— Конечно, — сказал Эйнштейн, на лице которого играли багровый отсвет заката.
— Все дело именно в этом.
— Объясните же наконец! — вскричал Бэбкок.
— Наберитесь терпения, — сказал Эйнштейн. — Пока что свет едва забрезжил, и эта заря может быть ложной. Мне еще нужно подумать над этой теорией. Но я могу показать вам, в каком направлении движутся мои мысли. Представьте себе, что сражаются не кролик и смоляная кукла, а две смоляные куклы.
Джойс и Бэбкок удивленно застыли — две багровые статуи в сгущающейся темноте.
В комнату заглянула Милева Эйнштейн:
— Джентльмены, ужин готов.
Первым блюдом был салат из сыра, маслин и анчоусов.
— Прожив несколько лет в Милане, я пристрастился к итальянской пище, — пояснил Эйнштейн. — Цюрих мне нравится, потому что в здешних ресторанах можно найти самые разные блюда. В один вечер можно заказать итальянский ужин, в другой — немецкий, в третий — французский. Конечно, если у вас хватит денег ужинать в ресторанах три дня подряд.
— А я вот ужинаю в самом дорогом ресторане Триеста, — сказал Джойс, — но только один раз в месяц, когда получаю зарплату. После этого у меня практически не остается денег, поэтому я никогда не плачу за квартиру вовремя.
— И что думает по этому поводу ваш домовладелец?
— Он знает, что деньги есть у моего брата, поэтому начинает преследовать его. Но он делает это только тогда, когда его окончательно выводят из себя мои дурные манеры.
— Ну вы и бесстыдник, — по-матерински пожурила его Милева.
— Стыд мне не ни к чему, — быстро ответил Джойс. — Он мешает мне видеть мир. Провоцируя домовладельцев, я исследую области человеческой психики, которые пока что представляют собой terra incognita для этого местного мудреца, доктора Юнга, и даже для его учителя из Вены, доктора Фрейда.
Мужчины по молчаливому согласию не обсуждали за ужином готическую историю Бэбкока, чтобы не беспокоить Милли. Вместо этого Джойс быстро вовлек фрау Эйнштейн в разговор об истории Цюриха и удивил всех своими обширными познаниями в этой области. В частности, он объяснил, что многие из местных обычаев — например, весенний праздник Secheslauten, — имеют кельтские корни.
— Ритуал, во время которого проносят по улицам, а потом сжигают соломенное чучело, символизирующее зиму, — сказал он, — встречается в той или иной форме в любой кельтской культуре.
— Но ведь кельты покинули Швейцарию больше двух тысяч лет назад, — удивился Эйнштейн.
— Народы уходят, а исторические архетипы — этот термин придумал Вико — остаются, — торжественно объявил Джойс. — И этимология остается тоже. Известно ли вам, что само название этого города — Цюрих — происходит от латинского слова «турикум».
— Да, я что-то об этом слышала, — признала Милева.
— Ага, — воскликнул Джойс. — Но знаете ли вы, почему римляне называли это место «Турикум»? Если вы заглянете в этимологический словарь, как это сделал я, то узнаете, что жившие здесь кельты называли это место «Дур», что в приблизительном переводе значит «место, где соединяются воды». И действительно, здесь река Лиммат впадает в Цюрихское озеро. А римляне просто переиначили это название на свой лад, вот так и появился вместо Дура Турикум.
Эйнштейн удивленно поднял брови.
— Джим, — сказал он, — вы будто разглядываете слова в микроскоп. Я начинаю верить, что вы не шутили, когда прошлой ночью рассказывали нам о всяких парадоксах, в частности, о том, что в нашем сознании нет ничего, кроме слов.
— История сознания — это история слов, — убежденно сказал Джойс. — Какими бы возмутительно-высокомерными ни казались нам слова Шелли «поэты — непризнанные законодатели этого мира», мы вынуждены согласиться с ним. Люди, чьи слова образуют новые метафоры, которые проникают в общественное сознание, помогают нам по-новому увидеть самих себя.
— Любовь, что движет солнце и светила — неожиданно процитировал Эйнштейн. — Когда я впервые прочитал эту фразу у Данте, ее музыка сразу же вошла в мое сознание. Наверное, каждый, кто смотрит безлунной ночью в звездное небо, чувствует то же, что чувствовал Данте. Но все же умом я понимаю, что на самом деле и солнце, и звезды движутся стохастически.
— Как-как? — переспросил Бэбкок.
— Случайным образом, — перевел на нормальный язык Джойс. — Профессор говорит о втором законе термодинамики.
— Стохастически — не значит случайно, — быстро поправил его Эйнштейн. — В любом стохастическом процессе есть некая скрытая переменная. Некий закон. Думать иначе — значит овеществлять и обожествлять хаос. Но каков этот космический закон и можем ли мы назвать его Любовью, о которой говорит Данте? Любой, кто возьмется отвечать на этот вопрос — либо мудрейший из философов, либо глупейший из дураков.
— Мне легче поверить в любовь, чем в закон, — прямо заявила Милева. — Знаю, знаю: так могла сказать только женщина.
— Нет-нет, — сказал Джойс, — ни в коем случае. На мой взгляд, Мужчина — это остров у берегов огромного континента, имя которому — Женщина. Даже с биологической точки зрения самец всего лишь вспомогательный элемент, передвижной резервуар с семенем.
— Увы, любовь в этом мире — скорее редкость, — печально произнес Эйнштейн. — Но законы действуют в нем повсюду.
— Это если рассуждать логически, — сказал Джойс, явно желая поспорить. — Но логика есть лишь обобщение грамматики древнегреческого языка, сделанное Аристотелем. И это обобщение — всего лишь часть великой словесной реки сознания. Как вам, наверное известно, китайская логика не имеет ничего общего с логикой Аристотеля. Некоторые части потока сознания совершенно иррациональны и алогичны. Вот вы, профессор, доказали математически, что пространство и время неразделимы. Современный же психоанализ вот-вот придет к заключению, к которому сэр Джон и ваш покорный слуга уже пришли самостоятельно, анализируя самих себя. Суть этого заключения в том, что ум и безумие тоже неразделимы — как две смоляные куклы после долгой драки…
— Вы интересный человек, — заметила Милева, убирая со стола остатки ужина. — Если на свете существует миссис Джойс, она тоже должна быть очень незаурядной женщиной.
— Миссис Джойс не существует. Но я вот уже десять лет живу с одной женщиной и с удовольствием проживу с ней остаток своей жизни, если только ей не надоест мой скверный характер.
Мужчины вернулись в кабинет Эйнштейна, а Милева начала наводить порядок в столовой.
— Во имя всего святого! — набросился Бэбкок на Джойса. — Неужели вам доставляет удовольствие при каждом удобном случае выставлять напоказ свою аморальность? Фрау Эйнштейн, несомненно, глубоко шокирована вашими взглядами. Зачем, скажите на милость, вы хвастаетесь ссорами с домовладельцами и своей греховной любовной связью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81