Солнце еще ярится над кедровником, а над Обью уже висит неровный прозрачный месяц, похожий на лицо в профиль, — есть нос, глаз, ухо.
— Мне направо. До свидания, — говорит Виктория.
— До свидания!
Дядя Истигней и Степка шагают дальше. Старик хмурится, курит самокрутку. В волосах у него нет ни единой сединки, а вот брови — широкие, густые — сплошь белы. Сейчас они сердито сдвинуты в одну линию.
— Поругались? — не поворачиваясь к Степке, спрашивает он.
— Поругались, дядя Истигней, — признается Степка.
Он рос на глазах дяди Истигнея, дружившего с его отцом. В годы войны дядя Истигней, первым вернувшись с фронта, сначала зашел не в свой дом, а к Верхоланцевым, так как Лука Лукич тогда лежал в новосибирском госпитале. Привез он Степке и его братишкам кирзовые сапоги, полный чемодан снеди — свиную тушенку, консервы, сахар, банки с кофе; подарил Степке, которому тогда было пять лет, забавную игрушку — мотоцикл, выбрасывающий на ходу сноп искр из выхлопной трубы. Степка до сих пор помнит, как от этой игрушки сладко пахло краской. Было и такое: поймав Степку однажды на чужом огороде, дядя Истигней сначала будто удивился, что Степке не хватает своих огурцов, потом сгреб его в охапку, прочно зажал коленями и, приговаривая, что воровать стыдно, выдрал широким ремнем. Степка выл как можно громче, царапался, кричал, а когда порка закончилась, заявил:
— Вы не можете чужих детей бить! Своих нету, так он, черт сопатый, на чужих…
В тот же вечер отец хлестнул Степку по загривку.
— Ты чего это Истигнея чертом сопатым прозываешь, а? Хочешь, чтобы я еще прибавил?
— Пусть не дерется! — заныл Степка.
— А ты добавь ему, отец, добавь, — посоветовала мать.
С тех пор Степка понял, что дядя Истигней имеет на него какое-то особое право, и побаивался его не меньше, чем отца.
Степка откровенно рассказывает ему о своей ссоре с Викторией. Дядя Истигней внимательно слушает.
— Так, — говорит он, когда Степка заканчивает. — Понятно! Ревнует, значит, к Наталье, а?
— Ревнует!… А еще, что я невод запутал!
— Да, дела — табак! — сдержанно улыбается старик. — Плохи твои дела, парниша.
— Плохи, — говорит Степка, — не знаю, что делать, дядя Истигней.
— Тяжелый случай, — серьезно замечает старик. — Тут я тебе, парниша, помочь не могу, не спец я в этом… Тебе бы хорошо поговорить с Натальей, — вдруг каким-то другим тоном предлагает он.
— О чем? — удивленно спрашивает Степка.
— Я, парниша, в этих делах не спец. — Дядя Истигней хитренько прищуривается. — Может, Наталья-то и поможет. Скажи ей, что, дескать, ревнуют меня, подозревают, наклеп делают. Так прямо и скажи, а она пусть пойдет к этой… ну, как ее?
— Виктория… Перелыгина…
— Во-во! К этой самой Перелыгиной, и скажет, что у меня, дескать, со Степкой ничего нет. Бери своего, дескать, Степушку! Ты, парниша, так и сделай. Чай, Наталья не влюблена в тебя, а?
— Вы вот тоже… скажете!
— Во-во! Коль она не влюблена в тебя, что ей стоит так сказать, а?
— Вы, дядя Истигней, шутите, — отворачиваясь от старика, говорит Степка.
— А ты не обижайся, — чуть жестковато отвечает дядя Истигней. — Ты глаза разуй. Ты на человека смотри, а на блеск… На блеск пусть дурак смотрит!
— А ну вас, дядя Истигней! — злится Степка, — Я думал по-хорошему поговорить, а вы…
— Не груби, Степан, нехорошо! — резко перебивает его старик. — Ты старайся мои слова понять. Советы давать опасно, вдруг ошибусь, что потом делать прикажешь? Я сам, Степка, не все еще понимаю!
Дядя Истигней полуобнимает парня, говорит ласково:
— Ничего, парниша, ничего… В старое время говорили: перемелется — мука будет! Не горюй, Степан! Мы еще с тобой таких дел на земле понаделаем, что аи да люли! Ты думаешь, я с тобой сегодня зря разговариваю? Думаешь, спроста? Нет, парниша, у меня прицел есть. Прицел, парниша! А ну, присядем на лавочку, как мы с твоим батьком делаем. Посидим рядком, поговорим ладком. Ну, садись! — говорит он, подходя к ближайшей скамейке. — Садись, садись, нечего губы оттопыривать! Не чужой я тебе, Степка, обижаться на меня грех.
Сердясь на старика, Степка садится боком на край лавочки. Старик сам придвигается к парню.
— Эх, Степка, Степка! То смутишься, то покраснеешь, то надуешься, как мышь на крупу, то еще что… Нет в тебе прямой линии, — говорит он.
— Будто у вас прямая линия, — бурчит Степка. — У вас — прямая?.. То хитреньким прикинетесь, то простачком, то не разберешь еще кем… Знаю вас!
— Аи-аи! — деланно огорчается дядя Истигней. — Проник ты в меня, проник! Тебе, конечно, и карты в руки. Человек ты с образованием, грамотный, начитанный. Сам бог умудрил, ничего не скажешь!
— Вот вы опять! — басит Степка.
— Да по нужде я, парень, по принуждению! Сам себе не рад, что сую нос в любую дырку, — покладисто соглашается старик. — Верно тетка Анисья говорит, что я каждой дыре затычка. Верно, парень! Против правды не попрешь, куда там! Я думаю, что от старости это у меня, от суетности стариковской. А за примерами ходить далеко не надо. Вот взял себе в голову, что надо бы Ульяна Тихого от водки отнять, как сосунка от груди. Забил себе в голову, а сделать ничего не могу!
— Почему? — сумрачно спрашивает Степка.
— Образования не хватает, — печально объясняет дядя Истигней. — Не умею по-ученому, по-грамотному разговаривать. А будь бы это, ведь помог бы Ульяну. Помог!
— При чем тут образование…
— Ты, Степушка, меня уж, пожалуйста, не перебивай, а не то я и последние слова растеряю…
Степка криво улыбается — опять начал старик свои штучки!
— Будь бы грамотней, ученей, умей бы с умными людьми речи держать, — грустным, проникающим в душу голосом продолжает старик, — пошел бы я на пароход «Рабочий», нашел бы капитана, да и сказал бы ему… Эх, и сказал бы я ему, коли бы разные ученые да иностранные слова знал! Сказал бы: ах ты, такой-сякой, немазаный, почто ты это человека с парохода выгнал да обратно не берешь? Так бы и сказал ему, что негоже человеку без Оби мучиться, коли он ее, матушку, любит. Вот бы что я сказал ему, да не могу — образования не хватает.
— Дядя Истигней! Дядя Истигней! — захлебывается от восторга Степка. — Это же идея! Дядя Истигней! — Он глядит на часы, хватает старика руками. — Через два часа «Рабочий» приходит!
— Надо, парень, переодеться, — говорит старик, улыбаясь в сторонку. — Ты лучший костюм надрючь да и приходи на бережок… Добро?
— Добро! — орет Степка, позабывший обо всем…
…Через полтора часа дядя Истигней и Степка встречаются у карташевского дебаркадера.
На старике серый бостоновый костюм, кремовая рубашка, галстук. Дядя Истигней чисто выбрит, лохматые белые брови расчесаны.
— Ого-го! — восклицает Степка, пораженный праздничным нарядом старика.
Старик предостерегающе кашляет, чтобы парень перестал восторгаться им на глазах у людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Мне направо. До свидания, — говорит Виктория.
— До свидания!
Дядя Истигней и Степка шагают дальше. Старик хмурится, курит самокрутку. В волосах у него нет ни единой сединки, а вот брови — широкие, густые — сплошь белы. Сейчас они сердито сдвинуты в одну линию.
— Поругались? — не поворачиваясь к Степке, спрашивает он.
— Поругались, дядя Истигней, — признается Степка.
Он рос на глазах дяди Истигнея, дружившего с его отцом. В годы войны дядя Истигней, первым вернувшись с фронта, сначала зашел не в свой дом, а к Верхоланцевым, так как Лука Лукич тогда лежал в новосибирском госпитале. Привез он Степке и его братишкам кирзовые сапоги, полный чемодан снеди — свиную тушенку, консервы, сахар, банки с кофе; подарил Степке, которому тогда было пять лет, забавную игрушку — мотоцикл, выбрасывающий на ходу сноп искр из выхлопной трубы. Степка до сих пор помнит, как от этой игрушки сладко пахло краской. Было и такое: поймав Степку однажды на чужом огороде, дядя Истигней сначала будто удивился, что Степке не хватает своих огурцов, потом сгреб его в охапку, прочно зажал коленями и, приговаривая, что воровать стыдно, выдрал широким ремнем. Степка выл как можно громче, царапался, кричал, а когда порка закончилась, заявил:
— Вы не можете чужих детей бить! Своих нету, так он, черт сопатый, на чужих…
В тот же вечер отец хлестнул Степку по загривку.
— Ты чего это Истигнея чертом сопатым прозываешь, а? Хочешь, чтобы я еще прибавил?
— Пусть не дерется! — заныл Степка.
— А ты добавь ему, отец, добавь, — посоветовала мать.
С тех пор Степка понял, что дядя Истигней имеет на него какое-то особое право, и побаивался его не меньше, чем отца.
Степка откровенно рассказывает ему о своей ссоре с Викторией. Дядя Истигней внимательно слушает.
— Так, — говорит он, когда Степка заканчивает. — Понятно! Ревнует, значит, к Наталье, а?
— Ревнует!… А еще, что я невод запутал!
— Да, дела — табак! — сдержанно улыбается старик. — Плохи твои дела, парниша.
— Плохи, — говорит Степка, — не знаю, что делать, дядя Истигней.
— Тяжелый случай, — серьезно замечает старик. — Тут я тебе, парниша, помочь не могу, не спец я в этом… Тебе бы хорошо поговорить с Натальей, — вдруг каким-то другим тоном предлагает он.
— О чем? — удивленно спрашивает Степка.
— Я, парниша, в этих делах не спец. — Дядя Истигней хитренько прищуривается. — Может, Наталья-то и поможет. Скажи ей, что, дескать, ревнуют меня, подозревают, наклеп делают. Так прямо и скажи, а она пусть пойдет к этой… ну, как ее?
— Виктория… Перелыгина…
— Во-во! К этой самой Перелыгиной, и скажет, что у меня, дескать, со Степкой ничего нет. Бери своего, дескать, Степушку! Ты, парниша, так и сделай. Чай, Наталья не влюблена в тебя, а?
— Вы вот тоже… скажете!
— Во-во! Коль она не влюблена в тебя, что ей стоит так сказать, а?
— Вы, дядя Истигней, шутите, — отворачиваясь от старика, говорит Степка.
— А ты не обижайся, — чуть жестковато отвечает дядя Истигней. — Ты глаза разуй. Ты на человека смотри, а на блеск… На блеск пусть дурак смотрит!
— А ну вас, дядя Истигней! — злится Степка, — Я думал по-хорошему поговорить, а вы…
— Не груби, Степан, нехорошо! — резко перебивает его старик. — Ты старайся мои слова понять. Советы давать опасно, вдруг ошибусь, что потом делать прикажешь? Я сам, Степка, не все еще понимаю!
Дядя Истигней полуобнимает парня, говорит ласково:
— Ничего, парниша, ничего… В старое время говорили: перемелется — мука будет! Не горюй, Степан! Мы еще с тобой таких дел на земле понаделаем, что аи да люли! Ты думаешь, я с тобой сегодня зря разговариваю? Думаешь, спроста? Нет, парниша, у меня прицел есть. Прицел, парниша! А ну, присядем на лавочку, как мы с твоим батьком делаем. Посидим рядком, поговорим ладком. Ну, садись! — говорит он, подходя к ближайшей скамейке. — Садись, садись, нечего губы оттопыривать! Не чужой я тебе, Степка, обижаться на меня грех.
Сердясь на старика, Степка садится боком на край лавочки. Старик сам придвигается к парню.
— Эх, Степка, Степка! То смутишься, то покраснеешь, то надуешься, как мышь на крупу, то еще что… Нет в тебе прямой линии, — говорит он.
— Будто у вас прямая линия, — бурчит Степка. — У вас — прямая?.. То хитреньким прикинетесь, то простачком, то не разберешь еще кем… Знаю вас!
— Аи-аи! — деланно огорчается дядя Истигней. — Проник ты в меня, проник! Тебе, конечно, и карты в руки. Человек ты с образованием, грамотный, начитанный. Сам бог умудрил, ничего не скажешь!
— Вот вы опять! — басит Степка.
— Да по нужде я, парень, по принуждению! Сам себе не рад, что сую нос в любую дырку, — покладисто соглашается старик. — Верно тетка Анисья говорит, что я каждой дыре затычка. Верно, парень! Против правды не попрешь, куда там! Я думаю, что от старости это у меня, от суетности стариковской. А за примерами ходить далеко не надо. Вот взял себе в голову, что надо бы Ульяна Тихого от водки отнять, как сосунка от груди. Забил себе в голову, а сделать ничего не могу!
— Почему? — сумрачно спрашивает Степка.
— Образования не хватает, — печально объясняет дядя Истигней. — Не умею по-ученому, по-грамотному разговаривать. А будь бы это, ведь помог бы Ульяну. Помог!
— При чем тут образование…
— Ты, Степушка, меня уж, пожалуйста, не перебивай, а не то я и последние слова растеряю…
Степка криво улыбается — опять начал старик свои штучки!
— Будь бы грамотней, ученей, умей бы с умными людьми речи держать, — грустным, проникающим в душу голосом продолжает старик, — пошел бы я на пароход «Рабочий», нашел бы капитана, да и сказал бы ему… Эх, и сказал бы я ему, коли бы разные ученые да иностранные слова знал! Сказал бы: ах ты, такой-сякой, немазаный, почто ты это человека с парохода выгнал да обратно не берешь? Так бы и сказал ему, что негоже человеку без Оби мучиться, коли он ее, матушку, любит. Вот бы что я сказал ему, да не могу — образования не хватает.
— Дядя Истигней! Дядя Истигней! — захлебывается от восторга Степка. — Это же идея! Дядя Истигней! — Он глядит на часы, хватает старика руками. — Через два часа «Рабочий» приходит!
— Надо, парень, переодеться, — говорит старик, улыбаясь в сторонку. — Ты лучший костюм надрючь да и приходи на бережок… Добро?
— Добро! — орет Степка, позабывший обо всем…
…Через полтора часа дядя Истигней и Степка встречаются у карташевского дебаркадера.
На старике серый бостоновый костюм, кремовая рубашка, галстук. Дядя Истигней чисто выбрит, лохматые белые брови расчесаны.
— Ого-го! — восклицает Степка, пораженный праздничным нарядом старика.
Старик предостерегающе кашляет, чтобы парень перестал восторгаться им на глазах у людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49