— Тебе нравится твоя куртка? — спросила Джен.
— Моя что? — не понял я.
Затем до меня начало доходить. Я протянул руку и коснулся черной, шелковистой поверхности с узором из крошечных ирисов. Это была подкладка моего тысячедолларового бедствия, только теперь она красовалась снаружи. Устрашающий разрез исчез вместе с рукавами, швы прострочены заново, с расчетом придать вывернутой наизнанку вещи элегантные очертания.
— Ух ты!
— Примерь!
Она выскользнула из безрукавки.
Куртка подошла мне так же идеально, как и пиджак две ночи назад. Даже чуточку лучше, как порой бывает с вещами, вывернутыми наизнанку. И эта новая куртка — нежданно-негаданно безрукавная, не мнущаяся, из эрзаца японского шелка, принадлежала не не-Хантеру, а была целиком моя.
— Классно!
— Рада, что тебе понравилось. Всю ночь возилась.
Ее руки пробежали по боковым швам, коснулись нагрудного кармана (был внутренним — оказался наружным), похлопали по плечам. А затем соскользнули вниз и сомкнулись вокруг моей талии.
— Мне очень жаль, Хантер.
Глядя в ее зеленые глаза, я медленно, глубоко вздохнул, и облегчение нахлынуло на меня, как будто некое ужасное испытание осталось позади.
— Мне тоже.
Она отвела глаза.
— Это не ты повел себя как дерьмо.
— Ты просто сказала правду. Может, вышло это хреново, но ведь все равно правду. Я слишком уж ко всему присматриваюсь. И слишком много думаю.
— Таков уж ты есть. И делаешь это по-настоящему круто. Мне нравится, как устроены твои мозги.
— Может быть, Джен. Но ведь ты хочешь совершать перемены. И не только в способе завязки шнурков.
— Это и ты делаешь.
Она повернулась и бросила взгляд за реку.
— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержать меня, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?
— Не совсем.
Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшими меня всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.
— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров. Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами других людей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свой лад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезно пострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность. Понимаешь?
Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.
— Может быть. Но из этого следует лишь то, что они нуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоей широчайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм, оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Уж кто-кто, а они-то на самом деле в струе.
— Это точно.
Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке, осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс на глазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто тут крутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными, что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо от возраста, я обладал уже тогда.
Но с того самого дня я никогда им не доверял.
Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всего двенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное, возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ее утверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то снова утратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину в тротуаре.
Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне в духе Джен.
Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.
— Возможно, Хантер, мы могли бы сделать их еще круче.
Я посмотрел на нее и рассмеялся, зная, что помогу ей найти их. Потому что Джен считает, что они нужны ей, а она нужна мне.
— Конечно, мы могли бы.
Она бросила еще один взгляд в сторону фабрики и пожала плечами.
— У меня для тебя подарок.
— Еще один?
— Куртка не считается. Она была твоя, куплена и оплачена.
Меня кольнуло.
— Ну, по правде, так до сих пор не оплачена.
Она улыбнулась и убрала бинокль в свой рюкзак, сначала (что я с радостью отметил), поместив его в прочный, подбитый изнутри чем-то мягким, советских времен футляр. А взамен извлекла наружу бумажный мешок. Джен и открыть его не успела, как я ощутил запах горелого пластика.
— Я же говорила, что обязательно должно что-то сохраниться. Тебе нужно было остаться, будь у меня помощь, на это не ушло бы целых два часа.
Она аккуратно развернула бумагу, приговаривая:
— Только одна, с самого дна кучи.
У меня отвисла челюсть.
Кроссовка чудесным образом осталась неповрежденной огнем, жаром и копотью, вставки остались гибкими и все так же отливали серебром. Шнурки пробегали сквозь мои пальцы, словно струйки песка, петельки поблескивали, крохотные велосипедные спицы вращались в солнечном свете.
Я почти забыл, как они прекрасны.
— Пахнет пожаром, — заметила Джен. — Было хуже, но я истратила пару емкостей обувного дезодоранта, и ничего — помогло. Со временем выветрится.
— Да мне плевать, как она пахнет.
Я понял, что это мне тоже нужно. О том, чтобы переиначить Джен, речи уже не шло. Ее мозг был уникален и готов ко всему, начиная от прыжков с крыши на крышу или перелезания через воздушные колодцы до тайных революций, а вот у меня давно не было такого чувства, словно я способен лететь — на худой конец, раскачавшись на канате.
Я взял у нёе кроссовку и крепко прижал к себе.
— По-прежнему думаешь, что джаммеры такие уж плохие? — спросила Джен.
Я посмотрел за реку, на врагов всего, что было мне дорого, и сделал им кивок.
— Не всегда. У них есть свои фишки.
Глава тридцать шестая
Обувка оставалась в моем владении около трех недель, пока не пришел счет за пользование кредиткой. Требовались решительные действия.
— Ты всегда сможешь купить себе пару, когда они появятся в продаже, — утешала меня Джен.
— Да, но не с настоящим логотипом, — возражал я.
Мне предстояло лишиться этой красной запретительной черты.
Один французский философ сказал, что человек — это животное, которое умеет говорить «нет».
Но я не мог сказать «нет» некой выпускающей кредитные карты компании, имеющей название из четырех букв. Итак, мы позвонили Энтони, удостоверились, что он на работе, сообщили, что хотим показать ему что-то важное, и направились в верхнюю часть города.
Контора доктора Джей, как, собственно говоря, и сама хип-хоп-культура, появилась в Бронксе в 1975 году. Фирма и сейчас там, хотя теперь обзавелась филиалами по всему городу. Они продают обувь и спортивную одежду из синтетических материалов под такими марками, как «Сапплекс» и «Ультра»: слова космической эры, магически творящие образы кокетливых роботов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54