Следи за уровнем холестерина в крови… Мне необыкновенно повезло, Миранда. Я отдала свое бессмертие Шумде, но после этого прожила великолепную жизнь. Теперь эта жизнь подошла к концу. И мне не на что пожаловаться.
Глаза ее говорили другое. Замолчав, она перевела взгляд на цветы, словно эти прекрасные букеты были посвящены в тайну, которой она не хотела делиться.
— Но Франсес, я ведь умерла! Расшиблась насмерть в театре. И в церкви, упав с лесов…
— И возродилась к новой жизни. Еще и еще раз. А простым смертным это не дано. Они живут только единожды и умирают. Мы живем, умираем и возвращаемся, чтобы жить снова. Никому, кроме нас, это не дано. Поэтому люди и верят в реинкарнацию — ведь некоторые и в самом деле возвращаются, но только не те, о ком они думают. Unsterblich.
— Что?
— Бессмертные. Это по-немецки. Шумда любил это слово. Говорил, что, когда его произносишь, язык двигается, как при поцелуе.
— Это слово было вырезано на стенке колыбели. На колыбели, где лежала моя дочь.
— Ничего удивительного. Все, что мы переживаем, рано или поздно оказывается взаимосвязанным. Наши раздельные жизни, мельчайшие детали каждой… абсолютно все взаимосвязано. Ты познакомилась с Хью благодаря тому, что услыхала его спор с другим человеком о твоем Джеймсе и картинах Лолли Эдкок. Ты и меня встретила благодаря ее работе. Помнишь детские книжки, в которых надо было соединить линиями точки на бумаге? Это мы. Все взаимосвязано.
— Почему теперь, Франсес? Почему я именно теперь узнаю все это?
— Из-за любви, моя милая. Потому что ты наконец влюбилась и получила возможность стать бескорыстной. Это случается только раз в жизни, любой жизни. Бывают большие любви, бывают маленькие, но бескорыстная любовь только одна. В твоем случае это, видимо, любовь к твоему ребенку. Я было решила, что ты любишь Хью, но нет — ведь это откровение было тебе после его смерти.
Я почувствовала внезапный, острый приступ дурноты. Еще немного, и меня бы вырвало. Я зажала рот ладонью, пытаясь заглушить позыв. Мне это удалось, еле-еле.
С той минуты, когда я узнала, что беременна, столько всего случилось, что у меня не было возможности как следует поразмыслить о том, что это для меня значит. Но я знала, что Франсес права. Этот зачатый ребенок значил для меня все на свете. Дочь от человека, с которым я надеялась прожить остальную жизнь. Дитя, о котором я всегда мечтала, но гнала прочь мысли о нем, потому что чем старше я становилась, тем призрачнее делалась надежда встретить любовь и обзавестись семьей. Это была радость, о которой я старалась не думать. Чем ты старше, тем меньше у тебя возможностей начать все сначала. Дети — это значит все начать заново, сколько бы тебе ни было лет, как бы ты ни закоренела в своих привычках.
В тот день, когда я узнала о своей беременности, мне было еще одно, совсем иное откровение. Сидя в электричке на обратном пути в Крейнс-Вью, я обдумывала, как лучше сказать об этом Хью. И вдруг в разгар моих размышлений мне пришло в голову: господи, я ведь больше никогда не буду одна! С этим ребенком в моей жизни я больше никогда не буду одна. Я испытала самое теплое, интимное и утешительное чувство за всю свою жизнь.
Пока Франсес говорила, я инстинктивно прижала руки к животу — не знаю, искала ли я защиты или утешения. Я шепотом спросила ее:
— Разве так уж плохо быть как все?
— Почему же, нет. Просто это совсем не похоже на то, что тебе известно.
— В чем не похоже?
Она задумалась. Ее правая рука резко взмыла с кровати, словно что-то ловила в воздухе. Она плавно опустила руку на колени, подумала еще немного и только после этого сказала:
— Быть обычным человеком — это более глубокое, богатое и гораздо более печальное чувство, чем то, о котором знаешь ты. Где-то в глубинах своих душ, своими генами, клетками люди понимают, что, кроме этого, у них ничего нет. Но по большей части они даже не понимают, что же это такое. Твой дух спокоен, потому что знает: когда закончится этот танец, начнется другой. А потом еще.
— Что именно я могу отдать?
— Твое бессмертие. Ты его передашь своему ребенку. Существу, которое ты любишь так же сильно, как себя. Свое я отдала Шумде. Его собирались казнить. Я не могла этого допустить, потому что понимала: я люблю его больше жизни.
— Как его отдавать — есть какой-нибудь специальный способ?
Она покачала головой.
— Нет. Это всегда бывает по-разному, но ты догадаешься, что именно надо сделать, когда придет время. Не забивай этим голову заранее.
— А что сделали вы, Франсес? Она прикрыла глаза.
— Подожгла пса.
— Почему?!
— Сама не знаю. Но это было необходимо. Когда я осознала, что должна сделать именно это, я сразу поняла, что произойдут перемены. Так и вышло. Как только я это сделала, откуда ни возьмись появился адвокат, который сказал, что может спасти Шумду. Герр доктор Понграц. Никогда не забуду этого имени. Он заявил, что знает о несчастье в театре из газет. Что отыскал малоизвестный австрийский закон, на основании которого Шумда может быть оправдан. Он взялся за это и выиграл процесс.
— Но неужели никто другой не знал об этом законе и не мог им воспользоваться?
Франсес выпрямила спину и пригладила простыню возле себя.
— Нет, потому что до Понграца этого закона в помине не было.
— Бессмертие можно подарить кому угодно или только тому, кого любишь?
— Любому. Узнав, кто ты и чем обладаешь, ты можешь распоряжаться этим даром по своему усмотрению. Можешь отдать его кому хочешь.
Мы молча сидели среди ее цветов и «встроенной» музыки. Мне хотелось еще о многом ее спросить.
— Я могу родить ребенка, даже оставаясь прежней? Не отдав никому своего бессмертия?
— Да! Конечно же, Миранда. Но ты погубишь своего ребенка. Ты будешь его любить, окружать заботой, делать все, что в твоих силах, чтобы его жизнь была счастливой. Но в конечном счете ты его погубишь, потому что ты такая, какая ты есть. Твое «я» всегда будет стоять на первом месте. И, как ты уже узнала, это не всегда очевидно. Сколько бы ты ни старалась, собственную природу не победить. Это все равно что отталкивать руками океанскую волну. Сколько бы ты ни дала своей дочери, потом ты возьмешь вдвое больше. Часто ты даже не будешь об этом знать, но она — будет. Ты уничтожишь основу ее существования — точно так же ты поступала и с другими людьми в твоей жизни. Ты разрушишь ее мечты, растопчешь ее чувство собственного достоинства. Ты высосешь все ее жизненные соки! В твоем нынешнем возрасте она будет рассказывать циничные, горькие истории об этой сучке — ее матери. Эти истории она, конечно, будет заканчивать словами о любви к тебе, но чем меньше она будет тебя видеть, тем лучше. Став взрослой, она станет верить всему, что пишут в женских журналах, и убедит себя, что жизнь проходит зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Глаза ее говорили другое. Замолчав, она перевела взгляд на цветы, словно эти прекрасные букеты были посвящены в тайну, которой она не хотела делиться.
— Но Франсес, я ведь умерла! Расшиблась насмерть в театре. И в церкви, упав с лесов…
— И возродилась к новой жизни. Еще и еще раз. А простым смертным это не дано. Они живут только единожды и умирают. Мы живем, умираем и возвращаемся, чтобы жить снова. Никому, кроме нас, это не дано. Поэтому люди и верят в реинкарнацию — ведь некоторые и в самом деле возвращаются, но только не те, о ком они думают. Unsterblich.
— Что?
— Бессмертные. Это по-немецки. Шумда любил это слово. Говорил, что, когда его произносишь, язык двигается, как при поцелуе.
— Это слово было вырезано на стенке колыбели. На колыбели, где лежала моя дочь.
— Ничего удивительного. Все, что мы переживаем, рано или поздно оказывается взаимосвязанным. Наши раздельные жизни, мельчайшие детали каждой… абсолютно все взаимосвязано. Ты познакомилась с Хью благодаря тому, что услыхала его спор с другим человеком о твоем Джеймсе и картинах Лолли Эдкок. Ты и меня встретила благодаря ее работе. Помнишь детские книжки, в которых надо было соединить линиями точки на бумаге? Это мы. Все взаимосвязано.
— Почему теперь, Франсес? Почему я именно теперь узнаю все это?
— Из-за любви, моя милая. Потому что ты наконец влюбилась и получила возможность стать бескорыстной. Это случается только раз в жизни, любой жизни. Бывают большие любви, бывают маленькие, но бескорыстная любовь только одна. В твоем случае это, видимо, любовь к твоему ребенку. Я было решила, что ты любишь Хью, но нет — ведь это откровение было тебе после его смерти.
Я почувствовала внезапный, острый приступ дурноты. Еще немного, и меня бы вырвало. Я зажала рот ладонью, пытаясь заглушить позыв. Мне это удалось, еле-еле.
С той минуты, когда я узнала, что беременна, столько всего случилось, что у меня не было возможности как следует поразмыслить о том, что это для меня значит. Но я знала, что Франсес права. Этот зачатый ребенок значил для меня все на свете. Дочь от человека, с которым я надеялась прожить остальную жизнь. Дитя, о котором я всегда мечтала, но гнала прочь мысли о нем, потому что чем старше я становилась, тем призрачнее делалась надежда встретить любовь и обзавестись семьей. Это была радость, о которой я старалась не думать. Чем ты старше, тем меньше у тебя возможностей начать все сначала. Дети — это значит все начать заново, сколько бы тебе ни было лет, как бы ты ни закоренела в своих привычках.
В тот день, когда я узнала о своей беременности, мне было еще одно, совсем иное откровение. Сидя в электричке на обратном пути в Крейнс-Вью, я обдумывала, как лучше сказать об этом Хью. И вдруг в разгар моих размышлений мне пришло в голову: господи, я ведь больше никогда не буду одна! С этим ребенком в моей жизни я больше никогда не буду одна. Я испытала самое теплое, интимное и утешительное чувство за всю свою жизнь.
Пока Франсес говорила, я инстинктивно прижала руки к животу — не знаю, искала ли я защиты или утешения. Я шепотом спросила ее:
— Разве так уж плохо быть как все?
— Почему же, нет. Просто это совсем не похоже на то, что тебе известно.
— В чем не похоже?
Она задумалась. Ее правая рука резко взмыла с кровати, словно что-то ловила в воздухе. Она плавно опустила руку на колени, подумала еще немного и только после этого сказала:
— Быть обычным человеком — это более глубокое, богатое и гораздо более печальное чувство, чем то, о котором знаешь ты. Где-то в глубинах своих душ, своими генами, клетками люди понимают, что, кроме этого, у них ничего нет. Но по большей части они даже не понимают, что же это такое. Твой дух спокоен, потому что знает: когда закончится этот танец, начнется другой. А потом еще.
— Что именно я могу отдать?
— Твое бессмертие. Ты его передашь своему ребенку. Существу, которое ты любишь так же сильно, как себя. Свое я отдала Шумде. Его собирались казнить. Я не могла этого допустить, потому что понимала: я люблю его больше жизни.
— Как его отдавать — есть какой-нибудь специальный способ?
Она покачала головой.
— Нет. Это всегда бывает по-разному, но ты догадаешься, что именно надо сделать, когда придет время. Не забивай этим голову заранее.
— А что сделали вы, Франсес? Она прикрыла глаза.
— Подожгла пса.
— Почему?!
— Сама не знаю. Но это было необходимо. Когда я осознала, что должна сделать именно это, я сразу поняла, что произойдут перемены. Так и вышло. Как только я это сделала, откуда ни возьмись появился адвокат, который сказал, что может спасти Шумду. Герр доктор Понграц. Никогда не забуду этого имени. Он заявил, что знает о несчастье в театре из газет. Что отыскал малоизвестный австрийский закон, на основании которого Шумда может быть оправдан. Он взялся за это и выиграл процесс.
— Но неужели никто другой не знал об этом законе и не мог им воспользоваться?
Франсес выпрямила спину и пригладила простыню возле себя.
— Нет, потому что до Понграца этого закона в помине не было.
— Бессмертие можно подарить кому угодно или только тому, кого любишь?
— Любому. Узнав, кто ты и чем обладаешь, ты можешь распоряжаться этим даром по своему усмотрению. Можешь отдать его кому хочешь.
Мы молча сидели среди ее цветов и «встроенной» музыки. Мне хотелось еще о многом ее спросить.
— Я могу родить ребенка, даже оставаясь прежней? Не отдав никому своего бессмертия?
— Да! Конечно же, Миранда. Но ты погубишь своего ребенка. Ты будешь его любить, окружать заботой, делать все, что в твоих силах, чтобы его жизнь была счастливой. Но в конечном счете ты его погубишь, потому что ты такая, какая ты есть. Твое «я» всегда будет стоять на первом месте. И, как ты уже узнала, это не всегда очевидно. Сколько бы ты ни старалась, собственную природу не победить. Это все равно что отталкивать руками океанскую волну. Сколько бы ты ни дала своей дочери, потом ты возьмешь вдвое больше. Часто ты даже не будешь об этом знать, но она — будет. Ты уничтожишь основу ее существования — точно так же ты поступала и с другими людьми в твоей жизни. Ты разрушишь ее мечты, растопчешь ее чувство собственного достоинства. Ты высосешь все ее жизненные соки! В твоем нынешнем возрасте она будет рассказывать циничные, горькие истории об этой сучке — ее матери. Эти истории она, конечно, будет заканчивать словами о любви к тебе, но чем меньше она будет тебя видеть, тем лучше. Став взрослой, она станет верить всему, что пишут в женских журналах, и убедит себя, что жизнь проходит зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75