– Садись быстрей, Дона! – крикнул он. – Удирать – так с ветерком!
Она не заставила себя упрашивать и, задыхаясь от смеха, быстро влезла на козлы. А из дверей башни уже выходил Уильям – все в том же нелепом черном одеянии, но уже без шляпы и парика. Он захлопнул за собой дверь караульни и наставил пистолет на пораженного лекаря.
– Устраивайся рядом с доктором, Уильям, – скомандовал француз. – Да угости его пивом, если у тебя осталось, оно ему сейчас нужней, чем нам.
Карета понеслась по аллее. Докторская лошадь, до этого трусившая неторопливой рысью, вдруг полетела галопом, в мгновение ока домчав их до запертых ворот усадьбы.
– Живо отпирай ворота! – прокричал француз, как только в окне сторожки показалось заспанное лицо привратника. – Господь наградил твоего хозяина двумя дочерьми, доктору не терпится попасть домой, ну а мы с моим юнгой так накачались пивом, что хватит на тридцать лет вперед!
Привратник распахнул ворота и ошарашенным взглядом проводил карету, из которой неслись возмущенные возгласы доктора.
– Куда ехать, Уильям? – крикнул француз.
Уильям высунулся из окна:
– Сначала за лошадьми, месье, они ждут нас в миле отсюда. А потом на побережье, к Портлевену.
– На побережье так на побережье! – воскликнул француз, обнимая и крепко целуя Дону. – По мне, так хоть к черту на рога! Ведь сегодня, если верить лорду Годолфину, – последний день моей жизни.
Он хлестнул лошадь, та припустила вскачь, и карета, поднимая тучи белой пыли, вылетела на укатанную дорогу.
Глава 24
Приключение закончилось, а вместе с ним и все сегодняшние события – бурные, суматошные и радостные. Где-то позади, в канаве, валялась перевернутая карета, а рядом, у изгороди, мирно паслась лошадь без поводьев и уздечки. Голодный лекарь ушел домой пешком, окончательно потеряв надежду получить сегодня ужин, а трое стражников по-прежнему валялись на полу темницы, неподвижные, беспомощные, связанные по рукам и ногам.
Все это произошло вечером, но вечер уже кончился, время давно перевалило за полночь, наступила самая глухая, сама темная ночная пора.
Месяц скрылся за горизонтом, на небе высыпали мириады колючих, сверкающих звезд.
Дона стояла возле своей лошади и смотрела вниз, на озеро. Высокая гряда, отделяющая его от моря, сдерживала напор морских волн, и поверхность озера оставалась тихой и гладкой. Ветра не было; темное, бездонное небо казалось удивительно чистым и прозрачным. Время от времени тяжелая волна, вскипая, накатывала на каменистый берег, а затем отступала с тихим бормотанием. И, словно потревоженное этим плеском, озеро вдруг начинало дрожать и колыхаться, мелкие волны разбегались по зеркальной глади и затухали, теряясь в поникших камышах. Над водой пронесся короткий птичий крик; перепуганная куропатка торопилась спрятаться среди высоких стеблей, с таинственным шелестом смыкавшихся за ее спиной. И в ответ на этот шелест со всех сторон вдруг раздавалось шуршание, шепот, осторожные, крадущиеся шаги, как будто сотни крохотных бессловесных существ внезапно проснулись и вылезли из своих нор, спеша насладиться кратким мигом счастья, отпущенным им природой.
Вдали, скрытая лесом и гребнем холма, лежала деревушка Портлевен, где качались привязанные у пристани рыбачьи лодки. Уильям поднял голову, посмотрел на своего хозяина, а потом кинул взгляд через плечо на холмы.
– Мне пора идти, месье. Я хочу до рассвета спуститься в деревню и найти лодку. Я пригоню ее сюда, чтобы с восходом солнца мы успели выйти в море.
– Ты думаешь, тебе удастся найти лодку?
– Я не думаю, месье, я знаю. Лодка будет стоять у входа в залив. Я обо всем договорился в Гвике.
– Ах, Уильям, ты просто незаменим, – воскликнула Дона. – Что бы мы делали без тебя? Выходит, лорд Годолфин ошибся: не будет сегодня никакой казни – будет только лодка, которая с первыми лучами солнца отойдет от берега.
Француз взглянул на слугу, а слуга в свою очередь – на Дону, стоявшую у кромки воды. Потом он повернулся и молча двинулся вдоль каменистой гряды к видневшимся вдали холмам. Прошло несколько минут, и его смешная фигурка в длинном черном сюртуке и огромной треуголке скрылась из глаз. Дона и француз остались одни. Лошади паслись на берегу, мирно похрустывая травой. Легкий ветерок пробежал по высоким кронам деревьев на другой стороне озера и стих.
Отыскав поблизости неглубокую ложбинку, выстланную чистым мелким песком, они принялись раскладывать костер. Вскоре у воды задымились поленья, затрещали сухие сучья, рванулись к небу веселые языки пламени.
Француз опустился на колени и стал подкладывать дрова в костер; огонь освещал его лицо, шею и руки.
– Ты так и не угостил меня цыпленком на вертеле, – сказала Дона.
– Да, – откликнулся он. – А поскольку у меня и сейчас нет с собой ни цыпленка, ни вертела, придется моему юнге довольствоваться куском поджаренного хлеба.
И он снова озабоченно склонился к костру. Пламя взметнулось ему навстречу; он тряхнул головой и вытер лоб рукавом. "Я никогда не забуду эту минуту, – думала Дона, – и это озеро, и этот костер, и черное небо, усеянное звездами, и море, плещущее о каменистую косу".
– А теперь, – сказал он, когда ужин был закончен и от догорающих поленьев потянулся горьковатый дымок, – расскажи, что случилось в Нэвроне после моего ухода и почему ты убила этого человека.
Она вскинула голову: он по-прежнему аппетитно похрустывал хлебом, не глядя на нее.
– Откуда ты знаешь? – спросила она.
– Они решили, что это моих рук дело, – ответил он, – и стали меня допрашивать. И тогда я вспомнил о человеке, сопровождавшем тебя в Хэмптон-Корт, и об одном из гостей, который особенно злобно таращился на меня, снимая с пальцев перстни. И я понял, что этот человек не простит тебя и что он обязательно захочет отомстить.
Она обхватила руками колени и посмотрела на озеро.
– Помнишь, как мы ездили на рыбалку и я не смогла вытащить крючок из рыбьей губы, потому что боялась причинить рыбе боль? Той ночью все было иначе. Сначала я тоже боялась, но потом страх прошел. Вместо него возникла ярость. И тогда я сняла со стены щит и швырнула в него. И он умер.
– А почему ты почувствовала ярость? – спросил он.
Она задумалась, припоминая, потом ответила:
– Из-за Джеймса. Из-за того, что он проснулся и заплакал.
Он ни о чем больше не спрашивал. Она подняла голову и увидела, что он сидит так же, как и она, обхватив руками колени и глядя на озеро.
– Да, да, – сказал он, – я понял: Джеймс проснулся и заплакал. Ну что ж, Дона, вот ты и дала мне ответ. Правда, не в Коуврэке, а в Лоупуле, но зато именно такой, какой я ожидал.
Он подобрал с земли камешек и швырнул его в озеро. По воде побежали круги – сначала большие, потом все слабей и слабей, а потом и вовсе исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Она не заставила себя упрашивать и, задыхаясь от смеха, быстро влезла на козлы. А из дверей башни уже выходил Уильям – все в том же нелепом черном одеянии, но уже без шляпы и парика. Он захлопнул за собой дверь караульни и наставил пистолет на пораженного лекаря.
– Устраивайся рядом с доктором, Уильям, – скомандовал француз. – Да угости его пивом, если у тебя осталось, оно ему сейчас нужней, чем нам.
Карета понеслась по аллее. Докторская лошадь, до этого трусившая неторопливой рысью, вдруг полетела галопом, в мгновение ока домчав их до запертых ворот усадьбы.
– Живо отпирай ворота! – прокричал француз, как только в окне сторожки показалось заспанное лицо привратника. – Господь наградил твоего хозяина двумя дочерьми, доктору не терпится попасть домой, ну а мы с моим юнгой так накачались пивом, что хватит на тридцать лет вперед!
Привратник распахнул ворота и ошарашенным взглядом проводил карету, из которой неслись возмущенные возгласы доктора.
– Куда ехать, Уильям? – крикнул француз.
Уильям высунулся из окна:
– Сначала за лошадьми, месье, они ждут нас в миле отсюда. А потом на побережье, к Портлевену.
– На побережье так на побережье! – воскликнул француз, обнимая и крепко целуя Дону. – По мне, так хоть к черту на рога! Ведь сегодня, если верить лорду Годолфину, – последний день моей жизни.
Он хлестнул лошадь, та припустила вскачь, и карета, поднимая тучи белой пыли, вылетела на укатанную дорогу.
Глава 24
Приключение закончилось, а вместе с ним и все сегодняшние события – бурные, суматошные и радостные. Где-то позади, в канаве, валялась перевернутая карета, а рядом, у изгороди, мирно паслась лошадь без поводьев и уздечки. Голодный лекарь ушел домой пешком, окончательно потеряв надежду получить сегодня ужин, а трое стражников по-прежнему валялись на полу темницы, неподвижные, беспомощные, связанные по рукам и ногам.
Все это произошло вечером, но вечер уже кончился, время давно перевалило за полночь, наступила самая глухая, сама темная ночная пора.
Месяц скрылся за горизонтом, на небе высыпали мириады колючих, сверкающих звезд.
Дона стояла возле своей лошади и смотрела вниз, на озеро. Высокая гряда, отделяющая его от моря, сдерживала напор морских волн, и поверхность озера оставалась тихой и гладкой. Ветра не было; темное, бездонное небо казалось удивительно чистым и прозрачным. Время от времени тяжелая волна, вскипая, накатывала на каменистый берег, а затем отступала с тихим бормотанием. И, словно потревоженное этим плеском, озеро вдруг начинало дрожать и колыхаться, мелкие волны разбегались по зеркальной глади и затухали, теряясь в поникших камышах. Над водой пронесся короткий птичий крик; перепуганная куропатка торопилась спрятаться среди высоких стеблей, с таинственным шелестом смыкавшихся за ее спиной. И в ответ на этот шелест со всех сторон вдруг раздавалось шуршание, шепот, осторожные, крадущиеся шаги, как будто сотни крохотных бессловесных существ внезапно проснулись и вылезли из своих нор, спеша насладиться кратким мигом счастья, отпущенным им природой.
Вдали, скрытая лесом и гребнем холма, лежала деревушка Портлевен, где качались привязанные у пристани рыбачьи лодки. Уильям поднял голову, посмотрел на своего хозяина, а потом кинул взгляд через плечо на холмы.
– Мне пора идти, месье. Я хочу до рассвета спуститься в деревню и найти лодку. Я пригоню ее сюда, чтобы с восходом солнца мы успели выйти в море.
– Ты думаешь, тебе удастся найти лодку?
– Я не думаю, месье, я знаю. Лодка будет стоять у входа в залив. Я обо всем договорился в Гвике.
– Ах, Уильям, ты просто незаменим, – воскликнула Дона. – Что бы мы делали без тебя? Выходит, лорд Годолфин ошибся: не будет сегодня никакой казни – будет только лодка, которая с первыми лучами солнца отойдет от берега.
Француз взглянул на слугу, а слуга в свою очередь – на Дону, стоявшую у кромки воды. Потом он повернулся и молча двинулся вдоль каменистой гряды к видневшимся вдали холмам. Прошло несколько минут, и его смешная фигурка в длинном черном сюртуке и огромной треуголке скрылась из глаз. Дона и француз остались одни. Лошади паслись на берегу, мирно похрустывая травой. Легкий ветерок пробежал по высоким кронам деревьев на другой стороне озера и стих.
Отыскав поблизости неглубокую ложбинку, выстланную чистым мелким песком, они принялись раскладывать костер. Вскоре у воды задымились поленья, затрещали сухие сучья, рванулись к небу веселые языки пламени.
Француз опустился на колени и стал подкладывать дрова в костер; огонь освещал его лицо, шею и руки.
– Ты так и не угостил меня цыпленком на вертеле, – сказала Дона.
– Да, – откликнулся он. – А поскольку у меня и сейчас нет с собой ни цыпленка, ни вертела, придется моему юнге довольствоваться куском поджаренного хлеба.
И он снова озабоченно склонился к костру. Пламя взметнулось ему навстречу; он тряхнул головой и вытер лоб рукавом. "Я никогда не забуду эту минуту, – думала Дона, – и это озеро, и этот костер, и черное небо, усеянное звездами, и море, плещущее о каменистую косу".
– А теперь, – сказал он, когда ужин был закончен и от догорающих поленьев потянулся горьковатый дымок, – расскажи, что случилось в Нэвроне после моего ухода и почему ты убила этого человека.
Она вскинула голову: он по-прежнему аппетитно похрустывал хлебом, не глядя на нее.
– Откуда ты знаешь? – спросила она.
– Они решили, что это моих рук дело, – ответил он, – и стали меня допрашивать. И тогда я вспомнил о человеке, сопровождавшем тебя в Хэмптон-Корт, и об одном из гостей, который особенно злобно таращился на меня, снимая с пальцев перстни. И я понял, что этот человек не простит тебя и что он обязательно захочет отомстить.
Она обхватила руками колени и посмотрела на озеро.
– Помнишь, как мы ездили на рыбалку и я не смогла вытащить крючок из рыбьей губы, потому что боялась причинить рыбе боль? Той ночью все было иначе. Сначала я тоже боялась, но потом страх прошел. Вместо него возникла ярость. И тогда я сняла со стены щит и швырнула в него. И он умер.
– А почему ты почувствовала ярость? – спросил он.
Она задумалась, припоминая, потом ответила:
– Из-за Джеймса. Из-за того, что он проснулся и заплакал.
Он ни о чем больше не спрашивал. Она подняла голову и увидела, что он сидит так же, как и она, обхватив руками колени и глядя на озеро.
– Да, да, – сказал он, – я понял: Джеймс проснулся и заплакал. Ну что ж, Дона, вот ты и дала мне ответ. Правда, не в Коуврэке, а в Лоупуле, но зато именно такой, какой я ожидал.
Он подобрал с земли камешек и швырнул его в озеро. По воде побежали круги – сначала большие, потом все слабей и слабей, а потом и вовсе исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66