Грех-то какой! – Отец Харитон перекрестился.
– Что ж, хороший талант, да только светский он, в монастыре, пожалуй, даже и опасный.
– Не то слово! – наконец-то вставил словечко Лавр. – Одно понять не могу, мессен, отчего мне, монаху, дана способность думать лишь о любви и благосклонности прекрасных дам?
– Ладно, этот остается, – рассмеялся барон. – Испытаю, так и быть, и его способности.
– Что же до брата Балтазара, так он имеет и вовсе странный талант – потому как он... – Толстопузый обернулся на смиренно ожидающих решения барона монахов и молча приказал им пойти вон. – Что же до брата Балтазара, – продолжил он, убедившись, что оба кандидата выдворились из покоев и плотно закрыли за собой дверь, – так оный имеет талант странный и местами полезный, местами же...
– Ты ври, да не завирайся, – барон притворно насупился на монаха, – а то не посмотрю на священный сан да и велю вышвырнуть твоих монахов не солоно хлебавши. Излагай, какими такими местами полезными талантами обладает твой Балтазар. Небось, еретик он, а вовсе и не монах никакой!
– Да он, кормилец, денно и нощно молится о здоровье. Об одном только здоровье, чтобы ни благородный мессен рыцарь, ни супруга его, ни доченька, ни прислуга, стража, сокольничьи, крестьяне, и никакая другая скотина в хозяйстве не хворала. И не заболеет ведь никто. На том тебе, кормилец, присягнуть готов. Будет нужда помереть, ведь не помрешь просто так, от чумы, кори, оспы да проказы, а только если сообразишь сигануть откуда-нибудь с высоты или конь тебя с себя скинет. От меча, ножа, копья, боевого топора, палицы, стрелы или любого другого оружия также не защитит тебя брат Балтазар, о том врать не буду, но вот чтобы с горячкой слечь, да опосля преставиться, это навряд ли... Всем хорош брат Балтазар, одно плохо в нем – характер скверный да язык уж больно поганый. Потому как коли Балтазар своим языком кого-нибудь проклянет, всенепременно у того понос злющий приключится. Так, от последнего своего хозяина, где он жил и столовался, был он с позором изгнан и не бит лишь по тому, что трогать его никто не отважился.
– Ну, уж я такого в своем замке не потерплю! – Барон нервно прошелся по комнате. С одной стороны дающий здравие монах был ему нужен, с другой, – проклятие его было настолько неблагородным, что барон скорее был готов лишиться свалившегося ему на голову целителя, нежели подвергаться столь страшному унижению. Повздыхав да подумав еще немного, барон был вынужден признать, что придется отказать Балтазару в крове.
– Проблема в том, что нельзя взять Лавра, отказав при этом Балтазару, – словно прочитав мысли барона, выдохнул толстопуз. – Потому как они близнецы и всегда вместе быть должны.
Правильно или нет передавали бродячие сказители историю появления в Лордфорде трех чудесных монахов, про то никто доподлинно не знает. Но в замке жила любовь, водились деньги и никто не жаловался на здоровье.
Монахов почитали за святых, отдавая им лучшие куски и обильно угощая вином.
Диламея же хоть и знала о чудесных талантах святых отцов, но особенно не задумывалась о них, считая нахождение под крышей отчего дома трех вечно пьяных и бездельничающих монахов само собой разумеющимся.
Поняла она, насколько повезло Лордфорду, лишь когда не стало отца Лавра, а Диламея влюбилась в сероглазого и похожего на прекрасного принца мальчика Аймерика из замка Лавор.
Диламея познакомилась с Аймериком и его сестрой Геральдой, когда те приехали в Лордфорд в гости. Она целовалась с Аймериком за кустами диких роз, и они дали друг другу вечную клятву, обменявшись кольцами. С тех пор девочка каждый день взбиралась на донжон, смотрела на дорогу и ожидала, что оттуда появится ее суженый и что вместе они упадут в ноги барону, признавшись в своей неземной любви.
Потом Аймерик даст клятву не возвращаться к Ди-ламеи пока не совершит три рыцарских подвига, а Диламея будет ждать его, отвергая ухаживания всех остальных рыцарей вплоть до короля. Аймерик вернется с победой, прислав вперед себя нескольких побежденных им рыцарей с добрыми вестями и приветами для своей дамы. Они сразу же обвенчаются в Тулузе или в отцовском замке. Диламея никак не могла решить, где лучше, а пока решала, отец получил известие от своего друга, отца Аймерика и Геральды, что его старший сын совершил помолвку в соборе святого Павла в Нанте с прекрасной донной Брунисентой из Сайсака.
Услышав столь скорбную весть, Диламея чуть не умерла от горя и обиды. Произошло это в год, когда преставился отец Лавр, и никто уже не мог помочь безутешной Диламее вернуть свою любовь и заставить вероломного рыцаря Аймерика, – которому, как и Диламее, было одиннадцать лет, – признать свои ошибки и заново влюбиться в нее. Целый месяц девочка плакала и отказывалась от еды, готовя себя к монашеству, пока отец не приказал ей сопровождать его на турнир в Тулузу, где и рассчитывал выдать замуж и тем прекратить любовную хандру.
Странное знакомство
Блуждая по ночной Тулузе в Раймоновой компании, я старался выполнять свой долг, защищая молодого господина от посягательств на его жизнь. При этом сам я не испытывал ни малейшей радости, когда юные друзья Раймона вдруг посреди ночи врывались в лавку к какому-нибудь торговцу и разносили ее в щепки, когда начинали стрелять из лука по окнам домов или скакали по полям и виноградникам, вытаптывая посевы.
Все это не только не радовало меня, а скорее наполняло сердце гадливостью и презрением к юным мерзавцам. Ко всему прочему, в теплое время года, из-за необходимости находиться при молодом господине, я был вынужден реже выбираться по своим любимым маршрутам, а значит, не отдыхал.
Однажды, проводя Раймона и его шалопаев до гостиницы, где они и собирались заночевать, я не выдержал и отправился опрокинуть кружечку-другую бургундского в кабачок, располагающийся напротив, со звучным названием «Тулузская дырка». Последнюю неделю мы развлекались более чем мирно, соря деньгами в кабаках и щупая шлюх и не скрывая при этом своих имен и гербов. Так что даже я был вынужден приказать намалевать себе горгулью на знамени, чем несказанно порадовал юного Раймона. Дело в том, что у Романе завелась сердечная подружка, к которой он воспылал нежностью и которую стремился покорить не столько лиричными канцонами и любовными стихами, сколько звоном золота и геральдическим блеском. Поэтому всю неделю мы вели себя паиньками, аккуратно пропивая деньги в одних и тех же кабаках и время от времени показываясь возле дома прелестницы.
Устроившись, как обычно , в уголке, я попивал кислое винцо, заедал жареным мясом и слушал рассказы завсегдатаев.
Неожиданно двери распахнулись, и я увидел старого, одетого в меховую телогрейку и шлем рыцаря и стройную красавицу, на которую он опирался, как на костыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Что ж, хороший талант, да только светский он, в монастыре, пожалуй, даже и опасный.
– Не то слово! – наконец-то вставил словечко Лавр. – Одно понять не могу, мессен, отчего мне, монаху, дана способность думать лишь о любви и благосклонности прекрасных дам?
– Ладно, этот остается, – рассмеялся барон. – Испытаю, так и быть, и его способности.
– Что же до брата Балтазара, так он имеет и вовсе странный талант – потому как он... – Толстопузый обернулся на смиренно ожидающих решения барона монахов и молча приказал им пойти вон. – Что же до брата Балтазара, – продолжил он, убедившись, что оба кандидата выдворились из покоев и плотно закрыли за собой дверь, – так оный имеет талант странный и местами полезный, местами же...
– Ты ври, да не завирайся, – барон притворно насупился на монаха, – а то не посмотрю на священный сан да и велю вышвырнуть твоих монахов не солоно хлебавши. Излагай, какими такими местами полезными талантами обладает твой Балтазар. Небось, еретик он, а вовсе и не монах никакой!
– Да он, кормилец, денно и нощно молится о здоровье. Об одном только здоровье, чтобы ни благородный мессен рыцарь, ни супруга его, ни доченька, ни прислуга, стража, сокольничьи, крестьяне, и никакая другая скотина в хозяйстве не хворала. И не заболеет ведь никто. На том тебе, кормилец, присягнуть готов. Будет нужда помереть, ведь не помрешь просто так, от чумы, кори, оспы да проказы, а только если сообразишь сигануть откуда-нибудь с высоты или конь тебя с себя скинет. От меча, ножа, копья, боевого топора, палицы, стрелы или любого другого оружия также не защитит тебя брат Балтазар, о том врать не буду, но вот чтобы с горячкой слечь, да опосля преставиться, это навряд ли... Всем хорош брат Балтазар, одно плохо в нем – характер скверный да язык уж больно поганый. Потому как коли Балтазар своим языком кого-нибудь проклянет, всенепременно у того понос злющий приключится. Так, от последнего своего хозяина, где он жил и столовался, был он с позором изгнан и не бит лишь по тому, что трогать его никто не отважился.
– Ну, уж я такого в своем замке не потерплю! – Барон нервно прошелся по комнате. С одной стороны дающий здравие монах был ему нужен, с другой, – проклятие его было настолько неблагородным, что барон скорее был готов лишиться свалившегося ему на голову целителя, нежели подвергаться столь страшному унижению. Повздыхав да подумав еще немного, барон был вынужден признать, что придется отказать Балтазару в крове.
– Проблема в том, что нельзя взять Лавра, отказав при этом Балтазару, – словно прочитав мысли барона, выдохнул толстопуз. – Потому как они близнецы и всегда вместе быть должны.
Правильно или нет передавали бродячие сказители историю появления в Лордфорде трех чудесных монахов, про то никто доподлинно не знает. Но в замке жила любовь, водились деньги и никто не жаловался на здоровье.
Монахов почитали за святых, отдавая им лучшие куски и обильно угощая вином.
Диламея же хоть и знала о чудесных талантах святых отцов, но особенно не задумывалась о них, считая нахождение под крышей отчего дома трех вечно пьяных и бездельничающих монахов само собой разумеющимся.
Поняла она, насколько повезло Лордфорду, лишь когда не стало отца Лавра, а Диламея влюбилась в сероглазого и похожего на прекрасного принца мальчика Аймерика из замка Лавор.
Диламея познакомилась с Аймериком и его сестрой Геральдой, когда те приехали в Лордфорд в гости. Она целовалась с Аймериком за кустами диких роз, и они дали друг другу вечную клятву, обменявшись кольцами. С тех пор девочка каждый день взбиралась на донжон, смотрела на дорогу и ожидала, что оттуда появится ее суженый и что вместе они упадут в ноги барону, признавшись в своей неземной любви.
Потом Аймерик даст клятву не возвращаться к Ди-ламеи пока не совершит три рыцарских подвига, а Диламея будет ждать его, отвергая ухаживания всех остальных рыцарей вплоть до короля. Аймерик вернется с победой, прислав вперед себя нескольких побежденных им рыцарей с добрыми вестями и приветами для своей дамы. Они сразу же обвенчаются в Тулузе или в отцовском замке. Диламея никак не могла решить, где лучше, а пока решала, отец получил известие от своего друга, отца Аймерика и Геральды, что его старший сын совершил помолвку в соборе святого Павла в Нанте с прекрасной донной Брунисентой из Сайсака.
Услышав столь скорбную весть, Диламея чуть не умерла от горя и обиды. Произошло это в год, когда преставился отец Лавр, и никто уже не мог помочь безутешной Диламее вернуть свою любовь и заставить вероломного рыцаря Аймерика, – которому, как и Диламее, было одиннадцать лет, – признать свои ошибки и заново влюбиться в нее. Целый месяц девочка плакала и отказывалась от еды, готовя себя к монашеству, пока отец не приказал ей сопровождать его на турнир в Тулузу, где и рассчитывал выдать замуж и тем прекратить любовную хандру.
Странное знакомство
Блуждая по ночной Тулузе в Раймоновой компании, я старался выполнять свой долг, защищая молодого господина от посягательств на его жизнь. При этом сам я не испытывал ни малейшей радости, когда юные друзья Раймона вдруг посреди ночи врывались в лавку к какому-нибудь торговцу и разносили ее в щепки, когда начинали стрелять из лука по окнам домов или скакали по полям и виноградникам, вытаптывая посевы.
Все это не только не радовало меня, а скорее наполняло сердце гадливостью и презрением к юным мерзавцам. Ко всему прочему, в теплое время года, из-за необходимости находиться при молодом господине, я был вынужден реже выбираться по своим любимым маршрутам, а значит, не отдыхал.
Однажды, проводя Раймона и его шалопаев до гостиницы, где они и собирались заночевать, я не выдержал и отправился опрокинуть кружечку-другую бургундского в кабачок, располагающийся напротив, со звучным названием «Тулузская дырка». Последнюю неделю мы развлекались более чем мирно, соря деньгами в кабаках и щупая шлюх и не скрывая при этом своих имен и гербов. Так что даже я был вынужден приказать намалевать себе горгулью на знамени, чем несказанно порадовал юного Раймона. Дело в том, что у Романе завелась сердечная подружка, к которой он воспылал нежностью и которую стремился покорить не столько лиричными канцонами и любовными стихами, сколько звоном золота и геральдическим блеском. Поэтому всю неделю мы вели себя паиньками, аккуратно пропивая деньги в одних и тех же кабаках и время от времени показываясь возле дома прелестницы.
Устроившись, как обычно , в уголке, я попивал кислое винцо, заедал жареным мясом и слушал рассказы завсегдатаев.
Неожиданно двери распахнулись, и я увидел старого, одетого в меховую телогрейку и шлем рыцаря и стройную красавицу, на которую он опирался, как на костыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73