Последнее замечание Кестлера задело падре за живое.
– Это потому, дорогой мой, – отвечал он, – что человек все еще не проникся духом заповеди: возлюби ближнего, как самого себя!
Кестлер мягко улыбнулся.
– А вы думаете, что когда-нибудь возлюбит?
Падре хотел ответить, но в это время Ветольди стал подыматься.
– Мне пора, вы уж извините… – сказал он, чем-то недовольный.
Вслед за ним поднялся и падре. Кестлер хотел последовать за ними, но я удержал его.
– Оставайтесь ночевать! – предложил я. Он молча кивнул.
Доставив падре на какое-то собрание, а Ветольди к автобусной станции, я вернулся домой.
Кестлера застал дремлющим в кресле перед пылающим камином. В гостиной было жарко, но сейчас мне это было приятно. Я придвинул к камину другое кресло и уселся. Только тогда Кестлер открыл глаза.
– Ты уж прости, что я здесь похозяйничал! – Он виновато показал головой на огонь.
– Напротив, вы это отлично придумали. В этом доме всегда было холодно. Вы открыли огонь, Кестлер!
Мой гость улыбнулся:
– Это я тоже взял у природы.
– Сомневаюсь! Животные не грелись у костра.
Мы замолчали. Мягкие отсветы пламени бродили по сумеречным стенам, отражаясь вспышками в стеклах картин. Мимо самого моего уха пролетел жучок и, ударившись о стенку, звонко шлепнулся на полку.
Неожиданно пламя в камине занялось, осветив красивый профиль Кестлера. Глаза его, широко открытые, смотрели на огонь. Не поворачивая головы, он тихо спросил:
– Почему ты не переехал ее, Алекс?
ГЛАВА 18
Вот уж некоторое время, как я стал подыскивать более комфортабельную и просторную квартиру. Для этой цели я облюбовал район 70-х улиц. По совету знатоков, я запросто заходил к управляющим зданиями и договаривался о том, чтобы дали мне знать, когда освободится подходящее жилище. Разумеется, уславливались и о вознаграждении, в залог какового я тут же выдавал щедрые чаевые.
Долго ни от кого было не слыхать, и я совсем было приуныл, когда неожиданно позвонил один из моих подручных и сообщил, что освобождается хорошая квартира.
Я немедля приехал на инспекцию. Квартира оказалась великолепная – на десятом этаже, с видом на Ист-Ривер. На другой же день я подписал контракт.
Прошло еще три недели, и я перебрался в новое пристанище. Туда же доставили часть наспех купленной мебели.
Когда я позвонил Дорис, она захотела не откладывая посмотреть, как я устроился. В тот же вечер она впервые посетила мое новое жилище.
Оно ей понравилось. Она долго ходила из комнаты в комнату, затем прошла в столовую, где помешался бар.
Гостиная еще не была полностью обставлена. Там стояли диван, кресло, рядом – столик для коктейлей. Две этажерки с книгами сиротливо ютились у голой стены.
Дорис вошла с наполненными стаканами.
– Сегодня отпразднуем новоселье! – весело сказала она и уселась рядом.
– Нет, погоди! – отвечал я. – Отпразднуем, когда все будет готово!
– Разве тебе сейчас плохо?
– Плохо? С тобой мне всегда хорошо. А настоящее новоселье началось у меня в тот вечер, когда ты впервые пришла. Помнишь тот вечер, Дорис?
– Помню.
Я взял ее за руку.
– Послушай, – начал я, – я ничего у тебя не прошу, ни заверений, ни обещаний; ты уже дала мне больше, чем я мог надеяться получить. Но иногда у меня бывает чувство, будто я живу под придуманным зонтом. Мне так хочется его убрать, хочется, чтобы наверху снова было небо, ясное, чистое…
Дорис вопросительно посмотрела на меня, потом рассмеялась:
– А вдруг там облачно… дождь? Иногда зонт – это хорошо!… – Но, заметив у меня в лице упрек, она виновато прибавила: – Не нужно об этом, Алекс! – Она улеглась на диване, положив голову ко мне на колени. – Не нужно! – прошептала она, смотря мне в глаза.
Юбка едва покрывала ее ноги, длинные, круглые, плотно сжатые в коленях. В разрезе платья обрисовывались мягкие контуры груди. Ресницы ее вздрагивали, а руки протянулись ко мне.
Я мог бы поцеловать ее и так, но вместо этого соскользнул с дивана и, став рядом на колени, наклонился к ее влажному рту.

***
Прошло около двух месяцев. Новая квартира была окончательно обставлена, и теперь я чувствовал себя заправским буржуа.
Как-то я пригласил к себе Майка и Пита. Сознаюсь, тщеславие сыграло тут не последнюю роль. Пропуская их в дверь моего жилища, я небрежно обронил:
– Это – моя холостяцкая конура! – И с удовлетворением отметил, как у обоих вытянулись лица. Майк даже крякнул:
– Ну и ну! Хороша, нечего сказать, конура! – А Пит просто крякнул и ничего не сказал.
В тот вечер у меня гостила Салли, приехавшая в город за покупками. Ее присутствие, как обычно, оживило встречу, так что за ужином Майк пришел в отличное настроение.
– Теперь тебе следует жениться! – обратился он ко мне.
Пит усмехнулся:
– Не слушай его, Коротыш! Ему просто завидно, что ты еще не влип!
Затем оба наперебой стали рассказывать последние служебные новости. Я слушал сперва с интересом, потом равнодушно, чувствуя, что между нами уже залегла трещина, заполнить которую было нечем. Кажется, Майк это заметил. Он встал из-за стола и пошел осматривать квартиру. Наклонившись над аквариумом, он сказал:
– А эту серую рыбку я бы на твоем месте убрал.
– Почему? – удивился я.
– Она слопает тех, что поменьше.
– Не слопает, я их хорошо кормлю.
– Это ничего не значит, среди животных тоже есть убийцы. Недавно по телевидению показывали хорька; так он, забравшись в курятник, душит столько кур, сколько успеет – просто из любви к убийству!
– Это все хорьки? – спросил я.
– Все!
– Тогда у животных это лучше устроено.
– Почему?
– Потому что когда курица видит хорька, она знает, с кем имеет дело.
Пит засмеялся:
– От этого ей не легче.
– Легче! Она чувствует, что ей несдобровать, и громче кудахчет. Тогда приходит фермер и приканчивает хорька.
– Или отпускает его под залог, – сострил Майк, и мы расхохотались.
Когда гости ушли, я подошел к аквариуму. Серая рыбка невинно тыкалась носом в стеклянную стенку.
– Стерва! – выругался я и стукнул кольцом по стеклу. Она метнулась и спряталась в грот.
Было за двенадцать, когда мы с Салли подъезжали к ее дому. Стояла темная ночь, и деревья, захваченные врасплох светом фар, испуганно, словно в чем-то уличенные, выпрямлялись и отскакивали в темноту.
Дом был черен – чернее ночи; еще темнее были провалы окон, не отражавших света.
Покинуть Салли, впустить ее одну в этот мрачный дом я не мог; я вошел в двери за нею.
– Зажги свет, и здесь и на дворе! – попросила она, остановившись посреди гостиной. Я исполнил ее просьбу, а затем, пока она возилась в кухне, растопил камин. Только когда дрова весело затрещали и отблески пламени забегали по потолку и стенам, я снова потушил свет. Вскоре Салли принесла кофе. Я улыбнулся:
– Кофе без коньяка – обеспеченная бессонница, – пошутил я и достал бутылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57