Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением такому важному предприятию? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что у тебя будет много случаев пустить в ход свой карабин…
— Ты всегда прав, — отвечал Боб покорным тоном, — я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере…
Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что противоречит своему другу, и сказал ему с некоторым колебанием:
— Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, чтобы ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…
— Клянусь тебе, что не перейду за границы, указанные мне тобою, — перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
— Что же, иди, если тебе так хочется, — отвечал Сердар, сожалея о своей слабости, — помни только свое обещание! Будь осторожен и не оставайся в отсутствии более двух-трех часов… ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.
Фред не успел еще кончить своей фразы, как уже Барнет вне себя от радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, крепкие, сильные отпрыски которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.
Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным уступам Сомната-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не мутилась ни малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпановых деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком, лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками диких зверей в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой экваториальной широтой.
Нариндра и Сами, не заботясь ни о гремучих змеях, ни о кобрах, вытянутых под карликовыми пальмами и предавались всем сладостям отдохновения, тишина нарушалась только ясным и серебристым звуком карабина с литым из стали дулом, который Барнет пускал время от времени в ход.
Всякий раз, когда звук этот, ослабленный роскошной и обильной растительностью, которая преграждала путь воздушным волнам, достигал до слуха Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения: один, сидя под тенью банианов, он продолжал наблюдать за горой с таким видом, который указывал, что он серьезно чем-то озабочен.
Время от времени он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим рогом, прислушивался внимательно к шуму, который доносился из нижних долин со стороны Пуанта де Галль. Можно было подумать, что он ждет условного знака, так как, прислушавшись более или менее продолжительное время, он с лихорадочным нетерпением брал бинокль и внимательно занимался изучением каждой складки земли, каждой части лесной чащи, делая под конец жест самого глубокого разочарования.
Оставив после этого свой наблюдательный пост, он задумывался, и мысли его блуждали среди грандиозных проектов, которые он оставил и которые должны были удовлетворить два чувства, наполнявшие всю его жизнь, — патриотизм и ненависть к вечным врагам Франции.
Это был один из тех людей, которых природа вылила из чистейшей бронзы и которые лучше всяких рассуждений доказывали наглядным образом, что страсть к великим деяниям и героической преданности не представляет собою одной лишь отвлеченной идеи. Не зная даже его прошлого, можно было смело утверждать, что в нем не было никаких низких и бесчестных поступков, несмотря на то, что человек этот перенес много испытаний.
Вот уже десять лет, как он колесил по всей Индии, возмущаясь на каждом шагу алчностью британцев, которые душили эту прекрасную страну всякого рода несправедливостями, какие только могут быть придуманы торгашами, облагали бедных индусов податями, превышающими их доход, вытесняли местное хлопчатобумажное и шелковое производство, издавая деспотические приказы в пользу производства Манчестера и Ливерпуля, с хладнокровием и жестокостью способствовали исчезновению сорока миллионов парий чрезмерной вывозкой риса, их единственной пищи, вызывая таким образом периодические голодовки, которые уничтожали миллионы населения, не исправляли и не очищали в тех местах, где жили жили эти несчастные, прудов и каналов орошения, без которых все гибнет во время засухи… И вот он, которого бедные «наиры» Декана звали Сердаром, командиром, а «райоты» Бенгалии — Сагибом, принял к сердцу дело несчастных и после десяти лет терпеливых страданий сошелся со всеми кастами, приобрел доверие тех и других, пользуясь повсюду религиозными предрассудками, внушил раджам надежду вернуть обратно отнятые троны, и ему удалось таким образом с помощью Нана-Сагиба образовать обширный заговор, в котором, несмотря на миллионы заговорщиков, не участвовало ни одного изменника. В условленный день по данному знаку восстали сразу двести тысяч сипаев без всякого о том ведома со стороны английского правительства, захваченного врасплох и не приготовившегося к защите. Поразительный пример, единственный в истории целого народа, который на несколько лет вперед знал уже условные слова и час, назначенный для свержения ига притеснителей, причем ни один из этих людей не выдал доверенной ему тайны.
Вот почему не без затаенной, но вполне законной гордости окидывал Сердар быстрым оком свое прошлое. Дели, Агра, Дженарес, Лагор, Гайдебар были уже взяты; Лукнов должен был сдаться на этих днях; последние силы англичан заперлись в Калькутте и не смели выйти оттуда, теперь ему осталось только закончить свое дело, подняв все племена восточной оконечности Индостана, прежде чем Англия успеет прислать достаточное подкрепление для поддержания кампании — и вот для этого-то важного предприятия, долженствовавшего принести окончательное торжество революции, прошел он Индию и весь остров Цейлон, избегая проезжих дорог, прохожих тропинок, чуть не каждый день сражался со слонами или с дикими зверями, во владения которых он вторгался.
Никогда и никому не понять, сколько нужно было иметь настойчивости, энергии и геройского мужества этим четырем человекам, чтобы перейти через Гатские горы Малабарского берега, пробраться сквозь болотистые леса Тринквемале и девственные леса Соманта-Кунта, в буквальном смысле слова кишевших слонами, носорогами, ягуарами, черными пантерами, не говоря уже об ужасных ящерах, гавиалах и крокодилах, которые населяют озера и пруды сингалезских долин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
— Ты всегда прав, — отвечал Боб покорным тоном, — я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере…
Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что противоречит своему другу, и сказал ему с некоторым колебанием:
— Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, чтобы ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…
— Клянусь тебе, что не перейду за границы, указанные мне тобою, — перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
— Что же, иди, если тебе так хочется, — отвечал Сердар, сожалея о своей слабости, — помни только свое обещание! Будь осторожен и не оставайся в отсутствии более двух-трех часов… ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.
Фред не успел еще кончить своей фразы, как уже Барнет вне себя от радости скрылся позади плотной стены тамариндов и бурао, крепкие, сильные отпрыски которых спускались густой чащей в долину, указанную ему другом.
Было, надо полагать, часов одиннадцать утра; яркое солнце золотило верхушки больших лесов, которые шли этажами по капризным, волнообразным уступам Сомната-Кунта; озеро Пантер, прозрачность которого не мутилась ни малейшим дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало, под ослепительными лучами солнца; исполинские цветы огневиков и тюльпановых деревьев медленно колыхали свои крепкие черешки, как бы ища под листьями защиты от дневного жара; палящий зной, не смягченный никаким облачком, лился с небесного свода, заставляя птиц прятаться под ветками диких зверей в глубине своих логовищ и призывая к покою все, что жило и дышало под этой экваториальной широтой.
Нариндра и Сами, не заботясь ни о гремучих змеях, ни о кобрах, вытянутых под карликовыми пальмами и предавались всем сладостям отдохновения, тишина нарушалась только ясным и серебристым звуком карабина с литым из стали дулом, который Барнет пускал время от времени в ход.
Всякий раз, когда звук этот, ослабленный роскошной и обильной растительностью, которая преграждала путь воздушным волнам, достигал до слуха Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения: один, сидя под тенью банианов, он продолжал наблюдать за горой с таким видом, который указывал, что он серьезно чем-то озабочен.
Время от времени он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим рогом, прислушивался внимательно к шуму, который доносился из нижних долин со стороны Пуанта де Галль. Можно было подумать, что он ждет условного знака, так как, прислушавшись более или менее продолжительное время, он с лихорадочным нетерпением брал бинокль и внимательно занимался изучением каждой складки земли, каждой части лесной чащи, делая под конец жест самого глубокого разочарования.
Оставив после этого свой наблюдательный пост, он задумывался, и мысли его блуждали среди грандиозных проектов, которые он оставил и которые должны были удовлетворить два чувства, наполнявшие всю его жизнь, — патриотизм и ненависть к вечным врагам Франции.
Это был один из тех людей, которых природа вылила из чистейшей бронзы и которые лучше всяких рассуждений доказывали наглядным образом, что страсть к великим деяниям и героической преданности не представляет собою одной лишь отвлеченной идеи. Не зная даже его прошлого, можно было смело утверждать, что в нем не было никаких низких и бесчестных поступков, несмотря на то, что человек этот перенес много испытаний.
Вот уже десять лет, как он колесил по всей Индии, возмущаясь на каждом шагу алчностью британцев, которые душили эту прекрасную страну всякого рода несправедливостями, какие только могут быть придуманы торгашами, облагали бедных индусов податями, превышающими их доход, вытесняли местное хлопчатобумажное и шелковое производство, издавая деспотические приказы в пользу производства Манчестера и Ливерпуля, с хладнокровием и жестокостью способствовали исчезновению сорока миллионов парий чрезмерной вывозкой риса, их единственной пищи, вызывая таким образом периодические голодовки, которые уничтожали миллионы населения, не исправляли и не очищали в тех местах, где жили жили эти несчастные, прудов и каналов орошения, без которых все гибнет во время засухи… И вот он, которого бедные «наиры» Декана звали Сердаром, командиром, а «райоты» Бенгалии — Сагибом, принял к сердцу дело несчастных и после десяти лет терпеливых страданий сошелся со всеми кастами, приобрел доверие тех и других, пользуясь повсюду религиозными предрассудками, внушил раджам надежду вернуть обратно отнятые троны, и ему удалось таким образом с помощью Нана-Сагиба образовать обширный заговор, в котором, несмотря на миллионы заговорщиков, не участвовало ни одного изменника. В условленный день по данному знаку восстали сразу двести тысяч сипаев без всякого о том ведома со стороны английского правительства, захваченного врасплох и не приготовившегося к защите. Поразительный пример, единственный в истории целого народа, который на несколько лет вперед знал уже условные слова и час, назначенный для свержения ига притеснителей, причем ни один из этих людей не выдал доверенной ему тайны.
Вот почему не без затаенной, но вполне законной гордости окидывал Сердар быстрым оком свое прошлое. Дели, Агра, Дженарес, Лагор, Гайдебар были уже взяты; Лукнов должен был сдаться на этих днях; последние силы англичан заперлись в Калькутте и не смели выйти оттуда, теперь ему осталось только закончить свое дело, подняв все племена восточной оконечности Индостана, прежде чем Англия успеет прислать достаточное подкрепление для поддержания кампании — и вот для этого-то важного предприятия, долженствовавшего принести окончательное торжество революции, прошел он Индию и весь остров Цейлон, избегая проезжих дорог, прохожих тропинок, чуть не каждый день сражался со слонами или с дикими зверями, во владения которых он вторгался.
Никогда и никому не понять, сколько нужно было иметь настойчивости, энергии и геройского мужества этим четырем человекам, чтобы перейти через Гатские горы Малабарского берега, пробраться сквозь болотистые леса Тринквемале и девственные леса Соманта-Кунта, в буквальном смысле слова кишевших слонами, носорогами, ягуарами, черными пантерами, не говоря уже об ужасных ящерах, гавиалах и крокодилах, которые населяют озера и пруды сингалезских долин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182