- Специалист действовал! - зло сказал поп. - Ох, попадись мне в руки эта сволочь… - И спохватился, запел в прежней манере: - Прошу нижайше простить за слова богопротивные и невоздержанные, прошу нижайше…
На цыпочках, бесшумно, принюхиваясь, приглядываясь, прислушиваясь, пошел бродить по церкви участковый Анискин. То вдруг остановится, замрет, то осторожными «хирургическими» пальцами притронется к стенке, где зияет темный след от снятой иконы, то нагнется, почти став на колени, рассматривает цементный пол.
- Так! Вот так! - бормотал Анискин. - Вот такая, говорю, история получается! Сколько икон взято?
- Двадцать три!
Анискин от неожиданности всплеснул руками:
- Двадцать три! Да это же человеку за один раз не утянуть!
Отец Владимир горячо подтвердил:
- Не токмо одному человеку, уважаемый Федор Иванович, но и трем весьма трудно снести.
- Гражданин служитель культа, прошу приблизиться!
Когда отец Владимир подошел, участковый вместе с ним спустился с крыльца, отшагав от церкви метров на двадцать, почти до самой металлической ограды, повернулся к церкви лицом. Долго и внимательно, задумчиво и грустно, мудро и чуточку сердито глядел он на яркое праздничное строение, затем сказал:
- Вот ведь как получается дело-то. Сорок годов тому назад я с этой церкви колокола сбивал, я эту церковь был готов по бревнышкам и кирпичикам разнесть, а теперь вроде мне ее придется по иконке собирать… Вот через это несуразное дело я ночью глаз не сомкнул, все думал, как это так получается, что я, Федька Анискин, под малиновый звон иконки искать буду?..
Пошумливали от легкого ветра тополя и черемухи, ярилось солнце, пестрые тени скользили по лицу Анискина. Еще две секунды он постоял в грустной неподвижности, затем пошел к воротам металлической ограды.
- На ночь запирается? - строго спросил он.
- Запирается, - ответил отец Владимир и, нагнувшись, вынул из густых лопухов преогромный амбарный замок. - Запор весьма надежный и в целостности злоумышленником оставленный…
Участковый прошелся вдоль высоченного металлического забора, увенчанного остроконечными пиками с зазубринками на концах, и, почесывая под фуражкой затылок, вдруг замер - там, где забор был близок к соседнему дому. Участковый непонятно улыбнулся, выхватив из кармана большую лупу, принялся разглядывать через нее металл ограды.
- Это как называется? - сурово спросил он у попа, показывая на один из прутьев. - У вас, гражданин служитель культа, глаза молодые - разглядите без лупы… Вот и спрашиваю: как это называется?
- Сие царапины, - ответил поп.
- А чем такие царапины могут быть произведены? Сего не знаете? А вот я знаю… Подковками от сапог - вот чем они произведены… Ясно?
- Ясно! - мальчишеским голосом ответил удивленный поп. - Как дважды два ясно, Федор Иванович!
Анискин медленно повернулся к нему, властно распорядился:
- Пошли протокола писать! - И вдруг переменил тон. - У меня к вам просьба имеется, гражданин поп.
- Какая, Федор Иванович?
- А вот такая, - мягко и просто ответил Анискин. - Вы меня это… Вы меня Федором Ивановичем не называйте… Участковый инспектор - вот мое прозвание, гражданин служитель культа.
Они вошли в поповский дом.
О, это был такой дом, что участковый сразу сделался официально-натянутым до невозможности. В огромной прихожей его сапоги уже утонули в прекрасном ворсистом ковре, а потом, когда они двинулись дальше, и вовсе начались чудеса. Четыре громадных и по-европейски обставленных комнаты миновали они, пока не достигли тоже просторного и изысканного домашнего кабинета отца Владимира. Это был такой кабинет, что по Анискину было заметно - в таких он еще ни разу в жизни не бывал.
- Присаживайтесь, участковый инспектор, присаживайтесь, будьте как дома! - радостно и оживленно пропел хозяин и торопливо добавил: - Простите великодушно, я вас покину на минуточку.
Шурша рясой, поп выбежал из кабинета, а участковый внимательно огляделся - да, это была такая обстановка, какой, наверное, нет и в домах выдающихся жителей областного центра!
- А вот и я! - раздался бархатный, по-прежнему радостный голос. - Прошу великодушно простить за отсутствие, но жарко, весьма жарко…
Без рясы отец Владимир казался совершенно незнакомым человеком - он был в узких черных брюках, в белой силоновой рубашке, распахнутой на сильной груди, брюки стягивал широкий офицерский ремень; очень шли к белой рубашке волнистые волосы, матовый цвет лица, прекрасные черные глаза.
- Я весь к вашим услугам, - сказал поп, садясь в кресло. - Вам будет удобнее, если вы сядете за стол…
Анискин немного подумал.
- Сажусь! - сказал он. - Прошу рассказать все и по порядку. Ничего не скрывать! Не утаивать! Не пропускать!
- Боже, - воскликнул отец Владимир, - да мне нечего рассказывать… Прибегает пономарь и вопит, как зарезанный: «Батюшка, нас обворовали!» Пошел за ним - действительно, обворовали… Вот и все, Федор Ива… Прошу простить! Вот и все, участковый инспектор…
- Ну, это мы еще посмотрим, все или не все! - сухо сказал Анискин. - Буду задавать вопросы, но прежде чем начну, прошу пригласить пономаря…
- Пономаря? - переспросил отец Владимир и замялся, смутился так, что по-молодому покраснел. - Пономаря? Видите ли, пономарь… - И невольно перешел на свой поповский напев. - Весьма прискорбно и горестно сообщить вам, что плоть и дух пономаря…
Анискин остановил его предупреждающим движением руки.
- Знаю, - сказал он, - пономарь второй день… Ох, не уехал бы он у меня в райцентр на цельные пятнадцать суток!.. Продолжаем писать протокола… Отвечайте на первый вопрос: кто за последнее время стал посещать церковь из новичков? Вы всех прихожан знаете, так вот и отвечайте, кто новенький появился…
- Тэ-тэ-тэ! - обрадовался отец Владимир. - Понимаю ваш вопрос… За последние несколько месяцев церковь стали посещать следующие новички… Буровских Юрий сын Алексеев…
Кабинет исчез, появилось церковное крыльцо, на которое поднимался «шабашник» Юрий Буровских - ковбойка распахнута, джинсы; гитару держит под мышкой…
- …Сидоров Георгий сын Иванов…
В церкви с рассеянным видом стоял рабочий-геолог. К нему подошла согбенная старушка, зло и резко сдернула с головы кепку, прошипела: «Срамец!..»
- …Косая Вера дочь Иванова…
С елейным лицом и подобранными тонкими губами отвешивала поясные поклоны женщина средних лет, одетая почти по-монашески…
Потный и сердитый от необходимости писать протокол, Анискин зло поставил последнюю точку, разулыбавшись солнечно, поднялся, массируя поясницу, торжествующе произнес:
- Кончил писать протокола! Точка! Прошу прочитать и написать: «Прочитано и с моих слов записано верно!» И - подпись…
Отец Владимир поднялся с кресла, просительно сложив руки на груди, смотрел на участкового такими глазами, что Анискин удивленно задрал на лоб подвижную левую бровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20