Я только и несчастен, когда мне мешают, когда не дают быть вот таким себялюбцем и мечтателем. Мне и жениться не следовало!
– Разве вы женились не по любви?
– Разумеется, по любви, но мое чувство всегда за прочным стеклом, каким я добросовестно огораживаю собственную персону. Да, я любил Нору, но то, что она требовала внимания, мне мешало. Даже когда заболела и страдала, мне это мешало. И то, что ее жалел, сама жалость, тоже мешала. Вот каков я, мой друг. – Кестлер закурил и, упершись руками в колени, повернулся в сторону от света; на его усталое лицо опустились густые сумерки, и в них напрасно было искать отсветов обычной улыбки.
Немного помолчав, я сказал:
– Вы плохо себя знаете; вы лучше, чем думаете о себе!
Он пожал плечами:
– Почему ты так говоришь?
– А потому, что вы страдаете от сознания, что вы такой.
Кестлер внимательно посмотрел на меня.
– Э, да ты начинаешь говорить загадками! – усмехнулся он. – Что ж, давай, я привык к загадкам!
– Сейчас скажу, все… И про бродягу расскажу, и про ось Земли…
– Как ты сказал?…
– Сейчас, подождите, налейте-ка еще! Это серьезный разговор!
Кестлер взял бутылку и стал медленно подливать.
– Скорей, скорей! – смеясь торопил я и, не дав ему опомниться, выхватил у него бутылку и хорошенько плеснул в стаканы. Он удивленно взглянул на меня.
– Что с тобой:? Ты сегодня какой-то странный.
– Ошибаетесь! Это я обыкновенно странный, а сегодня настоящий. Позвольте мне таким и оставаться! – откликнулся я с неожиданным оживлением.
– Да я ничего, говори – что там у тебя! – отвечал Кестлер. Он тоже оживился и, откинувшись на спинку стула, приготовился слушать.
Тогда я начал:
– Это удивительная история, Кестлер. Я повстречал бродягу, который ищет – угадайте что? Никогда не угадаете! Полюс гармонии! Он уверяет, что если земная ось пройдет через этот полюс, на Земле воцарится рай!
– Недурно для начала, но как он предполагает это осуществить?
– Не в этом дело. Важна мысль: что-то на Земле сложилось не так, что-то основное, самое важное. И если это что-то выправить, все пойдет по-другому.
– И ты в это поверил? – разочарованно спросил мой собеседник.
– Не совсем. Но если это невозможно, то какой остается другой выход?
Кестлер рассмеялся.
– Другой выход – это отыскать другого бродягу, который знает более мудрое разрешение вопроса.
Шутка мне не понравилась. Я схватил стакан и, подняв, сказал:
– Вот вам другое решение: виски или наркотики! Иного вы ни от кого не услышите! Давайте же выпьем, Кестлер! – И, не дожидаясь его реакции, я опрокинул в себя весь стакан.
Кестлер был смущен; он понял свой промах, а мое странное возбуждение его обеспокоило.
– Не торопись, Алекс! – неуверенно сказал он. – Тебе же завтра на работу.
– К черту работу! К черту все! Мне ничего не нужно! – отвечал я почти с ненавистью, чувствуя, как хмель разбирает меня. – Этот мир плохой мир, Кестлер, и если наша планета когда-нибудь замерзнет или полетит в тартарары, я не пролью ни одной слезы. Как вам это нравится, мой мудрый учитель?
Кестлер внимательно, не мигая, смотрел на меня.
– Чего же ты хочешь, Алекс?
– Чего я хочу? – передразнил я его с актерской язвительностью. – Может быть, Алекс хочет мороженого… или шоколаду? Или купить ему пластикового утенка? Нет, Кестлер, я хочу, чтобы никто и никогда, понимаете ли, никогда не задавал мне этого вопроса! Потому что я хочу счастья, какому ничто не помешает. Я думаю, что имею на это право, да и не только я, вы тоже, Кестлер, все!
Мысли мои, освободившись от всякого контроля, странно сливались со словами и мчались без удержу.
– …Вы не думайте, я и сам не знаю, что это за счастье, – горячо продолжал я, – но знаю, уверен, что оно возможно, есть. Пусть кратковременное, но есть. Нужно только где-то что-то выправить – какую-то ошибку в нашем несчастном мироздании!
Кестлер мягким движением остановил мой словесный поток.
– Это утопия, Алекс! – сказал он. – Счастье человека – в нем самом, в его личном мире.
– Ах, оставьте ваш личный мир; это еще худшая утопия! Какой прок от такого мира, если в него постоянно вторгаются жестокость, подлость и глупость! Ну что он дал жертвам истории: всем несчастным, погибшим ли в концлагерях и застенках или от рук современных преступников и психопатов? Разве не бессовестно списывать их со счетов, а самим прятаться в свой личный мир? Это не мир, Кестлер; это – паршивый мышиный мирок, тысячи, миллионы темных норок, заполненных эгоизмом и обыденщиной. Из этих норок вскоре выползут на свет стада гусениц и, без размышлений, слопают и меня и вас, вместе с вашим личным миром!…
Кестлер молчал. По лицу его скользили тени, возникшие откуда-то изнутри. Страх, что он замкнется в себе, подстегнул меня. Я перегнулся через стол и, смотря на собеседника в упор, быстро заговорил:
– Одно средство я знаю. Это – очистить планету от всяческой мрази: убийц, насильников, психопатов, растлителей. Конечно, понадобится время, немало времени, пока зло не уйдет; мы с вами, может, этого не увидим. Но не отрадней ли умирать в сознании, что ты приложил к этому руку. Отвечайте, Кестлер, прав я?!
– Нет, Алекс! Такие попытки уже делались и каждый раз оборачивались бесполезными голгофа-ми. Ну как ты, к примеру, поступишь с теми, кто не согласится с тобой?
– Не знаю… Надо будет объединить лучших.
– А если они не захотят?
– Тогда… тогда… – Я тщетно старался придумать разумный ответ.
– Тогда ты обратишься к худшим, – ответил за меня Кестлер. – И получится, что на твоей стороне будет часть лучших и часть худших, и то же на противной стороне, то есть так, как бывает всегда и повсюду: в войнах, революциях и прочих общественных пертурбациях. Так-то, Алекс.
Мы замолчали, разговор явно иссяк. Тогда я вспомнил.
– Ведь я к вам неспроста заехал! – сказал я. – У меня к вам предложение делового порядка.
Кестлер усмехнулся.
– Вот это интересно! Я давно не слыхал деловых предложений.
– Да, деловое: поступайте к нам на службу! Кестлер удивленно поднял голову.
– Ты шутишь?
– Нет, не шучу.
– Вот это штука! – Кестлер поднялся со стула и, ероша себе волосы, прошелся по комнате. – Вот это штука! – повторил он, остановившись передо мной. – А как твой отец?
– Он согласен.
Кестлер едва не промахнулся, грохнувшись на стул; на момент опустил голову, покрутил ею, потом выпрямился и развел руками.
– Ничего не понимаю! – с неподдельным удивлением сказал он. – Когда же?
– С понедельника. Приезжайте утром, и мы обо всем столкуемся. Итак, согласны?
– Что ж, я был бы лицемером, если бы отказался. Спасибо, Алекс!
Мы сидели, испытывая смущение, какое обычно возникает, когда человек окажет другому спасительную услугу. Дальнейший разговор был труден и потому, что мысли Кестлера приняли сейчас совсем иное направление – это можно было прочесть у него на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57