Несмотря на то что премию она сама выдумала по ходу рассказа, сейчас, как бы осененная догадкой, пораженная, она вытягивает шею.
— Ах, ах! — удивляется она. — Ну, девка, теперь все понятно! Истигней-то ведь на премию обрадовался! Дай, думает, пристегнусь к мальчишонкам, может, и мне премия выйдет. Ах ты мать честная! А я-то гадаю, чего он ночами шастает? Ну ловкач, ну холера старая!.. Вечером побегу к его старухе, все обскажу, все разъясню. Вот, скажу, где он ночами пропадает. Ах, ах… Стой, девка, ты куда… Стой, обскажу дальше…
Виктория спешит к дяде Истигнею, который на корточках сидит возле выборочной машины и гаечным ключом подвертывает винт. Он один, так как Семен и Степка ушли на замет.
— Евстигней Петрович! — громко обращается Виктория. — Оказывается, вы собираетесь увеличить скорость невода?
— Да. А что? — Он привстает. — Такая мысль у нас есть.
— Почему я ничего не знаю об этом? — вскидывая голову, сухо спрашивает Виктория.
Дядя Истигней старательно разыгрывает удивление — чаще, чем обычно, моргает, разводит руками; сейчас он такой простоватый, наивный, непонимающий, что его даже жалко немножечко. Старик, видимо, удивлен, что Перелыгина не знает об их решении увеличить скорость невода, огорчен этим.
— Неужто не сказали? — изумляется он. — Ишь ты беда! Как же так? Никто и ни словечка, а?
— Никто ничего не говорил! — отрезает Виктория.
— Аи-аи! Безобразие! — искренне сочувствует дядя Истигней. — Это они так заработались, так захлопотались, что и забыли упредить. Это не иначе, как так… Ах, ах! Одно не разумею: что Степушка-то думал, почто он-то не рассказал, а? — спрашивает дядя Истигней, поднимаясь с корточек и невинно глядя на девушку.
— Мы с ним поссорились, — неожиданно для себя самой откровенно отвечает Виктория.
— Аи-аи! — поражается старик. — Как же так? На одном леске робите, с одного котла снедаете. Как же так? — еще больше удивляется он, но потом мгновенно становится серьезным, берет Викторию за руку, проникновенно продолжает: — Зачем ссориться! Не надо! — И, словно поняв вдруг все, наклоняется к ней. — Понимаю теперь, что делается! Понимаю, почему тебе не сказали про скорость-то!
— Почему?
— Все понимаю! Ты присядь-ка, поговорим. Вон на корягу и садись…
Дядя Истигней лезет в карман за кисетом, достает его, неторопливо проделывает все те несколько забавные операции, которые нужны ему для закуривания.
— Это хорошо, что тебя за живое взяло, — говорит он, искоса наблюдая за девушкой. — В коллективе все должно быть общее.
— Евстигней Петрович, я жду ответа… Почему мне не сказали?
— А ты не слеши, не торопись. Дело серьезное! — отвечает старик. — Мне понятно, почему тебе не сказали. Смотри, какая картина: со Степкой ты поругалась — он не скажет, Семен Кружилин не скажет тоже — он Степкин друг, да и настоящий друг. Ульян Тихий тебя боится, не любит тебя — строга ты с ним очень… Наталья тоже не скажет, ты к ней относишься свысока. Григорий Пцхлава за Ульяна горой. Значит, и он к тебе большой дружбы не чувствует. Ну, а я? Я человек молчаливый, неразговорчивый, опять же боюсь, что редуктор не пойдет…. Ну, а….
— Товарищ Мурзин, я не нуждаюсь в ваших оценках… — побледнев, говорит Виктория. Дядя Истигней холодно перебивает ее:
— Прошу выслушать до конца.
Виктория, уже повернувшаяся, чтобы уйти, останавливается.
— Что еще? Я жду.
— Отменно. Да ты присядь! Вот так… Люди мы свои, делить нам нечего. Хочу, чтобы поняла ты нас, рыбаков. Народ мы дружный, спокойный, доброжелательный, — говорит дядя Истигней. — Подумай, не уходишь ли в сторону от людей? Ты умный, начитанный, крепкий человек, а путаешь, петляешь. Подумай, помозгуй, — еще ласковее говорит он, кладя руку на обшлаг ее спецовки. — Тебе в жизнь идти, Виктория, тебе много надо думать…
— Я ничего не сделала плохого коллективу, — говорит Виктория. — Что мне надо еще делать?
— А коллективу плохое трудно сделать. Одному, двум, ну от силы трем — можно. Потом раскусят, поймут и… ничего плохого уже не сделаешь! Ты, Виктория, думай о другом — не строга ли слишком с людьми, не высока ли в самомнении?
— Евстигней Петрович, вы знаете, я хорошо работаю, изучила дело. Ну что еще надо? Мои отношения со Степаном — личное, — уже спокойно говорит Виктория. — Что я должна еще делать, Евстигней Петрович?
— Не о деле речь, — говорит старик. — Об отношении к людям.
— Ну, знаете, я не умею дипломатничать. Я к себе отношусь так же строго, как к другим.
С катера доносится зычный крик Стрельникова: «Подхватывай!» Дядя Истигней бросается к берегу, чтобы принять крыло невода.
Рыбаки возбуждены. «Чудесный» еще движется, мотор дорабатывает последние такты, а Семен уже прыгает в воду, по пояс погрузившись в нее, бежит на берег, подлетев к выборочной машине, гремит рычагами, что-то подкручивает, подвинчивает, орет дяде Истигнею: «Живее! Не тяните!» Когда крыло зацеплено, а Ульян подает знак, что тоже готов, бригадир торопливо поднимает на блоке бело-голубой флаг Карташевского стрежевого песка, и дядя Истигней приглушенно говорит:
«Добро!» Семен мягко прикасается пальцами к заводной белой кнопке.
Мотор сначала медленно, потом все быстрее и быстрее передает обороты валу выборочного круга; затем Семен прикасается пальцем еще к какой-то кнопке, раздается чавканье хорошо пригнанного металла, вступает в действие вал ускорения, и все видят, как на самодельном счетчике Семена появляется цифра, показывающая, что обороты вала увеличены в полтора раза.
Невод струится из воды ровно, прямо, поплавки не утопают, как предполагал дядя Истигней. Это значит, что невод идет правильно. В линии поплавков, идущих к берегу, пропадает пунктирность, от скорости они сливаются в оплошную линию.
Но дядя Истигней делает вид, что он все-таки чем-то недоволен.
— Дальше пойдет хуже! — говорит он. — В конце может заесть.
— Вполне! — соглашается Семен.
Однако ничего не заедает — невод идет по-прежнему ровно, быстро, мотор работает легко и четко. Не заедает! Коловщик Ульян Тихий движется по песку много быстрее, чем обычно, но ему не тяжело — он свеж, ибо уже несколько дней не пил водки, да и Наталья ему помогает.
Петля невода суживается, Семен, улыбнувшись, сбавляет газ. Он сообразил, что с увеличением скорости увеличивается инерция и машине после первого трудного рывка работать легче. Он, собственно, предполагал это.
— Пошла! — ревет берег.
Рыбаки единым духом выбрасывают на берег шевелящуюся мотню, вперед пробивается деловая тетка Анисья, прицеливается опытным глазом на осетров, выбирает на варево; дядя Истигней говорит: «Чахоточные осетры»; Виталий, подражая старику, заявляет: «Пустяковина», — и уж тогда на главное место выдвигается Виктория Перелыгина — приемщица рыбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Ах, ах! — удивляется она. — Ну, девка, теперь все понятно! Истигней-то ведь на премию обрадовался! Дай, думает, пристегнусь к мальчишонкам, может, и мне премия выйдет. Ах ты мать честная! А я-то гадаю, чего он ночами шастает? Ну ловкач, ну холера старая!.. Вечером побегу к его старухе, все обскажу, все разъясню. Вот, скажу, где он ночами пропадает. Ах, ах… Стой, девка, ты куда… Стой, обскажу дальше…
Виктория спешит к дяде Истигнею, который на корточках сидит возле выборочной машины и гаечным ключом подвертывает винт. Он один, так как Семен и Степка ушли на замет.
— Евстигней Петрович! — громко обращается Виктория. — Оказывается, вы собираетесь увеличить скорость невода?
— Да. А что? — Он привстает. — Такая мысль у нас есть.
— Почему я ничего не знаю об этом? — вскидывая голову, сухо спрашивает Виктория.
Дядя Истигней старательно разыгрывает удивление — чаще, чем обычно, моргает, разводит руками; сейчас он такой простоватый, наивный, непонимающий, что его даже жалко немножечко. Старик, видимо, удивлен, что Перелыгина не знает об их решении увеличить скорость невода, огорчен этим.
— Неужто не сказали? — изумляется он. — Ишь ты беда! Как же так? Никто и ни словечка, а?
— Никто ничего не говорил! — отрезает Виктория.
— Аи-аи! Безобразие! — искренне сочувствует дядя Истигней. — Это они так заработались, так захлопотались, что и забыли упредить. Это не иначе, как так… Ах, ах! Одно не разумею: что Степушка-то думал, почто он-то не рассказал, а? — спрашивает дядя Истигней, поднимаясь с корточек и невинно глядя на девушку.
— Мы с ним поссорились, — неожиданно для себя самой откровенно отвечает Виктория.
— Аи-аи! — поражается старик. — Как же так? На одном леске робите, с одного котла снедаете. Как же так? — еще больше удивляется он, но потом мгновенно становится серьезным, берет Викторию за руку, проникновенно продолжает: — Зачем ссориться! Не надо! — И, словно поняв вдруг все, наклоняется к ней. — Понимаю теперь, что делается! Понимаю, почему тебе не сказали про скорость-то!
— Почему?
— Все понимаю! Ты присядь-ка, поговорим. Вон на корягу и садись…
Дядя Истигней лезет в карман за кисетом, достает его, неторопливо проделывает все те несколько забавные операции, которые нужны ему для закуривания.
— Это хорошо, что тебя за живое взяло, — говорит он, искоса наблюдая за девушкой. — В коллективе все должно быть общее.
— Евстигней Петрович, я жду ответа… Почему мне не сказали?
— А ты не слеши, не торопись. Дело серьезное! — отвечает старик. — Мне понятно, почему тебе не сказали. Смотри, какая картина: со Степкой ты поругалась — он не скажет, Семен Кружилин не скажет тоже — он Степкин друг, да и настоящий друг. Ульян Тихий тебя боится, не любит тебя — строга ты с ним очень… Наталья тоже не скажет, ты к ней относишься свысока. Григорий Пцхлава за Ульяна горой. Значит, и он к тебе большой дружбы не чувствует. Ну, а я? Я человек молчаливый, неразговорчивый, опять же боюсь, что редуктор не пойдет…. Ну, а….
— Товарищ Мурзин, я не нуждаюсь в ваших оценках… — побледнев, говорит Виктория. Дядя Истигней холодно перебивает ее:
— Прошу выслушать до конца.
Виктория, уже повернувшаяся, чтобы уйти, останавливается.
— Что еще? Я жду.
— Отменно. Да ты присядь! Вот так… Люди мы свои, делить нам нечего. Хочу, чтобы поняла ты нас, рыбаков. Народ мы дружный, спокойный, доброжелательный, — говорит дядя Истигней. — Подумай, не уходишь ли в сторону от людей? Ты умный, начитанный, крепкий человек, а путаешь, петляешь. Подумай, помозгуй, — еще ласковее говорит он, кладя руку на обшлаг ее спецовки. — Тебе в жизнь идти, Виктория, тебе много надо думать…
— Я ничего не сделала плохого коллективу, — говорит Виктория. — Что мне надо еще делать?
— А коллективу плохое трудно сделать. Одному, двум, ну от силы трем — можно. Потом раскусят, поймут и… ничего плохого уже не сделаешь! Ты, Виктория, думай о другом — не строга ли слишком с людьми, не высока ли в самомнении?
— Евстигней Петрович, вы знаете, я хорошо работаю, изучила дело. Ну что еще надо? Мои отношения со Степаном — личное, — уже спокойно говорит Виктория. — Что я должна еще делать, Евстигней Петрович?
— Не о деле речь, — говорит старик. — Об отношении к людям.
— Ну, знаете, я не умею дипломатничать. Я к себе отношусь так же строго, как к другим.
С катера доносится зычный крик Стрельникова: «Подхватывай!» Дядя Истигней бросается к берегу, чтобы принять крыло невода.
Рыбаки возбуждены. «Чудесный» еще движется, мотор дорабатывает последние такты, а Семен уже прыгает в воду, по пояс погрузившись в нее, бежит на берег, подлетев к выборочной машине, гремит рычагами, что-то подкручивает, подвинчивает, орет дяде Истигнею: «Живее! Не тяните!» Когда крыло зацеплено, а Ульян подает знак, что тоже готов, бригадир торопливо поднимает на блоке бело-голубой флаг Карташевского стрежевого песка, и дядя Истигней приглушенно говорит:
«Добро!» Семен мягко прикасается пальцами к заводной белой кнопке.
Мотор сначала медленно, потом все быстрее и быстрее передает обороты валу выборочного круга; затем Семен прикасается пальцем еще к какой-то кнопке, раздается чавканье хорошо пригнанного металла, вступает в действие вал ускорения, и все видят, как на самодельном счетчике Семена появляется цифра, показывающая, что обороты вала увеличены в полтора раза.
Невод струится из воды ровно, прямо, поплавки не утопают, как предполагал дядя Истигней. Это значит, что невод идет правильно. В линии поплавков, идущих к берегу, пропадает пунктирность, от скорости они сливаются в оплошную линию.
Но дядя Истигней делает вид, что он все-таки чем-то недоволен.
— Дальше пойдет хуже! — говорит он. — В конце может заесть.
— Вполне! — соглашается Семен.
Однако ничего не заедает — невод идет по-прежнему ровно, быстро, мотор работает легко и четко. Не заедает! Коловщик Ульян Тихий движется по песку много быстрее, чем обычно, но ему не тяжело — он свеж, ибо уже несколько дней не пил водки, да и Наталья ему помогает.
Петля невода суживается, Семен, улыбнувшись, сбавляет газ. Он сообразил, что с увеличением скорости увеличивается инерция и машине после первого трудного рывка работать легче. Он, собственно, предполагал это.
— Пошла! — ревет берег.
Рыбаки единым духом выбрасывают на берег шевелящуюся мотню, вперед пробивается деловая тетка Анисья, прицеливается опытным глазом на осетров, выбирает на варево; дядя Истигней говорит: «Чахоточные осетры»; Виталий, подражая старику, заявляет: «Пустяковина», — и уж тогда на главное место выдвигается Виктория Перелыгина — приемщица рыбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49