Как если бы линии связей между мозгом и рукой были разорваны. Со мною это бывало не раз – вроде бы я некая территория, опустошенная землетрясением: везде большие трещины и телефонные провода оборваны. А в таких обстоятельствах может произойти всякое – нет полиции, нет армии. Может свершиться любое злодеяние, любой грабеж или насилие. Словно мое тело принадлежит другому человеку, а я, беспомощный и онемевший, наблюдаю, как на той, чужой территории начинается подозрительное движение, дрожь, предвещающая новые судороги, покамест, нарастая, хаос не воцарится в моем теле и в конце концов – в моем духе.
Все это я рассказываю, чтобы меня поняли.
И еще потому, что иначе многие эпизоды моего рассказа были бы непонятны и неправдоподобны. Но происходили-то они в большей мере именно из-за катастрофического распада моей личности – не вопреки, но благодаря ему.
VI
Сообщение мое предназначено для передачи после моей смерти, которая уже близка, какому-нибудь институту, которому будет интересно продолжить мои изыскания о мире, доныне остававшемся неисследованным. Ввиду чего оно ограничивается ФАКТАМИ, теми фактами, которые я лично пережил. Достоинство моего сообщения, как я считаю, в абсолютной объективности: я буду говорить о происходившем со мною, как может говорить ученый о своей экспедиции на Амазонку или в Центральную Африку. И хотя страсть и неприязнь, естественно, могут иногда смутить мой ум, я намерен быть точным и не поддаваться подобным чувствам. Мой опыт оказался ужасным, но именно поэтому я хочу держаться фактов, пусть факты эти бросают не весьма выгодный свет на мою жизнь. После всего сказанного ни один здравомыслящий человек не станет утверждать, что цель написанного на этих страницах пробудить симпатию к моей особе.
Вот, например, один из нелестных для меня фактов, в котором я хочу признаться в доказательство своей искренности: у меня нет друзей и никогда не было. Разумеется, мне не чужды страсти, но любви я никогда и ни к кому не испытывал и, полагаю, никто ее не питал ко мне.
И все же я поддерживал отношения со многими. У меня были «знакомые», как принято говорить, употребляя столь двусмысленное слово.
И одним из этих знакомых, чья личность имеет значение для последующего рассказа, был худощавый, молчаливый испанец по имени Селестино Иглесиас.
В первый раз я его увидел в 1929 году, в центре анархистов Авельянеды, именовавшемся «Рассвет»; в том же центре я тогда же познакомился с Северино Ди Джованни, за год до его расстрела. Я посещал анархистские центры, потому что во мне уже зрело намерение организовать – и я действительно организовал ее впоследствии – банду грабителей; и хотя не все анархисты были бандитами, среди них встречались всевозможные авантюристы, нигилисты и вообще тот тип врага общества, который всегда меня привлекал. Одного из этих субъектов звали Освальдо Р. Подеста, он участвовал в ограблении Банка в городе Сан-Мартин и во время испанской гражданской войны был расстрелян из пулемета самими же красными поблизости порта Таррагоны, когда намеревался бежать из Испании в шлюпке, нагруженной деньгами и драгоценностями.
С Иглесиасом меня и свел Подеста – это было как если бы волк познакомил меня с ягненком. Потому что Иглесиас был из числа добродушных анархистов, он неспособен был муху убить; пацифист, вегетарианец (из отвращения к тому, чтобы жить за счет гибели живых существ), он лелеял фантастическую надежду, что мир когда-нибудь будет дружеским сообществом свободных братьев кооператоров. В этом Новом Мире все будут говорить на одном языке, и языком этим будет эсперанто. По каковой причине он с немалым трудом изучил эту разновидность ортопедического протеза, которая не только ужасна сама по себе (что для универсального языка еще не самое худшее), но на которой практически никто не говорит (что для универсального языка просто гибель). И в письмах, которые он писал, высовывая от усердия язык, он общался с несколькими из полутысячи чудаков единомышленников, набравшихся во всем мире.
Странный, но среди анархистов нередкий факт: такое ангельское существо, как Иглесиас, могло, однако же, заниматься изготовлением фальшивых денег. Во второй раз я его увидел в подвале на улице Боэдо, где у Освальдо Р. Подеста были все принадлежности для этого занятия и где Иглесиас исполнял весьма деликатные работы.
В то время ему было лет тридцать пять – поджарый, очень смуглый, невысокого росточка, весь какой-то высохший, как многие испанцы, которые жили там, у себя, словно бы на выжженной земле и почти без пищи, летом иссушаемые беспощадным солнцем, а зимою – жестокими холодами. Щедр он был чрезвычайно, никогда не имел в кармане ни одного сентаво (все, что зарабатывал, плюс фальшивые деньги отдавалось профсоюзу или на темные дела Подеста); в его комнатушке обычно ютился какой-нибудь сожитель, какие часто встречаются в анархистской среде, и хотя Иглесиас был неспособен муху убить, большую часть своей жизни он провел в тюрьмах Испании и Аргентины. Подобно Норме Пульесе, он воображал, что все беды человеческие будут устранены некой смесью Науки и Взаимного Познания. Надо бороться против Темных Сил, которые испокон веков препятствуют торжеству Истины. Но Прогресс Идей не остановить, и раньше или позже грядет Рассвет. А тем временем надо бороться с организованными силами Государства, изобличать Церковный Обман, следить за Армией и развивать Народное Образование. Основывались библиотеки, где были не только произведения Бакунина или Кропоткина, но и романы Золя и тома Спенсера и Дарвина, ибо даже теория эволюции казалась им подрывающей основы, и некая странная связь объединяла историю Рыб и Сумчатых с Торжеством Новых Идей. Была там, конечно, и «Энергетика» Оствальда , нечто вроде термодинамической Библии, где Бог замещен мирским, но тоже непостижимым понятием, именуемым Энергия, каковое, подобно своему предшественнику, все объясняет и все может, но имеет то преимущество, что связано с Прогрессом и Локомотивом. Мужчины и женщины, посещавшие эти библиотеки, вскорости соединялись в гражданском браке и рождали детей, называя их Свет, Свобода, Новая Эра или Джордано Бруно. Детей, которые – в большинстве случаев в силу известного закона, восстанавливающего детей против отцов, а в остальных вследствие сложного и обычно диалектического Хода Времени – превращались в матерых буржуа, штрейкбрехеров и даже в свирепых гонителей Движения, как то было со знаменитым комиссаром полиции Джордано Бруно Тренти.
Я потерял Иглесиаса из виду, когда началась война в Испании и он, подобно многим другим, отправился сражаться под знаменами Иберийской Анархистской Федерации. В 1938 году он бежал во Францию, где наверняка имел возможность оценить братские чувства граждан этой страны и преимущества Соседства и Знакомства сравнительно с Отдаленностью и Взаимным Незнанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Все это я рассказываю, чтобы меня поняли.
И еще потому, что иначе многие эпизоды моего рассказа были бы непонятны и неправдоподобны. Но происходили-то они в большей мере именно из-за катастрофического распада моей личности – не вопреки, но благодаря ему.
VI
Сообщение мое предназначено для передачи после моей смерти, которая уже близка, какому-нибудь институту, которому будет интересно продолжить мои изыскания о мире, доныне остававшемся неисследованным. Ввиду чего оно ограничивается ФАКТАМИ, теми фактами, которые я лично пережил. Достоинство моего сообщения, как я считаю, в абсолютной объективности: я буду говорить о происходившем со мною, как может говорить ученый о своей экспедиции на Амазонку или в Центральную Африку. И хотя страсть и неприязнь, естественно, могут иногда смутить мой ум, я намерен быть точным и не поддаваться подобным чувствам. Мой опыт оказался ужасным, но именно поэтому я хочу держаться фактов, пусть факты эти бросают не весьма выгодный свет на мою жизнь. После всего сказанного ни один здравомыслящий человек не станет утверждать, что цель написанного на этих страницах пробудить симпатию к моей особе.
Вот, например, один из нелестных для меня фактов, в котором я хочу признаться в доказательство своей искренности: у меня нет друзей и никогда не было. Разумеется, мне не чужды страсти, но любви я никогда и ни к кому не испытывал и, полагаю, никто ее не питал ко мне.
И все же я поддерживал отношения со многими. У меня были «знакомые», как принято говорить, употребляя столь двусмысленное слово.
И одним из этих знакомых, чья личность имеет значение для последующего рассказа, был худощавый, молчаливый испанец по имени Селестино Иглесиас.
В первый раз я его увидел в 1929 году, в центре анархистов Авельянеды, именовавшемся «Рассвет»; в том же центре я тогда же познакомился с Северино Ди Джованни, за год до его расстрела. Я посещал анархистские центры, потому что во мне уже зрело намерение организовать – и я действительно организовал ее впоследствии – банду грабителей; и хотя не все анархисты были бандитами, среди них встречались всевозможные авантюристы, нигилисты и вообще тот тип врага общества, который всегда меня привлекал. Одного из этих субъектов звали Освальдо Р. Подеста, он участвовал в ограблении Банка в городе Сан-Мартин и во время испанской гражданской войны был расстрелян из пулемета самими же красными поблизости порта Таррагоны, когда намеревался бежать из Испании в шлюпке, нагруженной деньгами и драгоценностями.
С Иглесиасом меня и свел Подеста – это было как если бы волк познакомил меня с ягненком. Потому что Иглесиас был из числа добродушных анархистов, он неспособен был муху убить; пацифист, вегетарианец (из отвращения к тому, чтобы жить за счет гибели живых существ), он лелеял фантастическую надежду, что мир когда-нибудь будет дружеским сообществом свободных братьев кооператоров. В этом Новом Мире все будут говорить на одном языке, и языком этим будет эсперанто. По каковой причине он с немалым трудом изучил эту разновидность ортопедического протеза, которая не только ужасна сама по себе (что для универсального языка еще не самое худшее), но на которой практически никто не говорит (что для универсального языка просто гибель). И в письмах, которые он писал, высовывая от усердия язык, он общался с несколькими из полутысячи чудаков единомышленников, набравшихся во всем мире.
Странный, но среди анархистов нередкий факт: такое ангельское существо, как Иглесиас, могло, однако же, заниматься изготовлением фальшивых денег. Во второй раз я его увидел в подвале на улице Боэдо, где у Освальдо Р. Подеста были все принадлежности для этого занятия и где Иглесиас исполнял весьма деликатные работы.
В то время ему было лет тридцать пять – поджарый, очень смуглый, невысокого росточка, весь какой-то высохший, как многие испанцы, которые жили там, у себя, словно бы на выжженной земле и почти без пищи, летом иссушаемые беспощадным солнцем, а зимою – жестокими холодами. Щедр он был чрезвычайно, никогда не имел в кармане ни одного сентаво (все, что зарабатывал, плюс фальшивые деньги отдавалось профсоюзу или на темные дела Подеста); в его комнатушке обычно ютился какой-нибудь сожитель, какие часто встречаются в анархистской среде, и хотя Иглесиас был неспособен муху убить, большую часть своей жизни он провел в тюрьмах Испании и Аргентины. Подобно Норме Пульесе, он воображал, что все беды человеческие будут устранены некой смесью Науки и Взаимного Познания. Надо бороться против Темных Сил, которые испокон веков препятствуют торжеству Истины. Но Прогресс Идей не остановить, и раньше или позже грядет Рассвет. А тем временем надо бороться с организованными силами Государства, изобличать Церковный Обман, следить за Армией и развивать Народное Образование. Основывались библиотеки, где были не только произведения Бакунина или Кропоткина, но и романы Золя и тома Спенсера и Дарвина, ибо даже теория эволюции казалась им подрывающей основы, и некая странная связь объединяла историю Рыб и Сумчатых с Торжеством Новых Идей. Была там, конечно, и «Энергетика» Оствальда , нечто вроде термодинамической Библии, где Бог замещен мирским, но тоже непостижимым понятием, именуемым Энергия, каковое, подобно своему предшественнику, все объясняет и все может, но имеет то преимущество, что связано с Прогрессом и Локомотивом. Мужчины и женщины, посещавшие эти библиотеки, вскорости соединялись в гражданском браке и рождали детей, называя их Свет, Свобода, Новая Эра или Джордано Бруно. Детей, которые – в большинстве случаев в силу известного закона, восстанавливающего детей против отцов, а в остальных вследствие сложного и обычно диалектического Хода Времени – превращались в матерых буржуа, штрейкбрехеров и даже в свирепых гонителей Движения, как то было со знаменитым комиссаром полиции Джордано Бруно Тренти.
Я потерял Иглесиаса из виду, когда началась война в Испании и он, подобно многим другим, отправился сражаться под знаменами Иберийской Анархистской Федерации. В 1938 году он бежал во Францию, где наверняка имел возможность оценить братские чувства граждан этой страны и преимущества Соседства и Знакомства сравнительно с Отдаленностью и Взаимным Незнанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129