Мы безвольно уселись в них; тут же вокруг БК-3 заходили люди в белых и синих халатах. Они споро подогнали кресла под наш рост, затем надвинули на головы тор...
В торе было хорошо и покойно как в доме детства. Ничего не хотелось, ничего не думалось... Когда тор подняли, мне в голову пришла медлительная мысль: «Просидеть бы так всю жизнь... Без возни, без суеты, без желаний...»
Подняв с трудом голову, я посмотрел в глаза Николая, сидевшего напротив, и прочел в них ту же самую мысль...
Мы сидели, не отводя глаз, целую вечность. Вечность эта прошла, и мы с Колей равнодушно отметили, что в комнату ввели остальные биологические части нашего БК. Да, именно «нашего» – именно так... Так мы и подумали...
...Опустившись, тор поглотил наши головы, обхватил гуттаперчей ошейников и засверкал синим искрящимся пламенем. Это было чудо, это был рай. Сначала восторг, потом спокойная добрая уверенность в вечности, затем клеточно-бесконечное единение со всеми: с Ольгой, дочками, друзьями... Нам не надо было общаться друг с другом... Зачем? Мы были едины во всем, не надо было думать, спрашивать, беспокоится. Времени не было, все было данностью – вот мои любимые дочери, вот любимая моя женщина, вот бесконечно знакомые друзья...
– А давайте рванем в прошлое? – предложил, вернее, подумал нам Баламут. И мы немедленно оказались там, где хотел быть каждый из нас – в Эдемском саду... Оказались и поняли, что он был сотворен для нас, научившихся удовлетворять все свои желания одними лишь чувствами и памятью... Мы витали по саду, не как нечто инородное или даже дружественное, а как его неотъемлемая частичка. Дерево познания добра и зла с его плодами вызвало у нас легкую улыбку – мы знали, что никого ничему научить оно не может...
– Здесь хорошо, – сказали девушки, – но, давайте, посмотрим еще и будущее?
И мы настроились на будущее, и пожалели об этом – оно вошло в нас, ножами догадок, страхом реальности, смятыми в комья обрывками не рожденного еще неотвратимого... Попав в пределы наших тел, эти комья расправлялись, и мы видели смерть, смятение Бельмондо, боль, бесконечное отчаяние Баламута, мы видели Ад, космос, готовый взорваться и крыс, покидающих Землю...
* * *
Все кончилось неожиданно – тор подался вверх, и мы услышали злорадное «ха-ха-ха» Худосокова. Наши глаза в отчаянии вскинулись к медленно поднимающемуся тору, все еще сверкающему искрящимся голубым пламенем... «Нет, нет, только не это!!! – ринулись к нему восемь наших мыслей... – Мы хотим знать, что с нами будет!!! Кто умрет? Кто???»
Растерянные, мы покинули «трешку», и расселись, кто где.
– Через неделю узнаете! – попытался приободрить нас Худосоков. – Только послезавтра к вашим мозгам приделают переходники и интерфейсные кабели... А пока побудьте людьми... И не бойтесь переделки – то, что вам предстоит испытать, БК-2 называет чувственным архираем.
Сказав, Худосоков с минуту нами любовался, затем вынул из кармана два леденца (красные петушки на палочке), вручил их детям и с чувством исполненного долга удалился. Но тут же вернулся и проговорил, гадко улыбаясь:
– Хотите хохму?
И тут же на наши головы надвинулся тор, и тут же над нами воцарилось голубое, безбрежное небо и в нем, высоко-высоко, мы увидели летящую клином стаю пингвинов... Замыкали стаю серебряный кувшин, попугай Попка и Гретхен Продай Яйцо на метле.
9. Доживем до понедельника... – Пить или не пить? – Худосоков ведет себя неординарно.
Пройдя в столовую, мы с полчаса приходили в себя посредством приема внутрь шампанского. Когда оно кончилось, Шварцнеггер принес еще. Полина, взяв Лену под руку, подошла к нему и попросила позволить им выходить из столовой. Тот разрешил, и дети пошли осматривать подземный бассейн для плавания. А мы принялись за шипучее ублажающее вино.
– Представьте, мы с вами будем играть в бисер и бисером этим будут все люди, все страны, вся Вселенная... – мечтательно проговорила София, уронив головку на плечо Баламута.
– А нами будет играть Худосоков... – улыбнулся я.
– А какая разница? – зевая, сладко потянулся Бельмондо. – Все равно кто-то нами играет... Государство, жена, начальник.
– К черту эти разговоры... – прервал его Баламут и, поискав глазами Шварцнеггера, показал ему пустую бутылку. Шварц кивнул и вышел. Николай, довольно хмыкнув, продолжил:
– Делать нам нечего. Вот если бы не шампанское... Если бы не оно... Если бы не оно, мы бы точно что-нибудь придумали... Забаррикадировались в этой комнате, нашли бы способ проломить голову Шварцнеггеру, Худосокову, наконец... Была бы воля... Вон, Бельмондо рассказывал, как в прошлом году научный гений Циринский их из Волчьего гнезда выводил... Просверлили, где надо, взорвали и выбрались таки... А тут шампанское... И никуда от него не денешься...
И вздохнув, уронил голову на руки, но сразу же вскочил, побежал к двери встречать Шварцнеггера с ящиком брюта.
– А может, не станем пить? – спросила Вероника.
– Да уж не станем... У кого это получится? – ответил Баламут, тщательно прицеливаясь в Шварцнеггера. – Попаду пробкой ему в лоб или не попаду?
Баламут попал, вернее Шварцнеггер не отклонился. Пробка эффектно отскочила, упав на пол, завращалась. Бельмондо решил не отставать от друга и, вытащив из ящика другую бутылку, выстрелил. Но попал не в лоб, а в спину нашего цербера, повернувшего к двери. В это время в столовую вбежали дети. Увидев их, Баламут закричал пьяно:
– Вот они его не пили! Черный, скажи своим дочкам, чтобы спасли нас от неминуемой гибели.
– О чем это он? – спросила меня Полина, указав на Баламута подбородком.
– Видишь ли, дочка, в это шампанское подмешано слабительное, оно выводит из наших организмов волю к действию. И мы не можем или не хотим от него, от этого шампанского, отказаться...
– Понятно... – вздохнула Полина. – И поэтому мы с Леной должны вас спасать... Ну ладно, обедом только накормите.
* * *
В понедельник утром Шварцнеггер повел нас на вставку процессоров. Выглядел он как-то неубедительно, если не сказать – растерянно. «Наверное, Худосоков выволочку ему устроил», – подумал я, разглядывая его поникшее лицо.
Шварцнеггер впустил нас в «хлев» и, как обычно – не сказав и слова – удалился. Мы расселись и принялись ждать Худосокова. С полчаса он не появлялся, содержание шампанского в нашей крови уменьшилось, и мы задумались о бегстве.
– Может, сломаем к чертовой матери эту штуку? – кивнул Бельмондо в сторону стойла БК-3.
– Давай, – согласился я, и поискал глазами тяжелый предмет для приведения стойла в негодность. Когда я решил воспользоваться стулом, в конюшню вошел Худосоков. Мы застыли в изумлении. И было от чего. Во-первых, он был в синем халате, ничем не отличающемся от халатов, в которых ходили его служащие. Во-вторых, совершенно не обратив на нас внимания, Худосоков направился к столу с персональным компьютером, сел за него, раскрыл принесенную с собой конторскую книгу с надписью «Комната №14» и начал в ней что-то писать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
В торе было хорошо и покойно как в доме детства. Ничего не хотелось, ничего не думалось... Когда тор подняли, мне в голову пришла медлительная мысль: «Просидеть бы так всю жизнь... Без возни, без суеты, без желаний...»
Подняв с трудом голову, я посмотрел в глаза Николая, сидевшего напротив, и прочел в них ту же самую мысль...
Мы сидели, не отводя глаз, целую вечность. Вечность эта прошла, и мы с Колей равнодушно отметили, что в комнату ввели остальные биологические части нашего БК. Да, именно «нашего» – именно так... Так мы и подумали...
...Опустившись, тор поглотил наши головы, обхватил гуттаперчей ошейников и засверкал синим искрящимся пламенем. Это было чудо, это был рай. Сначала восторг, потом спокойная добрая уверенность в вечности, затем клеточно-бесконечное единение со всеми: с Ольгой, дочками, друзьями... Нам не надо было общаться друг с другом... Зачем? Мы были едины во всем, не надо было думать, спрашивать, беспокоится. Времени не было, все было данностью – вот мои любимые дочери, вот любимая моя женщина, вот бесконечно знакомые друзья...
– А давайте рванем в прошлое? – предложил, вернее, подумал нам Баламут. И мы немедленно оказались там, где хотел быть каждый из нас – в Эдемском саду... Оказались и поняли, что он был сотворен для нас, научившихся удовлетворять все свои желания одними лишь чувствами и памятью... Мы витали по саду, не как нечто инородное или даже дружественное, а как его неотъемлемая частичка. Дерево познания добра и зла с его плодами вызвало у нас легкую улыбку – мы знали, что никого ничему научить оно не может...
– Здесь хорошо, – сказали девушки, – но, давайте, посмотрим еще и будущее?
И мы настроились на будущее, и пожалели об этом – оно вошло в нас, ножами догадок, страхом реальности, смятыми в комья обрывками не рожденного еще неотвратимого... Попав в пределы наших тел, эти комья расправлялись, и мы видели смерть, смятение Бельмондо, боль, бесконечное отчаяние Баламута, мы видели Ад, космос, готовый взорваться и крыс, покидающих Землю...
* * *
Все кончилось неожиданно – тор подался вверх, и мы услышали злорадное «ха-ха-ха» Худосокова. Наши глаза в отчаянии вскинулись к медленно поднимающемуся тору, все еще сверкающему искрящимся голубым пламенем... «Нет, нет, только не это!!! – ринулись к нему восемь наших мыслей... – Мы хотим знать, что с нами будет!!! Кто умрет? Кто???»
Растерянные, мы покинули «трешку», и расселись, кто где.
– Через неделю узнаете! – попытался приободрить нас Худосоков. – Только послезавтра к вашим мозгам приделают переходники и интерфейсные кабели... А пока побудьте людьми... И не бойтесь переделки – то, что вам предстоит испытать, БК-2 называет чувственным архираем.
Сказав, Худосоков с минуту нами любовался, затем вынул из кармана два леденца (красные петушки на палочке), вручил их детям и с чувством исполненного долга удалился. Но тут же вернулся и проговорил, гадко улыбаясь:
– Хотите хохму?
И тут же на наши головы надвинулся тор, и тут же над нами воцарилось голубое, безбрежное небо и в нем, высоко-высоко, мы увидели летящую клином стаю пингвинов... Замыкали стаю серебряный кувшин, попугай Попка и Гретхен Продай Яйцо на метле.
9. Доживем до понедельника... – Пить или не пить? – Худосоков ведет себя неординарно.
Пройдя в столовую, мы с полчаса приходили в себя посредством приема внутрь шампанского. Когда оно кончилось, Шварцнеггер принес еще. Полина, взяв Лену под руку, подошла к нему и попросила позволить им выходить из столовой. Тот разрешил, и дети пошли осматривать подземный бассейн для плавания. А мы принялись за шипучее ублажающее вино.
– Представьте, мы с вами будем играть в бисер и бисером этим будут все люди, все страны, вся Вселенная... – мечтательно проговорила София, уронив головку на плечо Баламута.
– А нами будет играть Худосоков... – улыбнулся я.
– А какая разница? – зевая, сладко потянулся Бельмондо. – Все равно кто-то нами играет... Государство, жена, начальник.
– К черту эти разговоры... – прервал его Баламут и, поискав глазами Шварцнеггера, показал ему пустую бутылку. Шварц кивнул и вышел. Николай, довольно хмыкнув, продолжил:
– Делать нам нечего. Вот если бы не шампанское... Если бы не оно... Если бы не оно, мы бы точно что-нибудь придумали... Забаррикадировались в этой комнате, нашли бы способ проломить голову Шварцнеггеру, Худосокову, наконец... Была бы воля... Вон, Бельмондо рассказывал, как в прошлом году научный гений Циринский их из Волчьего гнезда выводил... Просверлили, где надо, взорвали и выбрались таки... А тут шампанское... И никуда от него не денешься...
И вздохнув, уронил голову на руки, но сразу же вскочил, побежал к двери встречать Шварцнеггера с ящиком брюта.
– А может, не станем пить? – спросила Вероника.
– Да уж не станем... У кого это получится? – ответил Баламут, тщательно прицеливаясь в Шварцнеггера. – Попаду пробкой ему в лоб или не попаду?
Баламут попал, вернее Шварцнеггер не отклонился. Пробка эффектно отскочила, упав на пол, завращалась. Бельмондо решил не отставать от друга и, вытащив из ящика другую бутылку, выстрелил. Но попал не в лоб, а в спину нашего цербера, повернувшего к двери. В это время в столовую вбежали дети. Увидев их, Баламут закричал пьяно:
– Вот они его не пили! Черный, скажи своим дочкам, чтобы спасли нас от неминуемой гибели.
– О чем это он? – спросила меня Полина, указав на Баламута подбородком.
– Видишь ли, дочка, в это шампанское подмешано слабительное, оно выводит из наших организмов волю к действию. И мы не можем или не хотим от него, от этого шампанского, отказаться...
– Понятно... – вздохнула Полина. – И поэтому мы с Леной должны вас спасать... Ну ладно, обедом только накормите.
* * *
В понедельник утром Шварцнеггер повел нас на вставку процессоров. Выглядел он как-то неубедительно, если не сказать – растерянно. «Наверное, Худосоков выволочку ему устроил», – подумал я, разглядывая его поникшее лицо.
Шварцнеггер впустил нас в «хлев» и, как обычно – не сказав и слова – удалился. Мы расселись и принялись ждать Худосокова. С полчаса он не появлялся, содержание шампанского в нашей крови уменьшилось, и мы задумались о бегстве.
– Может, сломаем к чертовой матери эту штуку? – кивнул Бельмондо в сторону стойла БК-3.
– Давай, – согласился я, и поискал глазами тяжелый предмет для приведения стойла в негодность. Когда я решил воспользоваться стулом, в конюшню вошел Худосоков. Мы застыли в изумлении. И было от чего. Во-первых, он был в синем халате, ничем не отличающемся от халатов, в которых ходили его служащие. Во-вторых, совершенно не обратив на нас внимания, Худосоков направился к столу с персональным компьютером, сел за него, раскрыл принесенную с собой конторскую книгу с надписью «Комната №14» и начал в ней что-то писать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92