась девочка и что-то взволнованно сказала. Радостно загалдев, женщины заторопились из комнаты, увлекая за собой Алси.
Какие бы планы ни строили относительно Думитру молодые повстанцы, крестьяне обходились с ним довольно хорошо. Ему принесли сухую одежду, но не дали башмаков – чтобы не сбежал, решил он, – а потом заперли в сарае, бросив туда кучу одеял. Сколько времени прошло – час или два? – прежде чем открылась дверь и вошли трое молодых людей, он не мог сказать. Один из вошедших держал лампу, двое других сжимали рукоятки пистолетов.
Не доверяют, холодно подумал Думитру.
– Добрый вечер, граф фон Северинор. Можете называть меня… Лазарь, – сказал высокий, назвавшись именем мученически погибшего сербского князя, героя битвы за свободу на Косовом поле.
– А меня можете называть хоть лошадиной задницей, мне это безразлично, – ответил Думитру, привалившись спиной к стене – Лучше скажите, чего вы от меня хотите.
Мужчины в замешательстве переглянулись.
– Я знаю, что вы занимаете в Валахии не последнее положение, – с некоторым раздражением сказал их вожак. – Имеете большое влияние. Вас считают человеком величайшей осторожности и ума. – Вспомнив ответ Думитру, относительно последнего он усомнился.
– Я использую свое влияние, когда мне это нужно, – коротко ответил Думитру. – И пока не знаю, что оно мне даст в нынешней ситуации.
Второй мужчина, светловолосый и немного пониже ростом, нахмурился:
– У вас нет выбора.
Высокий положил ему руку на плечо.
– Извините его. Мой брат несколько невоздержан на язык, но он измучен страданиями нашей родины, ее зависимостью от продажного режима Обреновича.
– Князь Обренович – серб и христианин.
Высокий помрачнел:
– Он бесчестит свой народ. Обренович получил власть от султана и позволил турецким войскам разместиться на нашей святой земле.
– И что, по-вашему, я могу с этим сделать? – устало спросил Думитру. Он был не в настроении играть в игры. – Если бы вы не думали, что я способен помочь осуществлению ваших планов, то не заинтересовались бы мной.
Высокий развел руками:
– Вы граф фон Северинор. У вашей семьи героическая история, и вы тайной разведкой продолжаете дело предков-патриотов.
– Единственным патриотом в семье был мой дед, за что и погиб, – презрительно сказал Думитру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77