Как уже говорилось раньше, это был семнадцатилетний юноша, рожденный свободным гражданином. Освобождение рабов произошло ведь во время войны Северных штатов с Южными (Война Севера и Юга — гражданская война 1861-1865 годов в Северной Америке. Фермеры и рабочие Севера боролись с рабовладельцами Юга за уничтожение рабства, за право свободного заселения и освоения свободных южных земель. Война окончилась 26 мая 1865 года победой Севера. Рабство быо официально уничтожено. Негры были освобождены без выкупа, но и без земли.), закончившейся лет тридцать до этой истории, к большой чести американцев и всего человечества. Родители Томми, жившие в эпоху рабства, были уроженцами штата Канзас, в котором борьба между аболиционистами (Аболиционисты — сторонники отмены рабовладения. Общество аболиционистов основано было в 1775 году в Филадельфии Франклином. Движение аболиционизма было вызвано интересами буржуазии Северных штатов, стремившейся к расширению внутреннего рынка и нуждавшейся в вольнонаемных рабочих.) и плантаторами штата Виргиния была особенно напряженной. Тем не менее они не подверглись чересчур тяжелой участи, — обстоятельство, которое здесь необходимо отметить, — и жить им было легче, чем большинству их сограждан. Имея над собой в качестве полновластного хозяина человека справедливого и доброго, они смотрели на себя как на членов его семьи. А потому, когда вошел в силу билль об уничтожении рабства, они не захотели уходить от хозяина, точно так же как и он не подумал с ними расставаться. Томми после смерти своих родителей и их хозяина — играло ли тут роль влияние атавизма или воспоминание о счастливых днях детства? — почувствовал себя в большом затруднении, очутившись лицом к лицу с житейскими нуждами. Возможно, что его молодой ум не отдал себе еще отчета в тех преимуществах, которые принес ему этот акт освобождения, когда он узнал, что должен рассчитывать только на свои собственные силы, чтобы выбраться из жизненных тисков. И не были ли более многочисленны, чем это принято думать, эти бедные люди, которые сожалеют, продолжая оставаться все еще детьми, о том, что они из слуг-рабов превратились в свободных людей, в слуг вольнонаемных?
К счастью, Томми удалось поступить по рекомендации к Максу Реалю. Будучи от природы довольно развитым, искренним, хорошего поведения, готовый любить каждого, кто проявил бы к нему какое-нибудь участие, он скоро привязался к молодому художнику, работа у которого давала ему обеспеченное существование.
Единственно, что его огорчало — и он этого не скрывал, — была невозможность принадлежать своему хозяину всецело, быть полной его собственностью. И часто Томми об этом говорил.
— Но зачем это тебе нужно? — спрашивал его Макс Реаль.
— Затем, что если бы вы были моим настоящим хозяином, если бы вы меня купили, то я был бы совсем уже вашим.
— А что бы ты этим выиграл, мой мальчик?
— Выиграл бы то, что вы не могли бы меня тогда прогнать, как это делают со слугами, которыми недовольны.
— Но, Томми, кто же думает о том, чтобы тебя прогонять? К тому же, если бы ты был моим рабом, я мог бы тебя всегда продать.
— Все равно, это очень большая разница. Так было бы гораздо вернее.
— Ничего подобного, Томми!
— Да, да… И потом… я не мог бы самовольно уйти от вас.
— Успокойся в таком случае: если я буду доволен твоими услугами, то возможно, что в один прекрасный день я тебя куплю.
— Но у кого, раз я ровно никому не принадлежу?
— У тебя… У тебя самого… когда я разбогатею… и за такую дорогую цену, какую ты только назначишь!
Томми одобрительно кивал, глаза его блестели, он улыбался, открывая два ряда сверкающих белоснежных зубов. Бедный малый чувствовал себя счастливым при мысли, что в один прекрасный день он сможет продаться своему хозяину, которого полюбил за это обещание еще больше.
Излишне говорить, как он был доволен возможностью сопровождать художника в его путешествии по Соединенным штатам. Ему было бы грустно, что тот уезжает неизвестно куда, в полном одиночестве, даже если бы речь шла о самой кратковременной разлуке. А кто мог сказать, как долго продлится эта партия, начатая при столь странных условиях? Возможно, что тот, кому было суждено ее выиграть, употребит много недель, а может быть, даже много месяцев на то, чтобы достигнуть шестьдесят третьей клетки.
Как бы то ни было, суждено ли было этому путешествию закончиться скоро или затянуться еще надолго, Макс Реаль чувствовал себя очень омраченным в этот первый день, глядя в забрызганные грязью и дождевыми каплями стекла вагонного окна. Приходилось покоряться необходимости и проезжать через страну, не видя ее. Все терялось в сероватых тонах, так нелюбимых художниками, — небо, поля, города, местечки, дома, вокзалы. Окрестности Иллинойса только очень смутно виднелись в дымке тумана. Чуть вырисовывались высокие трубы мукомольного завода города Нэйпирсвилла и крыши часовых заводов Ороры. Никаких признаков городов Освиго, Йорквилла, Сэндвича, Мендозы, Принстона и Род-Айленда с его изумительным мостом, переброшенным через Миссисипи, быстрые воды которой окружают остров Рок, никаких признаков всех этих владений штата, превращенных в арсенал, где сотни пушек выглядывают из-за зеленых деревьев и цветущих кустарников.
Макс Реаль был разочарован. Если он не будет ничего видеть, кроме бури, дождя и тумана, то его зрение художника мало чем обогатится. Лучше уж было бы спать весь этот день, что Томми добросовестно и проделывал.
К вечеру дождь перестал. Облака поднялись в более высокие зоны, и солнце садилось, окутанное золотистой парчой далекого горизонта. Это было большим праздником для глаз артиста. Но почти непосредственно вслед за тем сумрак наступившего вечера окутал всю пограничную полосу, отделяющую штат Айова от штата Иллинойс, и переезд через эту территорию не доставил Максу Реалю никакого наслаждения. Вскоре, несмотря на то что ночь была светлая, он закрыл глаза и раскрыл их лишь на рассвете.
И возможно, что он был прав, сожалея, что не сошел с поезда накануне в Род-Айленде.
«Да, я сделал глупость, большую глупость, — сказал он себе проснувшись. — Времени у меня совершенно достаточно: чтобы доехать до назначенного пункта, требуется меньше восьмидесяти часов… День, который я оставил для Омахи, я должен был бы провести в Род-Айленде… Для того чтобы попасть оттуда в Дэвенпорт, расположенный на берегу Миссисипи, нужно только пересечь реку, и я мог бы наконец увидеть этого знаменитого „родоначальника вод“, по которому мне предстоит, быть может, проехать от верховьев до устья, если только судьба заставит меня кататься по центральным территориям Союза».
Но было уже поздно предаваться всем этим соображениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115