Как тут не улыбаться, когда Коля уже хрипит, кашляет и слезы вытирает? Борис приподнялся, тоже молодой и тоже рот до ушей и, окурок щелчком выбросив, говорит голосом, смехом подсорванным:
– Мы уже полчаса гогочем! Как вспомним Македонского, козла Борьку и Аладдина с Леграном, так и покатываемся... Прикинь, отошли от глюков, Сильвера увидели, схватили его под белы рученьки, хотели шею сломать, а он, бедняга, орет во весь голос: «Не виновата я!» Хорошо Баламут вдруг увидел, что пещеры, из которой мы наружу выбрались, нет, совсем нет, одна скала голимая. А потом до меня дошло, что и баб наших нет. Схватил тут я Сильвера за горло, где София, спрашиваю, а он хрипит: ...акая ...афия!
– Повезло ему, – продолжил Баламут, отирая слезы с глаз, – ветер тут переменился и как пловом на нас пахнет, вмиг мозги прочистило. Отпустили его, он сразу к тебе нас повел. Лежишь под скалой, как полено, хотя плов уже переваривается. Пинали-щекотали – ноль внимания...
– Ноль внимания... – повторил я. Потом осенило, задрал штанины и уставился на колени – они были без ушибов и царапин.
– А хочешь, я тебя в сознательность приведу? – участливо так спросил Бельмондо.
– Прямым в лицо, что ли?
– Ага! Знаешь, здорово помогает. Коля сразу в себя пришел. А то тоже все мычал.
– Бей... – разрешил я. И тут же упал навзничь. Соленая кровь лениво потекла в горло... Я глотал ее и, как помилованный, радовался жизни. Ольга, Ольга, киска-лапушка дома сидит, жива-целехонька, ждет-ревнует, расшалившуюся Ленку Худосоковым пугает. Полина в Болшево вместе с бабушкой видик про попугая Кешу смотрит, хотя какой видик, июль на дворе, значит, они в Севастополе. Отер кровь, пролившуюся на щеку, поднялся и сразу увидел, что и у Баламута правая скула и нос красны от прямых ударов. Рассмеялся, обнял друзей, целовал даже в щетинистые щеки. Они тоже целовались, потом положили мне руки на плечи, и повели к моей палатке.
– Поди, посмотри, что там лежит! – улыбнулся Баламут, приподняв ее полог.
Я полез и увидел, что вся ее внутренность заставлена щелистыми овощными ящиками. А сквозь щели золото блестит – кубки и тому подобные артефакты. Насмотревшись, вынырнул к солнцу и спросил, откуда все это.
– Это наш Сильверок надыбал, – ответил Бельмондо, так тепло посмотрев на Сильвера, что я позавидовал.
– Сокровища Македонского это, – улыбнулся Худосоков, черт, какой Худосоков – Сильвер. – Я вам в Москве не сказал про них, думал, не поверите...
И с хитрецой в глазах спрашивает тут же Баламута:
– А зеркало ему давали?
Баламут закивал головой, убежал в палатку и тут же вернулся с зеркалом и в руки мне его сунул. Смотрю на себя – второй курс, не больше. Молодой, гладенький, глаза незатупленные... Пацан совсем, хоть в армию бери.
– Как, теперь с Ольгой справишься? – усмехнулся Бельмондо, отняв зеркало и тепло на личность свою уставившись.
– Справлюсь как-нибудь... – ответил я не совсем уверенно. – А не справлюсь – ее досада.
И бросился на землю отжиматься – очень было интересно, отожмусь я сотню раз как на втором курсе? Отжался без труда особого, отдышался быстро и спрашиваю Баламута:
– Когда поедем?
– Да хоть завтра можно было бы, но сам понимаешь, надо подготовиться к отходу. Тормознет какой-нибудь мент кишлачный нашу машину с ящиками этими – и все, пропадем без остатка! Сильвер предлагает переплавить золото в слитки, но Бельмондо не соглашается, много потеряем, говорит... И правда, золото копейки стоит, а там шлем и котурны самого Клита Черного.
– И что вы решили?
– Завтра по утряне закопаем золото, и вдвоем с тобой в Самарканд рванем, купим там Газ-66, вахтовку, нарядимся противочумной экспедицией и вернемся за ящиками...
– Документы понадобятся...
– Сильвер говорит, что у него в Самаркандской ментуре завязки. И в санэпидстанции тоже.
– Значит, только через неделю в Москве будем... – протянул я, сердцем тоскуя по Ольге.
– А куда спешить? – обнял меня за плечи Баламут. – В спешке мы знаешь, где можем очутиться? В Зеравшанской долине сейчас почти в каждой семье автомат и нищета кругом...
– А почему тогда ящики в палатку перетащили? – спросил я. – Лежали бы себе, где лежали. Я имею в виду – до прихода машины?
– Рядом со штольней, в которой ящики были спрятаны, оползуха намечается, – ответил мне Сильвер. – Первый же дождь и хана! Копайся потом месяц с лопатой...
– Я ходил к этой штольне, – подтвердил Баламут. – Оползень, что надо, нарисовывается. Лопатой ткни – поедет.
– Слушай, орлы! – Сильвер обнял меня и Бельмондо за плечи. – А может, хватит трепаться? Давайте отдохнем! Поймите, день у меня веселый. Вы все подозревали меня, подозревали, а тут сразу трое друзей до гроба у меня нарисовалось! А я человек тертый, знаю, чего трое верных друзей стоят! Пошлите, погуляем, попьем немного, а потом я вам такое расскажу – уписаетесь от восторга!
– Чего расскажешь, анекдот, что ли? – спросил я, ткнув ему дружески кулаком в живот.
– Шутишь! – осклабился Сильвер, но тут же посерьезнев, воровато оглянулся и зашептал:
– Есть пара дел, закачаешься. Это золото Сашки Македонского – херня, копейки, да досталось без трепета и крови... Если соберемся в кулак – всю Европу кинем. Но обещаю – без дрожи в коленках не обойдется... Пойдете со мной?
– А второе дело? – спросил Баламут, совсем не заинтересовавшись скучной сытой Европой.
– А второе дело на Восточном Тибете... Смотрите, что я там в прошлом году у одного ламы позаимствовал, – сказал Сильвер и полез пальцами в часовой кармашек брюк. Достав что-то, завернутое в чистую байковую тряпицу, он пригласил нас жестом следовать за собой и пошел к ближайшей глыбе, сорвавшейся с Кырк-Шайтана. Пожав плечами, мы пошли вслед за ним и окружили глыбу. А он развернул сначала тряпицу, а затем и оказавшийся в ней сверточек восковой бумаги и показал нам несколько крупинок, очень похожих на пирит – весьма распространенный сульфид железа. Размером они были в гречневое зернышко.
– Пиритом хвастаешься? – скривился Бельмондо.
– А ты смотри! – сказал Сильвер серьезно и осторожно положил одно из зернышек в небольшую выбоину в самой верхушке глыбы. И, нависнув сверху, тщательно прицелился и капнул на зернышко слюной. Смоченная, крупица зашипела и тут же исчезла в камне. Мы остолбенели и тупо уставились в образовавшееся отверстие. Затем, придя в себя, как один, схватились за бока глыбы и, перевернув ее на раз-два-три, убедились, что крупица «пирита» прожгла ее насквозь. И более того, отверстие, проделанное ею, продолжалась и в уплотненной камнем земле...
– Фантастика! – сказал я, не веря своим глазам.
– Гиперболоид! – более точно выразился Баламут.
– ФСБ нас закроет... – сказал я. – В гробу.
– С ФСБ что-нибудь придумаем! – сказал Сильвер. – Они тоже люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Мы уже полчаса гогочем! Как вспомним Македонского, козла Борьку и Аладдина с Леграном, так и покатываемся... Прикинь, отошли от глюков, Сильвера увидели, схватили его под белы рученьки, хотели шею сломать, а он, бедняга, орет во весь голос: «Не виновата я!» Хорошо Баламут вдруг увидел, что пещеры, из которой мы наружу выбрались, нет, совсем нет, одна скала голимая. А потом до меня дошло, что и баб наших нет. Схватил тут я Сильвера за горло, где София, спрашиваю, а он хрипит: ...акая ...афия!
– Повезло ему, – продолжил Баламут, отирая слезы с глаз, – ветер тут переменился и как пловом на нас пахнет, вмиг мозги прочистило. Отпустили его, он сразу к тебе нас повел. Лежишь под скалой, как полено, хотя плов уже переваривается. Пинали-щекотали – ноль внимания...
– Ноль внимания... – повторил я. Потом осенило, задрал штанины и уставился на колени – они были без ушибов и царапин.
– А хочешь, я тебя в сознательность приведу? – участливо так спросил Бельмондо.
– Прямым в лицо, что ли?
– Ага! Знаешь, здорово помогает. Коля сразу в себя пришел. А то тоже все мычал.
– Бей... – разрешил я. И тут же упал навзничь. Соленая кровь лениво потекла в горло... Я глотал ее и, как помилованный, радовался жизни. Ольга, Ольга, киска-лапушка дома сидит, жива-целехонька, ждет-ревнует, расшалившуюся Ленку Худосоковым пугает. Полина в Болшево вместе с бабушкой видик про попугая Кешу смотрит, хотя какой видик, июль на дворе, значит, они в Севастополе. Отер кровь, пролившуюся на щеку, поднялся и сразу увидел, что и у Баламута правая скула и нос красны от прямых ударов. Рассмеялся, обнял друзей, целовал даже в щетинистые щеки. Они тоже целовались, потом положили мне руки на плечи, и повели к моей палатке.
– Поди, посмотри, что там лежит! – улыбнулся Баламут, приподняв ее полог.
Я полез и увидел, что вся ее внутренность заставлена щелистыми овощными ящиками. А сквозь щели золото блестит – кубки и тому подобные артефакты. Насмотревшись, вынырнул к солнцу и спросил, откуда все это.
– Это наш Сильверок надыбал, – ответил Бельмондо, так тепло посмотрев на Сильвера, что я позавидовал.
– Сокровища Македонского это, – улыбнулся Худосоков, черт, какой Худосоков – Сильвер. – Я вам в Москве не сказал про них, думал, не поверите...
И с хитрецой в глазах спрашивает тут же Баламута:
– А зеркало ему давали?
Баламут закивал головой, убежал в палатку и тут же вернулся с зеркалом и в руки мне его сунул. Смотрю на себя – второй курс, не больше. Молодой, гладенький, глаза незатупленные... Пацан совсем, хоть в армию бери.
– Как, теперь с Ольгой справишься? – усмехнулся Бельмондо, отняв зеркало и тепло на личность свою уставившись.
– Справлюсь как-нибудь... – ответил я не совсем уверенно. – А не справлюсь – ее досада.
И бросился на землю отжиматься – очень было интересно, отожмусь я сотню раз как на втором курсе? Отжался без труда особого, отдышался быстро и спрашиваю Баламута:
– Когда поедем?
– Да хоть завтра можно было бы, но сам понимаешь, надо подготовиться к отходу. Тормознет какой-нибудь мент кишлачный нашу машину с ящиками этими – и все, пропадем без остатка! Сильвер предлагает переплавить золото в слитки, но Бельмондо не соглашается, много потеряем, говорит... И правда, золото копейки стоит, а там шлем и котурны самого Клита Черного.
– И что вы решили?
– Завтра по утряне закопаем золото, и вдвоем с тобой в Самарканд рванем, купим там Газ-66, вахтовку, нарядимся противочумной экспедицией и вернемся за ящиками...
– Документы понадобятся...
– Сильвер говорит, что у него в Самаркандской ментуре завязки. И в санэпидстанции тоже.
– Значит, только через неделю в Москве будем... – протянул я, сердцем тоскуя по Ольге.
– А куда спешить? – обнял меня за плечи Баламут. – В спешке мы знаешь, где можем очутиться? В Зеравшанской долине сейчас почти в каждой семье автомат и нищета кругом...
– А почему тогда ящики в палатку перетащили? – спросил я. – Лежали бы себе, где лежали. Я имею в виду – до прихода машины?
– Рядом со штольней, в которой ящики были спрятаны, оползуха намечается, – ответил мне Сильвер. – Первый же дождь и хана! Копайся потом месяц с лопатой...
– Я ходил к этой штольне, – подтвердил Баламут. – Оползень, что надо, нарисовывается. Лопатой ткни – поедет.
– Слушай, орлы! – Сильвер обнял меня и Бельмондо за плечи. – А может, хватит трепаться? Давайте отдохнем! Поймите, день у меня веселый. Вы все подозревали меня, подозревали, а тут сразу трое друзей до гроба у меня нарисовалось! А я человек тертый, знаю, чего трое верных друзей стоят! Пошлите, погуляем, попьем немного, а потом я вам такое расскажу – уписаетесь от восторга!
– Чего расскажешь, анекдот, что ли? – спросил я, ткнув ему дружески кулаком в живот.
– Шутишь! – осклабился Сильвер, но тут же посерьезнев, воровато оглянулся и зашептал:
– Есть пара дел, закачаешься. Это золото Сашки Македонского – херня, копейки, да досталось без трепета и крови... Если соберемся в кулак – всю Европу кинем. Но обещаю – без дрожи в коленках не обойдется... Пойдете со мной?
– А второе дело? – спросил Баламут, совсем не заинтересовавшись скучной сытой Европой.
– А второе дело на Восточном Тибете... Смотрите, что я там в прошлом году у одного ламы позаимствовал, – сказал Сильвер и полез пальцами в часовой кармашек брюк. Достав что-то, завернутое в чистую байковую тряпицу, он пригласил нас жестом следовать за собой и пошел к ближайшей глыбе, сорвавшейся с Кырк-Шайтана. Пожав плечами, мы пошли вслед за ним и окружили глыбу. А он развернул сначала тряпицу, а затем и оказавшийся в ней сверточек восковой бумаги и показал нам несколько крупинок, очень похожих на пирит – весьма распространенный сульфид железа. Размером они были в гречневое зернышко.
– Пиритом хвастаешься? – скривился Бельмондо.
– А ты смотри! – сказал Сильвер серьезно и осторожно положил одно из зернышек в небольшую выбоину в самой верхушке глыбы. И, нависнув сверху, тщательно прицелился и капнул на зернышко слюной. Смоченная, крупица зашипела и тут же исчезла в камне. Мы остолбенели и тупо уставились в образовавшееся отверстие. Затем, придя в себя, как один, схватились за бока глыбы и, перевернув ее на раз-два-три, убедились, что крупица «пирита» прожгла ее насквозь. И более того, отверстие, проделанное ею, продолжалась и в уплотненной камнем земле...
– Фантастика! – сказал я, не веря своим глазам.
– Гиперболоид! – более точно выразился Баламут.
– ФСБ нас закроет... – сказал я. – В гробу.
– С ФСБ что-нибудь придумаем! – сказал Сильвер. – Они тоже люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92