Тебя благословляют все больные, роженицы, безумцы, люди с воспаленным воображением и дети.
– Не паясничайте, Хитровэн, – грубо перебила хозяйка, и ее голос прозвучал резким диссонансом добродушно-вежливому обращению к доктору до сих пор. Внимательный наблюдатель мог бы заподозрить большую интимность в их отношениях, чем они хотели бы показать.
Впервые в жизни Люк Коноплин не мог уснуть.
Всю последнюю неделю его двоюродная бабушка вбивала ему в голову, часто и угрожающе потрясая своим сухим кулачком, что если с мастером Ранульфом что-нибудь случится, отвечать будет он, Люк. И еще до отъезда из Луда этот честный, но отнюдь не храбрый парень испытывал почти панический страх. А разные, пусть и незначительные, странные происшествия этого вечера его совсем не приободрили.
Наконец ему стало невмоготу. Он поднялся, зажег свечу, крадучись спустился по лестнице с чердака и проследовал по коридору к комнате Ранульфа.
Мальчик тоже не спал. Он не погасил свечу и, лежа в постели, рассматривал причудливый потолок своей комнаты.
– Чего тебе надо, Люк? – спросил он раздраженно. – Почему вы все не оставите меня в покое?
– Я только хотел узнать, все ли с вами в порядке, сэр, – ответил Люк извиняющимся тоном.
– Конечно, в порядке. С чего ты взял? – И Ранульф еще глубже залез под одеяло.
– Ну, мне просто хотелось узнать, вот и все.
Люк помолчал, а потом сказал умоляюще:
– Пожалуйста, мастер Ранульф, будьте хорошим мальчиком и расскажите, что с вами стряслось за ужином, когда пришел этот выживший из ума старый ткач. У меня внутри все перевернулось, когда вы закричали.
– Ах, Люк! Тебе так хочется это знать! – поддразнил его Ранульф.
Наконец он признался, что часто видел Портунуса во сне, когда был совсем маленьким.
– Поэтому я очень испугался, когда увидел его. Понимаешь, Люк?
Люк почувствовал облегчение и согласился, что этого, наверное, можно испугаться. Он сам снов не видел, и поэтому не относился всерьез к чужим сновидениям.
Ранульф заметил, что Люк успокоился, и в его глазах сверкнул проказливый недобрый огонек.
– Но это не все, Люк, – сказал он. – Видишь ли, старый Портунус – это мертвец.
На этот раз Люк действительно встревожился. Может, его хозяин спятил?
– Да будет вам, мастер Ранульф, – сказал он, пытаясь придать своему голосу шутливую интонацию.
– Ну что ж, Люк, можешь не верить, если не хочешь, – обиделся Ранульф. – Спокойной ночи. Я буду спать.
И, задув свечу, он повернулся к Люку спиной, выражая тем самым свое неудовольствие, и тому ничего не оставалось, как вернуться к себе и вскоре уснуть крепким сном.
Глава 6
Ветер в Цветочках Крабьяблонс
Примерно через неделю старая Конопелька получила от Люка письмо следующего содержания:
Дорогая тетушка!
Надеюсь, мое письмо застанет Вас в добром здравии, в каковом пребываю и я, его отправляя. Я помню, что Вы мне говорили, и стараюсь присматривать за маленьким мастером. Но место здесь странное, это уж точно, и я бы охотнее вернулся с Ранульфом в Луд. Не подумайте, что я собираюсь жаловаться на еду или жилье. Наоборот, с мастером Ранульфом обращаются, как с королем: тут и восковые свечи, и льняные простыни – словом, все, что у него было дома. И, должен сказать, что давно не видел его таким посвежевшим и счастливым. Но хозяйка – очень странная женщина, тут я не ошибаюсь, и слишком любит ловить рыбу. Они с доктором иногда уходят на всю ночь ловить форель, но никогда еще не подавали эту рыбу на стол. А иногдаона так странно смотрит на мастера Ранульфа, что у меня мурашки по коже бегают. Между ней и ее внучкой, мисс Хейзел, приемной внучкой, нет большой любви. Говорят, что по завещанию старого хозяина ферма принадлежит ей, а не его вдове. А она задается, эта мисс, чересчур мнит о себе и очень замкнута. Но я рад, что она есть в доме. Все на ферме ее любят и, могу поклясться, что она хоть и заносчивая, зато прямая. А еще тут есть свихнувшийся старик, которого зовут Портунусом, но он скорее похож на ручную сороку, чем на человека. Он не может сказать ни одного толкового слова, все только какие-то рифмованные строчки, и всегда готов нашкодить. Он ткач и такой же ненормальный, как матушка Тиббс, хотя играет на скрипке и в самом деле хорошо. Я уверен, что вдова до смерти боится этой старой птицы, и мне бы очень хотелось узнать, почему – ведь старик совершенно безобидный, хотя иногда проказничает. Бывает, он щиплет служанок так, что их руки, все в синяках, становятся похожими на спинку макрели. А вот к мисс Хейзел он, кажется, относится хорошо, хотя та его терпеть не может. Я однажды спросил ее о нем, но она стукнула меня по голове и посоветовала не лезть не в свое дело. Боюсь, что люди на ферме меня самого считают заносчивым, потолку что я помню Ваши слова и ни во что не вмешиваюсь. Думаю, что держись я с самого начала подружелюбней (что мне свойственно от природы), я узнал бы кое-что. А этот ненормальный ткач, кажется, совсем помешался из-за старой статуи в саду. Он все время выделывает перед ней всякие антраша и, как клоун на ярмарке, корчит ей рожи. Но хозяйка его боится, я в этом так же уверен, как в том, что меня зовут Люк Коноплин. А мастер Ранульф говорит о нем такие вещи, что я даже не могу их повторить в письме к пожилой даме. И я был бы так рад, тетушка, если бы Вы попросили его милость забрать нас обратно, потому что мне это место не нравится, это уж точно, и у них нет ни единой веточки фенхеля над дверьми.
Ваш преданный внучатый племянник
Люк Коноплин.
Читая письмо, Конопелька часто хмурилась и неодобрительно качала головой. Иногда она даже презрительно хмыкала, например, в том месте, где Люк давал понять, что белье у вдовы такое же тонкое, как у Шантиклеров.
Прочтя письмо, она на несколько минут погрузилась в глубокое раздумье.
– Нет, нет, – произнесла она наконец, обращаясь к самой себе, – моему мальчику хорошо, и он счастлив. Ему лучше, чем было в Луде последние несколько месяцев. Чему быть, того не миновать, и нечего понапрасну беспокоить мастера Ната.
И она решила не показывать письмо Люка хозяину. Сам мастер Натаниэль был в восторге от отчета Эндимиона Хитровэна, в котором тот сообщал об улучшении здоровья и настроения мальчика. Ранульф тоже писал в коротких письмах, что он счастлив и хочет подольше пожить на ферме. Очевидно, он, как выразился Эндимион Хитровэн, учился жить под другую мелодию.
Вскоре Эндимион Хитровэн вернулся в Луд и подтвердил то, о чем писал: Ранульф счастлив и ему хорошо живется на ферме.
Шагая своей обычной сонной поступью по улицам и садам Луда-Туманного, лето благополучно катилось к закату. Жены сенаторов и бюргерши хлопотали у себя на кухнях и в кладовых, занятые изготовлением напитков и джемов. Вечерами улицы оживали от болтовни и звуков музыки, в скверах и у таверн подмастерья танцевали с дочерьми хозяев, пока серые сумерки не превращались в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Не паясничайте, Хитровэн, – грубо перебила хозяйка, и ее голос прозвучал резким диссонансом добродушно-вежливому обращению к доктору до сих пор. Внимательный наблюдатель мог бы заподозрить большую интимность в их отношениях, чем они хотели бы показать.
Впервые в жизни Люк Коноплин не мог уснуть.
Всю последнюю неделю его двоюродная бабушка вбивала ему в голову, часто и угрожающе потрясая своим сухим кулачком, что если с мастером Ранульфом что-нибудь случится, отвечать будет он, Люк. И еще до отъезда из Луда этот честный, но отнюдь не храбрый парень испытывал почти панический страх. А разные, пусть и незначительные, странные происшествия этого вечера его совсем не приободрили.
Наконец ему стало невмоготу. Он поднялся, зажег свечу, крадучись спустился по лестнице с чердака и проследовал по коридору к комнате Ранульфа.
Мальчик тоже не спал. Он не погасил свечу и, лежа в постели, рассматривал причудливый потолок своей комнаты.
– Чего тебе надо, Люк? – спросил он раздраженно. – Почему вы все не оставите меня в покое?
– Я только хотел узнать, все ли с вами в порядке, сэр, – ответил Люк извиняющимся тоном.
– Конечно, в порядке. С чего ты взял? – И Ранульф еще глубже залез под одеяло.
– Ну, мне просто хотелось узнать, вот и все.
Люк помолчал, а потом сказал умоляюще:
– Пожалуйста, мастер Ранульф, будьте хорошим мальчиком и расскажите, что с вами стряслось за ужином, когда пришел этот выживший из ума старый ткач. У меня внутри все перевернулось, когда вы закричали.
– Ах, Люк! Тебе так хочется это знать! – поддразнил его Ранульф.
Наконец он признался, что часто видел Портунуса во сне, когда был совсем маленьким.
– Поэтому я очень испугался, когда увидел его. Понимаешь, Люк?
Люк почувствовал облегчение и согласился, что этого, наверное, можно испугаться. Он сам снов не видел, и поэтому не относился всерьез к чужим сновидениям.
Ранульф заметил, что Люк успокоился, и в его глазах сверкнул проказливый недобрый огонек.
– Но это не все, Люк, – сказал он. – Видишь ли, старый Портунус – это мертвец.
На этот раз Люк действительно встревожился. Может, его хозяин спятил?
– Да будет вам, мастер Ранульф, – сказал он, пытаясь придать своему голосу шутливую интонацию.
– Ну что ж, Люк, можешь не верить, если не хочешь, – обиделся Ранульф. – Спокойной ночи. Я буду спать.
И, задув свечу, он повернулся к Люку спиной, выражая тем самым свое неудовольствие, и тому ничего не оставалось, как вернуться к себе и вскоре уснуть крепким сном.
Глава 6
Ветер в Цветочках Крабьяблонс
Примерно через неделю старая Конопелька получила от Люка письмо следующего содержания:
Дорогая тетушка!
Надеюсь, мое письмо застанет Вас в добром здравии, в каковом пребываю и я, его отправляя. Я помню, что Вы мне говорили, и стараюсь присматривать за маленьким мастером. Но место здесь странное, это уж точно, и я бы охотнее вернулся с Ранульфом в Луд. Не подумайте, что я собираюсь жаловаться на еду или жилье. Наоборот, с мастером Ранульфом обращаются, как с королем: тут и восковые свечи, и льняные простыни – словом, все, что у него было дома. И, должен сказать, что давно не видел его таким посвежевшим и счастливым. Но хозяйка – очень странная женщина, тут я не ошибаюсь, и слишком любит ловить рыбу. Они с доктором иногда уходят на всю ночь ловить форель, но никогда еще не подавали эту рыбу на стол. А иногдаона так странно смотрит на мастера Ранульфа, что у меня мурашки по коже бегают. Между ней и ее внучкой, мисс Хейзел, приемной внучкой, нет большой любви. Говорят, что по завещанию старого хозяина ферма принадлежит ей, а не его вдове. А она задается, эта мисс, чересчур мнит о себе и очень замкнута. Но я рад, что она есть в доме. Все на ферме ее любят и, могу поклясться, что она хоть и заносчивая, зато прямая. А еще тут есть свихнувшийся старик, которого зовут Портунусом, но он скорее похож на ручную сороку, чем на человека. Он не может сказать ни одного толкового слова, все только какие-то рифмованные строчки, и всегда готов нашкодить. Он ткач и такой же ненормальный, как матушка Тиббс, хотя играет на скрипке и в самом деле хорошо. Я уверен, что вдова до смерти боится этой старой птицы, и мне бы очень хотелось узнать, почему – ведь старик совершенно безобидный, хотя иногда проказничает. Бывает, он щиплет служанок так, что их руки, все в синяках, становятся похожими на спинку макрели. А вот к мисс Хейзел он, кажется, относится хорошо, хотя та его терпеть не может. Я однажды спросил ее о нем, но она стукнула меня по голове и посоветовала не лезть не в свое дело. Боюсь, что люди на ферме меня самого считают заносчивым, потолку что я помню Ваши слова и ни во что не вмешиваюсь. Думаю, что держись я с самого начала подружелюбней (что мне свойственно от природы), я узнал бы кое-что. А этот ненормальный ткач, кажется, совсем помешался из-за старой статуи в саду. Он все время выделывает перед ней всякие антраша и, как клоун на ярмарке, корчит ей рожи. Но хозяйка его боится, я в этом так же уверен, как в том, что меня зовут Люк Коноплин. А мастер Ранульф говорит о нем такие вещи, что я даже не могу их повторить в письме к пожилой даме. И я был бы так рад, тетушка, если бы Вы попросили его милость забрать нас обратно, потому что мне это место не нравится, это уж точно, и у них нет ни единой веточки фенхеля над дверьми.
Ваш преданный внучатый племянник
Люк Коноплин.
Читая письмо, Конопелька часто хмурилась и неодобрительно качала головой. Иногда она даже презрительно хмыкала, например, в том месте, где Люк давал понять, что белье у вдовы такое же тонкое, как у Шантиклеров.
Прочтя письмо, она на несколько минут погрузилась в глубокое раздумье.
– Нет, нет, – произнесла она наконец, обращаясь к самой себе, – моему мальчику хорошо, и он счастлив. Ему лучше, чем было в Луде последние несколько месяцев. Чему быть, того не миновать, и нечего понапрасну беспокоить мастера Ната.
И она решила не показывать письмо Люка хозяину. Сам мастер Натаниэль был в восторге от отчета Эндимиона Хитровэна, в котором тот сообщал об улучшении здоровья и настроения мальчика. Ранульф тоже писал в коротких письмах, что он счастлив и хочет подольше пожить на ферме. Очевидно, он, как выразился Эндимион Хитровэн, учился жить под другую мелодию.
Вскоре Эндимион Хитровэн вернулся в Луд и подтвердил то, о чем писал: Ранульф счастлив и ему хорошо живется на ферме.
Шагая своей обычной сонной поступью по улицам и садам Луда-Туманного, лето благополучно катилось к закату. Жены сенаторов и бюргерши хлопотали у себя на кухнях и в кладовых, занятые изготовлением напитков и джемов. Вечерами улицы оживали от болтовни и звуков музыки, в скверах и у таверн подмастерья танцевали с дочерьми хозяев, пока серые сумерки не превращались в ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69