Генри вообще не понимал, зачем ему камердинер.
Келли смогла пролить свет на эту загадку.
— Понимаете, Уэнделлу нелегко. Вы ведь не знаете его сестру, миссис Лоретту Стикни-Паунд? Ну да, откуда вам. Редкая гадюка, — со свойственной ей выразительностью описала Келли племянницу покойного мужа. — Когда мы с Теодором решили пожениться, она вопила громче всех, и остальных завела. Жутко настойчивая баба. Уэнделл перед ней трепещет. Это у него еще с детства. Она на три года старше, а вы знаете, как это много в таком возрасте. Она его шпыняла, и он до сих пор не оправился. Теперь она ему приказывает, а он, вместо того, чтобы сказать: «Отвали», безропотно отвечает: «Да, мэм», как новорожденная медуза, и делает, что велено. Усекли?
Генри усек.
— Когда она сказала, что человеку его уровня положено иметь камердинера, он не ответил: «Чего-чего?», а позволил ей выбрать слугу, и в доме появился Кларксон.
Генри сочувственно прищелкнул языком. Так вот почему Уэнделл Стикни все время печален. Генри предполагал, что ему недостает пресс-папье, а выходит, его просто угнетает присутствие слуги. Сам Генри одевался без посторонней помощи, если не считать костюмеров в далеком прошлом, но мог себе представить, как это утомительно — иметь камердинера.
— Для него это, наверно, мученье? — спросил он, но Келли объяснила, что все не так.
— Они отлично поладили. Вы, быть может, не заметили, Уэнделл обладает одной чертой. Он может быть бесхребетным червем, когда надо сказать Лоретте, чтобы не лезла в чужие дела, но у него есть этакая звериная хитрость, и в трудные минуты это выручает. Он сказал Кларксону, что удвоит жалованье, если тот не станет одолевать его своими заботами. Может чистить ботинки, и даже иногда гладить брюки, но дальше — ни на шаг. Понимаете, он боялся, что Кларксон, воспитанный на графах и герцогах, потребует заказать кучу новых костюмов, а Уэнделл любит носить костюм, пока не рассыплется. А что теперь? Лоретта наймет ему нового камердинера, возможно, не такого сговорчивого. Так что мы должны отыскать кого-то на место Кларксона, пока Лоретта в отъезде.
— Где она сейчас?
— Путешествует вокруг света.
— Значит, пока она не опасна.
— Да.
— И можно некоторое время не тревожиться.
— Тоже верно.
— Тем более, когда у нас хватает других забот.
— Золотые слова. В первую очередь — пресс-папье. Как быть с ним?
Генри задумался.
— Ну, на мой взгляд, лучше всего положить его в витрину, пока сыщик, если это действительно сыщик, не уберется прочь.
— То же самое я посоветовала Уэнделлу, но он боится выпускать пресс-папье из рук. Говорит, если положить его обратно, вы передумаете.
— И упущу тысячу фунтов? Он — чокнутый.
— Это само собой. Чего ждать от человека, который коллекционирует пресс-папье? Ровно то же я ему и сказала, но он уперся. И на почту идти отказывается, боится, что сыщик поймает его с поличным. И вам этого доверить не хочет, не то вы возьмете пресс-папье в руки и больше не захотите выпускать. Что нам теперь делать?
— Идти спать, полагаю, а там что-нибудь придумается.
— Наверное. Жарковато, что-то, идти в дом. Может, махнем на озеро, искупаемся?
— Не сегодня. Может быть, завтра.
— Ладно, в дом, так в дом.
2
У себя в спальне Келли закурила последнюю в этот день сигарету и задумалась. Думала она о том, как сильно любит Генри и как было бы здорово (поскольку женский инстинкт подсказывал ей, что чувство это взаимно), если бы он отыскал в себе решимость действовать с решительностью покойного Теодора Стикни. Теодор, как поведала она Джейн, сгреб ее охапку и стал целовать так, что за ушами хрустело. Именно этого она хотела от Генри. Беда, полагала Келли, в том, что он — англичанин. Англичанин, горько думала она, не смеет поцеловать даму, не заручившись ее письменным согласием.
Она потушила окурок и легла в постель. В это самое время Билл, который последние двадцать минут стоял под деревом, решил, что пришло время вернуться в «Жука и Клен» и двинулся по лужайке. Он пришел к Эшби-холлу, как паломник — к святилищу. Здесь жила Джейн, а для влюбленного прийти и смотреть на дом, где живет обожаемый предмет — естественная часть дневного распорядка. Однако даже влюбленные должны спать, и, помедлив, чтобы бросить прощальный взгляд на дом, он с сожалением побрел прочь.
Почти сразу после этого в дверь Келли робко постучали и вошел Уэнделл — в лиловом халате поверх полосатой пижамы и страшно взволнованный.
— Разбудил? — произнес он.
— Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого?
Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.
— Тетя Келли, — сказал он. — Он здесь!
— Кто?
— Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.
— Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.
Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно лишь потому, что не мог вспомнить ни одного па.
— Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.
— Не шутите?
— Разумеется, нет.
— Это точно он?
— Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?
— На улицу, — коротко ответила Келли. — Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре — да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.
— Умоляю, осторожнее.
— Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.
3
Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшим с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» — не поступят же они с ним, как с Алджи — когда вошла Келли.
— Доброе утро, Хэнк.
— Доброе утро, Келли.
— У вас невеселый вид. Что-то стряслось?
Есть вещи, о которых положено молчать. Генри любил эту женщину, но даже ей не готов был явить коршунов, терзавших его грудь.
— Так, кой-какие досадные письма, — сказал он. — Да и вы что-то не блещете весельем.
— Просто тоже беспокоюсь. У вас тут привидение в хозяйстве есть?
— Не встречал. А что?
— Вчера, после того, как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое разное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39