и жила, и читала книги. Сравнение напрашивается само собой… если у тебя мало-мальски трезвая голова. Ты, Алийде, конечно же, не можешь рассуждать о таких вещах.
– Правда? А если кое-кто настолько однобок, что во всем винит только других, тогда как сам ничуть не лучше тех, кого поносит?
– Много ты понимаешь! – Тээле краснеет от раздражения. – Иди-ка ты…
– Стоит ли идти так далеко. – Лутс закуривает папиросу. – Думаю, будет лучше, если мы попытаемся спасти то, что можно спасти. Давайте-ка для начала выйдем на улицу, побродим немного, рассеемся, а там будет видно, во что это выльется. Здесь, в задымленном помещении не место для долгой беседы.
– А-а, понимаю, – кивает госпожа Тоотс головой, – вы хотите отвести нас в Юлесоо. Между прочим, это весьма похвальное желание, но будьте уверены – номер не пройдет! Еще того не хватало, чтобы я за ним бегала!
– Нет, госпожа Тоотс… – хочет что-то сказать лысый писатель, но молодая женщина, рубанув рукой воздух, нетерпеливо перебивает:
– Оставьте же, наконец, это «госпожа Тоотс»! Неужели вам трудно называть меня, как прежде, Тээле? Не думайте, будто я настолько тщеславна, что хочу непременно быть какой-нибудь госпожой. Конечно, и я тоже называла вас «господин», но ведь и это была та же рисовка. Останемьтесь же между собою теми, что мы есть.
– Хорошо! С радостью! Итак, дорогая Тээле, у меня отнюдь не было такого плана – склонить вас немедленно идти в Юлесоо. Отвести же я и вовсе не в состоянии. Я всего лишь намеревался совершить пешую прогулку в знаменитую деревню Паунвере.
– Это другое дело. Но все равно я сейчас не могу вам ответить ничего определенного. Пойду и подумаю, как поступить. – И, направляясь в другую комнату, уже с порога Тээле добавляет: – У меня нынче такое дурное настроение, я готова разругаться с первым встречным.
– Не беда, пройдет, дорогая Тээле, – успокаивает ее писатель. – Не беда, пройдет. Имейте в виду, что пройдет.
Тээле пожимает плечами и закрывает за собой двери. Младшая сестра смотрит ей вслед и с усмешкой произносит:
– Два жернова из крепкого камня муки хорошей не смелют.
– И впрямь не смелют, – мотает Лутс своей безволосой головой. – Не смелют. – И после некоторого молчания добавляет: – Но как только их взаимные намерения прояснятся, все опять пойдет как по маслу. Я так думаю. А как вы, Лийде, думаете?
– Гм, не знаю, что и сказать, – пожимает Алийде плечами, – мне только одно ясно: они бодаются, словно два козлика на узком мосточке. Стоит одному свой напор ослабить, как другой наступает с новой силой. И еще я могу сказать почти уверенно: хоть Тээле мне и сестра, но ее вины во всем этом больше.
– Такое беспристрастие не часто встретишь. Обычно же…
– Но что мне, по-вашему, делать? Вслепую накидываться на Тоотса? Подстрекать Тээле?
– Нет, нет! Я просто похвалил вас, Алийде. И если…
Лутс закуривает новую папиросу, смотрит в окно на заснеженный двор и чешет нос. Думает. Вдруг в голой голове писателя мелькает некая странная мысль, он успевает ухватить ее вовремя и теперь пытается развить.
– Что вы собирались сказать, господин Лутс? Вы, кажется, не договорили.
Лутс вскидывает брови, едва заметно улыбаясь.
– Да, я, действительно, собирался кое-что сказать, но надеюсь, Алийде, вы меня простите, если это останется несказанным.
– Почему же несказанным? Мне не нравится, когда человек начинает что-нибудь говорить и не договаривает до конца. Прошлым летом у нас была служанка Луизе. У нее была такая привычка, – крикнет издалека: «Слушай!». Ты ждешь, что же она скажет, а она больше и словечка не произнесет. А спросишь, что же она собиралась сообщить, ответит: «Ах, лучше я ничего не скажу». Я всегда злилась на эту служанку и даже невзлюбила ее.
– Хорошо же, ради того, чтобы в ваших глазах не уподобиться этой Луизе, мне волей-неволей придется сказать. Но я смогу это сделать лишь при одном условии.
– Ну?
– Убавьте мой возраст… лет на десять.
– Ваш возраст убавить… лет на десять? Как же я могу это сделать?
– В том-то все и дело. Я сам тоже не могу.
Младшая хозяйская дочь упирается своими округлыми локтями в стол и вопросительно смотрит на городского гостя. Молчит. Но в мозгу ее вертится одна и та же мысль: к чему это он клонит, при чем тут эти десять лет? Что общего между его возрастом и ссорой Тээле с Тоотсом?
– Хорошо, – произносит она, наконец, – допустим, вы стали на десять лет моложе, чем на самом деле – теперь говорите!
– Гм – допустим! Разве же это что-нибудь изменит. Всё равно ведь я остаюсь точно таким же старым – как какое-нибудь небесное тело.
– Ну и что с того? Зато именно люди постарше могут говорить больше молодых. Вы же только что слышали, как мне не разрешили и словечка в разговор вставить потому, что я чересчур молода.
– Ну, так и быть, скажу… но не сегодня. Когда-нибудь позже. Время терпит. Да и не очень-то все это интересно, вы ничего не потеряете, если даже разговор вообще не состоится.
– Нет, с этим я не согласна. Вы должны все сказать именно сегодня, сейчас!
– Гм, гм… – Лутс кладет свою ладонь на руку Алийде. – Оставим на завтра, дорогой дружок. Завтрашний день будет длиннее сегодняшнего, дело идет к весне.
– Сегодня, сегодня! Сейчас!
Писатель снова почесывает нос, бросает пытливый взгляд на ведущую в соседнюю комнату дверь, за которой недавно скрылась старшая хозяйская дочь, и, кашлянув, произносит:
– Право слово, ничего особенного я сказать не собирался. Хотел только заметить, случись когда-нибудь подобная история, к примеру, с нами, мы бы наверняка были по отношению друг к другу полностью справедливыми.
Алийде приходит в некоторое замешательство, довольно долго осмысливает эти слова, затем спрашивает:
– Какая история? Я вас не совсем поняла.
– Видите ли, если бы мы когда-нибудь… вступили в брак, и подобная история случилась бы с нами, мы бы, бесспорно, постарались друг друга понять, не стали бы мериться силами.
На этот раз хозяйская дочь смущается заметно сильнее, снимает локти с письменного стола и отступает на шаг.
– Не правда ли? – спрашивает Лутс и быстро добавляет: – Но ведь я говорю – если бы такая история случилась, то… Но само собой разумеется, ничего подобного никогда не произойдет, для этого я уже слишком стар – словно небесное тело, словно месяц.
Алийде фыркает и быстро исчезает за дверью. Лутс остается один, вначале обводит взглядом комнату, затем вперяет его в пол, будто ищет дыру, в которую можно было бы провалиться. Ну вот, своей болтовней он спек себе этакий румяный пирожок, который не вдруг-то и разжуешь! Вместо того, чтобы помирить других, сам выкинул штуку. Теперь обе дуются – Тээле на Тоотса, Алийде на него, Лутса. Хорошенький танец получается, под стать Овсяному Яану. Пребывал бы и дальше в роли старой тетушки, хоть какое-нибудь дело на этом свете довел бы до конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Правда? А если кое-кто настолько однобок, что во всем винит только других, тогда как сам ничуть не лучше тех, кого поносит?
– Много ты понимаешь! – Тээле краснеет от раздражения. – Иди-ка ты…
– Стоит ли идти так далеко. – Лутс закуривает папиросу. – Думаю, будет лучше, если мы попытаемся спасти то, что можно спасти. Давайте-ка для начала выйдем на улицу, побродим немного, рассеемся, а там будет видно, во что это выльется. Здесь, в задымленном помещении не место для долгой беседы.
– А-а, понимаю, – кивает госпожа Тоотс головой, – вы хотите отвести нас в Юлесоо. Между прочим, это весьма похвальное желание, но будьте уверены – номер не пройдет! Еще того не хватало, чтобы я за ним бегала!
– Нет, госпожа Тоотс… – хочет что-то сказать лысый писатель, но молодая женщина, рубанув рукой воздух, нетерпеливо перебивает:
– Оставьте же, наконец, это «госпожа Тоотс»! Неужели вам трудно называть меня, как прежде, Тээле? Не думайте, будто я настолько тщеславна, что хочу непременно быть какой-нибудь госпожой. Конечно, и я тоже называла вас «господин», но ведь и это была та же рисовка. Останемьтесь же между собою теми, что мы есть.
– Хорошо! С радостью! Итак, дорогая Тээле, у меня отнюдь не было такого плана – склонить вас немедленно идти в Юлесоо. Отвести же я и вовсе не в состоянии. Я всего лишь намеревался совершить пешую прогулку в знаменитую деревню Паунвере.
– Это другое дело. Но все равно я сейчас не могу вам ответить ничего определенного. Пойду и подумаю, как поступить. – И, направляясь в другую комнату, уже с порога Тээле добавляет: – У меня нынче такое дурное настроение, я готова разругаться с первым встречным.
– Не беда, пройдет, дорогая Тээле, – успокаивает ее писатель. – Не беда, пройдет. Имейте в виду, что пройдет.
Тээле пожимает плечами и закрывает за собой двери. Младшая сестра смотрит ей вслед и с усмешкой произносит:
– Два жернова из крепкого камня муки хорошей не смелют.
– И впрямь не смелют, – мотает Лутс своей безволосой головой. – Не смелют. – И после некоторого молчания добавляет: – Но как только их взаимные намерения прояснятся, все опять пойдет как по маслу. Я так думаю. А как вы, Лийде, думаете?
– Гм, не знаю, что и сказать, – пожимает Алийде плечами, – мне только одно ясно: они бодаются, словно два козлика на узком мосточке. Стоит одному свой напор ослабить, как другой наступает с новой силой. И еще я могу сказать почти уверенно: хоть Тээле мне и сестра, но ее вины во всем этом больше.
– Такое беспристрастие не часто встретишь. Обычно же…
– Но что мне, по-вашему, делать? Вслепую накидываться на Тоотса? Подстрекать Тээле?
– Нет, нет! Я просто похвалил вас, Алийде. И если…
Лутс закуривает новую папиросу, смотрит в окно на заснеженный двор и чешет нос. Думает. Вдруг в голой голове писателя мелькает некая странная мысль, он успевает ухватить ее вовремя и теперь пытается развить.
– Что вы собирались сказать, господин Лутс? Вы, кажется, не договорили.
Лутс вскидывает брови, едва заметно улыбаясь.
– Да, я, действительно, собирался кое-что сказать, но надеюсь, Алийде, вы меня простите, если это останется несказанным.
– Почему же несказанным? Мне не нравится, когда человек начинает что-нибудь говорить и не договаривает до конца. Прошлым летом у нас была служанка Луизе. У нее была такая привычка, – крикнет издалека: «Слушай!». Ты ждешь, что же она скажет, а она больше и словечка не произнесет. А спросишь, что же она собиралась сообщить, ответит: «Ах, лучше я ничего не скажу». Я всегда злилась на эту служанку и даже невзлюбила ее.
– Хорошо же, ради того, чтобы в ваших глазах не уподобиться этой Луизе, мне волей-неволей придется сказать. Но я смогу это сделать лишь при одном условии.
– Ну?
– Убавьте мой возраст… лет на десять.
– Ваш возраст убавить… лет на десять? Как же я могу это сделать?
– В том-то все и дело. Я сам тоже не могу.
Младшая хозяйская дочь упирается своими округлыми локтями в стол и вопросительно смотрит на городского гостя. Молчит. Но в мозгу ее вертится одна и та же мысль: к чему это он клонит, при чем тут эти десять лет? Что общего между его возрастом и ссорой Тээле с Тоотсом?
– Хорошо, – произносит она, наконец, – допустим, вы стали на десять лет моложе, чем на самом деле – теперь говорите!
– Гм – допустим! Разве же это что-нибудь изменит. Всё равно ведь я остаюсь точно таким же старым – как какое-нибудь небесное тело.
– Ну и что с того? Зато именно люди постарше могут говорить больше молодых. Вы же только что слышали, как мне не разрешили и словечка в разговор вставить потому, что я чересчур молода.
– Ну, так и быть, скажу… но не сегодня. Когда-нибудь позже. Время терпит. Да и не очень-то все это интересно, вы ничего не потеряете, если даже разговор вообще не состоится.
– Нет, с этим я не согласна. Вы должны все сказать именно сегодня, сейчас!
– Гм, гм… – Лутс кладет свою ладонь на руку Алийде. – Оставим на завтра, дорогой дружок. Завтрашний день будет длиннее сегодняшнего, дело идет к весне.
– Сегодня, сегодня! Сейчас!
Писатель снова почесывает нос, бросает пытливый взгляд на ведущую в соседнюю комнату дверь, за которой недавно скрылась старшая хозяйская дочь, и, кашлянув, произносит:
– Право слово, ничего особенного я сказать не собирался. Хотел только заметить, случись когда-нибудь подобная история, к примеру, с нами, мы бы наверняка были по отношению друг к другу полностью справедливыми.
Алийде приходит в некоторое замешательство, довольно долго осмысливает эти слова, затем спрашивает:
– Какая история? Я вас не совсем поняла.
– Видите ли, если бы мы когда-нибудь… вступили в брак, и подобная история случилась бы с нами, мы бы, бесспорно, постарались друг друга понять, не стали бы мериться силами.
На этот раз хозяйская дочь смущается заметно сильнее, снимает локти с письменного стола и отступает на шаг.
– Не правда ли? – спрашивает Лутс и быстро добавляет: – Но ведь я говорю – если бы такая история случилась, то… Но само собой разумеется, ничего подобного никогда не произойдет, для этого я уже слишком стар – словно небесное тело, словно месяц.
Алийде фыркает и быстро исчезает за дверью. Лутс остается один, вначале обводит взглядом комнату, затем вперяет его в пол, будто ищет дыру, в которую можно было бы провалиться. Ну вот, своей болтовней он спек себе этакий румяный пирожок, который не вдруг-то и разжуешь! Вместо того, чтобы помирить других, сам выкинул штуку. Теперь обе дуются – Тээле на Тоотса, Алийде на него, Лутса. Хорошенький танец получается, под стать Овсяному Яану. Пребывал бы и дальше в роли старой тетушки, хоть какое-нибудь дело на этом свете довел бы до конца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31