Танцевала на сцене.
— Это обнадеживает.
— В варьете. Очень занятная женщина. У меня создалось впечатление, что она знает все анекдоты на свете. Вот одна история, про деверя их кухарки Эфраима…
Он не успел договорить, потому что в доме зазвонил телефон. Минуты через две вышел Феррис, дворецкий.
Феррис был представительный, чопорный и мрачный. Казалось, он постоянно о чем-то размышляет, вероятно, о космосе, и мысли эти неутешительны. Генри уже несколько раз говорил, что истинное духовное обиталище Ферриса — что-нибудь вроде дома Эшеров Эдгара Аллана По, куда тот вписался бы без малейшего труда. Сейчас он заговорил загробным голосом дворецкого, на которого меланхолия раз и навсегда наложила свою печать.
— Мистер Тарвин, мисс, спрашивает вас.
— Скажите, что не сумели меня найти.
— Очень хорошо, мисс, — сказал Феррис и удалился с нахмуренным челом.
— Тарвин? — сказал Генри. — Почему эта фамилия кажется мне знакомой?
— Я тебе про него рассказывала. Лайонел притащил его на обед.
— А, вспомнил. С бородой.
— Да. И бакенбардами.
— Зачем он тебе звонил?
— Этого мы никогда не узнаем, если, разумеется, он не попросит что-нибудь передать.
Вновь появился Феррис. Генри изучающе смотрел, как тот подходит.
— Интересно, — сказал он.
— Что интересно?
— Почему, когда я отправил тебя за дворецким, ты не выбрала кого-нибудь пожизнерадостней.
— На меня произвела впечатление его важность. Я подумала, на мистера Стикни она тоже произведет впечатление. Ты предпочел бы веселого, искрометного дворецкого?
— Такого, который съезжает по перилам — нет, — признался Генри. — Да, Феррис?
— Мистер Тарвин выражает свое сожаление, мисс, что не смог поговорить с вами, и просит передать, что он выслал вам хорошие книги.
— Спасибо, Феррис.
— Спасибо, мисс, — сказал Феррис, и удалился торжественной походкой человека, следующего за гробом старого и любимого друга.
— Зачем Тарвин посылает тебе хорошие книги? — спросил Генри, и Джейн рассмеялась.
— Чтобы развить мой ум. Я чего-то в этом роде ждала. За обедом мы заговорили о книгах, он спросил, какие я люблю больше всего. Я сказала: «детективы». Помнишь, я тебе давала на днях «Кровавого Бредли»? Какая-то женщина написала, не помню фамилии. Я просто оторваться не могла.
— Я тоже. Кстати, хорошо, что напомнила. Я обещал ее викарию.
— Викарий читает детективы?
— Запоем.
— И это серьезный ученый, который пишет умные книги про ранних Отцов Церкви. Жалко, я не знала этого, когда говорила с Тарвином. Понимаешь, когда я посоветовала ему прочесть «Кровавого Бредли», он сразу меня запрезирал.
— И как это выглядело?
— Он вытаращил глаза и спросил: «Дорогая моя, неужели можно читать книгу, которая называется „Кровавый Бредли“? Когда я ответила, что да, можно, и привела себя в качестве примера, он покровительственно вздохнул и сказал, что у меня, кажется, плохой вкус. Жалко, что я не смогла сунуть ему в нос викария. Интересно, что он прислал. Наверное, что-нибудь познавательное. Знаешь что, Генри? Я вдруг поняла. Он пытается изменить меня к лучшему.
— Чепуха. Ты и так хороша.
— Я тоже так думаю. Но он точно пытается меня изменить. Все признаки налицо.
— Очень глупо. Меня пытались изменить к лучшему сперва в школе, потом в Кембридже. А когда я бросил Кембридж и пошел на сцену, сдохнуть мне, если это все не началось по новой с режиссерами и хореографами. Как ты думаешь, мистер Стикни не попытается изменить меня к лучшему?
— Я бы не удивилась. Какой он?
— Да, в общем, ничего. Немного надутый. Мне показалось, он не вполне одобряет рассказчицкий дар своей тетки. Как-то сразу сник, когда она начала сыпать смешными историями. Я тактично разрядил ситуацию, сказав, что слышал, будто он коллекционер. После этого он не умолкал. Мы ошиблись насчет его коллекции, Джейн. Не поверишь, он собирает пресс-папье. Французские пресс-папье восемнадцатого века, если быть совсем точным.
— А, их.
— Ты говоришь так, будто они тебе хорошо знакомы.
— Конечно. У тебя такое есть.
— У меня?
— Ну да. Красавчик купил его во Франции в тысяча восемьсот каком-то. Я его большая обожательница. Стоит в картинной галерее вместе с другими фамильными ценностями.
Генри поморщился. Она коснулась обнаженного нерва.
— Не говори мне про фамильные ценности. Я их ненавижу. Как подумаю, сколько они стоят и вспомню, что закон не позволяет мне их продать, сердце кровью обливается. Сколько, по-твоему, может стоить французское пресс-папье восемнадцатого века? Не трудись отвечать, я и так знаю, что ты не имеешь ни малейшего представления.
— А вот как раз имею. Прочла недавно в газете. Недавно одно ушло на «Кристи» за тысячу фунтов.
Генри сдавленно вскрикнул.
— Тысячу? Господи! Ну вот, теперь ты испортила мне день. Мое пресс-папье сидит себе сиднем в картинной галерее, а я не имею права обратить его в наличность. Только потому, что какой-то осел придумал закон, запрещающий продавать фамильные ценности. Просто зло берет. Будь у меня тысяча фунтов.
— Ты в точности, как Алджи.
— Когда говоришь это, улыбайся. И, пожалуйста, не надо про Алджи. У меня от его упоминания давление подскакивает.
— Ладно, расскажи мне мистера Стикни.
— Рассказывать, собственно, нечего. Он бросил курить, любит хорошее вино, которого, слава Богу, у меня достаточно, спасибо господам Даффу и Троттеру. Поэтому… Что с тобой?
Джейн тоненько вскрикнула.
— Ой, Генри, я начисто забыла.
— Про что?
— Про Алджи и пристава.
— Господи! Неужели у Алджи пристав?
— Да, и знаешь, от кого? От Даффа и Троттера, которым ты столько задолжал. Ты не боишься, что и тебе такого пришлют? Ужасно, если толпа приставов нахлынет в то самое время, когда ты будешь продавать дом мистеру Стикни. Это его спугнет.
Генри, с обычной своей беспечностью, только отмахнулся. Он не умел мрачно смотреть на мир. К будущему он относился со старым театральным оптимизмом — на премьере все будет отлично.
— Не тревожься, моя девочка. И не равняй меня с Алджи. Приличный торговый дом, как Дафф и Троттер, так со мной не поступит. Я — важная шишка, мне отведена четверть страницы в «Справочнике поместного дворянства». Они задрожат, стоит мне легонько нахмуриться. Телефон звонит.
Джейн встала.
— Наверное, опять Тарвин.
Она ушла довольно надолго и вернулась, весело улыбаясь.
— Угадай, кто, — сказала она.
— Тарвин?
— Нет. Алджи.
— Чего ему надо?
— Спросил, не знаю ли я, кто бы одолжил ему пятьсот фунтов. У него очередной великий замысел. Нужен капитал.
— Дай ему Бог. Он не собирается просить у меня?
— Нет, даже Алджи не такой оптимист, — сказала Джейн.
2
Нахмурив брови, Уэнделл Стикни сидел на низком парапете террасы напротив парадной двери Эшби-холла, однако хмурился он не потому, что этот странный памятник эпохи Регентства оскорблял его эстетическое чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Это обнадеживает.
— В варьете. Очень занятная женщина. У меня создалось впечатление, что она знает все анекдоты на свете. Вот одна история, про деверя их кухарки Эфраима…
Он не успел договорить, потому что в доме зазвонил телефон. Минуты через две вышел Феррис, дворецкий.
Феррис был представительный, чопорный и мрачный. Казалось, он постоянно о чем-то размышляет, вероятно, о космосе, и мысли эти неутешительны. Генри уже несколько раз говорил, что истинное духовное обиталище Ферриса — что-нибудь вроде дома Эшеров Эдгара Аллана По, куда тот вписался бы без малейшего труда. Сейчас он заговорил загробным голосом дворецкого, на которого меланхолия раз и навсегда наложила свою печать.
— Мистер Тарвин, мисс, спрашивает вас.
— Скажите, что не сумели меня найти.
— Очень хорошо, мисс, — сказал Феррис и удалился с нахмуренным челом.
— Тарвин? — сказал Генри. — Почему эта фамилия кажется мне знакомой?
— Я тебе про него рассказывала. Лайонел притащил его на обед.
— А, вспомнил. С бородой.
— Да. И бакенбардами.
— Зачем он тебе звонил?
— Этого мы никогда не узнаем, если, разумеется, он не попросит что-нибудь передать.
Вновь появился Феррис. Генри изучающе смотрел, как тот подходит.
— Интересно, — сказал он.
— Что интересно?
— Почему, когда я отправил тебя за дворецким, ты не выбрала кого-нибудь пожизнерадостней.
— На меня произвела впечатление его важность. Я подумала, на мистера Стикни она тоже произведет впечатление. Ты предпочел бы веселого, искрометного дворецкого?
— Такого, который съезжает по перилам — нет, — признался Генри. — Да, Феррис?
— Мистер Тарвин выражает свое сожаление, мисс, что не смог поговорить с вами, и просит передать, что он выслал вам хорошие книги.
— Спасибо, Феррис.
— Спасибо, мисс, — сказал Феррис, и удалился торжественной походкой человека, следующего за гробом старого и любимого друга.
— Зачем Тарвин посылает тебе хорошие книги? — спросил Генри, и Джейн рассмеялась.
— Чтобы развить мой ум. Я чего-то в этом роде ждала. За обедом мы заговорили о книгах, он спросил, какие я люблю больше всего. Я сказала: «детективы». Помнишь, я тебе давала на днях «Кровавого Бредли»? Какая-то женщина написала, не помню фамилии. Я просто оторваться не могла.
— Я тоже. Кстати, хорошо, что напомнила. Я обещал ее викарию.
— Викарий читает детективы?
— Запоем.
— И это серьезный ученый, который пишет умные книги про ранних Отцов Церкви. Жалко, я не знала этого, когда говорила с Тарвином. Понимаешь, когда я посоветовала ему прочесть «Кровавого Бредли», он сразу меня запрезирал.
— И как это выглядело?
— Он вытаращил глаза и спросил: «Дорогая моя, неужели можно читать книгу, которая называется „Кровавый Бредли“? Когда я ответила, что да, можно, и привела себя в качестве примера, он покровительственно вздохнул и сказал, что у меня, кажется, плохой вкус. Жалко, что я не смогла сунуть ему в нос викария. Интересно, что он прислал. Наверное, что-нибудь познавательное. Знаешь что, Генри? Я вдруг поняла. Он пытается изменить меня к лучшему.
— Чепуха. Ты и так хороша.
— Я тоже так думаю. Но он точно пытается меня изменить. Все признаки налицо.
— Очень глупо. Меня пытались изменить к лучшему сперва в школе, потом в Кембридже. А когда я бросил Кембридж и пошел на сцену, сдохнуть мне, если это все не началось по новой с режиссерами и хореографами. Как ты думаешь, мистер Стикни не попытается изменить меня к лучшему?
— Я бы не удивилась. Какой он?
— Да, в общем, ничего. Немного надутый. Мне показалось, он не вполне одобряет рассказчицкий дар своей тетки. Как-то сразу сник, когда она начала сыпать смешными историями. Я тактично разрядил ситуацию, сказав, что слышал, будто он коллекционер. После этого он не умолкал. Мы ошиблись насчет его коллекции, Джейн. Не поверишь, он собирает пресс-папье. Французские пресс-папье восемнадцатого века, если быть совсем точным.
— А, их.
— Ты говоришь так, будто они тебе хорошо знакомы.
— Конечно. У тебя такое есть.
— У меня?
— Ну да. Красавчик купил его во Франции в тысяча восемьсот каком-то. Я его большая обожательница. Стоит в картинной галерее вместе с другими фамильными ценностями.
Генри поморщился. Она коснулась обнаженного нерва.
— Не говори мне про фамильные ценности. Я их ненавижу. Как подумаю, сколько они стоят и вспомню, что закон не позволяет мне их продать, сердце кровью обливается. Сколько, по-твоему, может стоить французское пресс-папье восемнадцатого века? Не трудись отвечать, я и так знаю, что ты не имеешь ни малейшего представления.
— А вот как раз имею. Прочла недавно в газете. Недавно одно ушло на «Кристи» за тысячу фунтов.
Генри сдавленно вскрикнул.
— Тысячу? Господи! Ну вот, теперь ты испортила мне день. Мое пресс-папье сидит себе сиднем в картинной галерее, а я не имею права обратить его в наличность. Только потому, что какой-то осел придумал закон, запрещающий продавать фамильные ценности. Просто зло берет. Будь у меня тысяча фунтов.
— Ты в точности, как Алджи.
— Когда говоришь это, улыбайся. И, пожалуйста, не надо про Алджи. У меня от его упоминания давление подскакивает.
— Ладно, расскажи мне мистера Стикни.
— Рассказывать, собственно, нечего. Он бросил курить, любит хорошее вино, которого, слава Богу, у меня достаточно, спасибо господам Даффу и Троттеру. Поэтому… Что с тобой?
Джейн тоненько вскрикнула.
— Ой, Генри, я начисто забыла.
— Про что?
— Про Алджи и пристава.
— Господи! Неужели у Алджи пристав?
— Да, и знаешь, от кого? От Даффа и Троттера, которым ты столько задолжал. Ты не боишься, что и тебе такого пришлют? Ужасно, если толпа приставов нахлынет в то самое время, когда ты будешь продавать дом мистеру Стикни. Это его спугнет.
Генри, с обычной своей беспечностью, только отмахнулся. Он не умел мрачно смотреть на мир. К будущему он относился со старым театральным оптимизмом — на премьере все будет отлично.
— Не тревожься, моя девочка. И не равняй меня с Алджи. Приличный торговый дом, как Дафф и Троттер, так со мной не поступит. Я — важная шишка, мне отведена четверть страницы в «Справочнике поместного дворянства». Они задрожат, стоит мне легонько нахмуриться. Телефон звонит.
Джейн встала.
— Наверное, опять Тарвин.
Она ушла довольно надолго и вернулась, весело улыбаясь.
— Угадай, кто, — сказала она.
— Тарвин?
— Нет. Алджи.
— Чего ему надо?
— Спросил, не знаю ли я, кто бы одолжил ему пятьсот фунтов. У него очередной великий замысел. Нужен капитал.
— Дай ему Бог. Он не собирается просить у меня?
— Нет, даже Алджи не такой оптимист, — сказала Джейн.
2
Нахмурив брови, Уэнделл Стикни сидел на низком парапете террасы напротив парадной двери Эшби-холла, однако хмурился он не потому, что этот странный памятник эпохи Регентства оскорблял его эстетическое чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39