Ему необычайно шла капитанская форма, на плечах поблескивали двойные серебряные лычки, в глазах отражалось чистое небо. Они нашли гостиницу в сотне километров от города со знакомой вывеской «Zimmer» на фасаде. Он очень веселился по этому поводу. Его изумляло, как семья под фамилией Зиммер умудрилась монополизировать все гостиницы Германии. Они пообедали в одиночестве в небольшом кафе при гостинице, а хозяин изо всех сил старался им угодить, наливая в бокалы французское вино, которое сохранилось еще с «хороших времен». Потом они поднялись в свой номер. Он распаковывал сумку, а она раздевалась. Когда он достал пижаму, она прошептала: «Хэнк».
Он повернулся. Она стояла обнаженная, прикрывая одной рукой грудь, а другую вытянув вперед.
— Дай мне верхнюю часть, — попросила она. — Я хочу надеть куртку от твоей пижамы.
Она странно на него смотрела. Он подошел к ней, чувствуя, что для нее очень важно получить от него пижамную куртку. Он видел это по ее глазам. Он протянул ей куртку, она надела ее и обхватила себя руками.
— Как приятно, — проговорила она. — Очень приятно. Я знала, что мне будет приятно.
Она потянулась и обняла его за шею, такая маленькая без своих обычных каблуков: в этой слишком большой пижамной куртке она выглядела беззащитной, ранимой девочкой.
— Можно я тебя поцелую? — спросила она.
— Зачем?
— Чтобы поблагодарить тебя!
— За что?
— За то, что нашел меня. За то, что увез из Берлина на выходные. За то, что одолжил мне свою пижамную куртку.
— Кэрин…
— Ты очень устал? — На ее губах скользила легкая улыбка.
— Устал?
— После дороги?
— Нет, не устал.
— Мне казалось, ты устал.
— Нет, — улыбнулся он. — Я совсем не устал.
И она его поцеловала.
Потом она не могла вспомнить, сколько раз будила его за эту ночь. Она совсем не могла спать. Уютно устроившись на его плече, она подумала, что очутилась в сказке, что этого не может быть на самом деле — ни этой гостиницы со средневековыми фронтонами и старинными окнами, которые каким-то чудом уцелели при бомбежках, ни чистых белых простыней, ни Хэнка с увольнительной на три дня, которому не надо утром бежать на базу, — все это казалось чудесным сном. Они утопали в мягкой перине, за открытыми окнами тихо спал город, ночное безмолвие нарушал лишь редкий гул самолетов, летящих на Берлин. Она лежала с широко открытыми глазами и недоуменно улыбалась, как получивший неожиданный подарок ребенок.
В первый раз она его разбудила, чтобы спросить:
— Ты настоящий?
— Да, — сонно пробормотал он. — Настоящий.
— Почему ты не занимаешься со мной любовью?
— Сейчас?
— Разве время не подходящее?
— Нет. Лучше завтра утром.
— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась она. — Но сейчас тоже хорошее время.
Потом она лежала и думала: «Он столько времени провел за рулем, он, конечно, очень устал, я не должна требовать от него слишком много, но я хочу прикасаться к нему, я хочу, чтобы он проснулся, я хочу знать, что он настоящий, хочу быть с ним много-много часов, не желаю вылезать из этой постели, хочу оставаться в ней все три дня, мне нравится его пижамная куртка…»
— Хэнк?
— М-м-м-м?
— Мне нравится твоя пижамная куртка.
— М-м-м-м.
— Теперь каждый раз, когда ты будешь ее надевать, ты будешь думать обо мне.
— М-м-м.
— Будешь?
— Да. Буду.
— Ты хочешь спать?
— А ты нет?
— Я хочу поговорить, Хэнк, завтра мы можем спать весь день. У нас с тобой целых три дня. Давай поговорим?
— Хорошо.
— Правда, мистер Веттигер очень милый?
— Хозяин? Да. Просто очаровательный.
— Ты очень хочешь спать?
— Нет, нет, ни капельки.
— Как ты думаешь, он догадывается, что мы не женаты?
— Не знаю.
— Ты не очень-то разговорчив.
— Я слушаю.
— По-моему, не догадывается.
— Думаю, ему все равно, — предположил Хэнк.
— Мы ему нравимся. Мы чудесная пара.
— М-м-м — Ты был сегодня такой красивый.
— Давай спать, — взмолился он.
— Я разбужу тебя немного попозже.
— Хорошо.
— Ты сразу поймешь, что тебя будят.
— Да?
— Да. Сразу поймешь.
— Почему бы тебе не поспать?
— Я слишком взволнована. Я так сильно тебя люблю. Мы проведем вместе три дня, Хэнк. О, я так счастлива! — Она засмеялась, но тотчас одернула себя:
— Нельзя.
— Почему?
— Если смеешься в пятницу, значит, будешь плакать в воскресенье, — объяснила она. — Разве ты не знаешь такую примету?
— Сегодня суббота, — сказал Хэнк. — И сейчас первый час ночи.
— Да, но на самом деле еще пятница, — настаивала она.
— Ты рассуждаешь нелогично, даже неразумно.
— Если смеешься в пятницу, будешь плакать в воскресенье. Я не хочу плакать в воскресенье.
— Сегодня суббота. Можешь смеяться сколько хочешь.
— Когда я была маленькой, я все время писала в штаны и плакала. Во всяком случае, так мне рассказывал отец. Он называл меня Benassen und Weinen.
— Что это значит?
— Это значит — мокрая и в слезах.
— Хорошее прозвище! Теперь я тоже буду тебя так называть.
— Только попробуй! Спи. Я разбужу тебя попозже.
— Ты отлежала мне руку, — сказал он.
Он заснул почти сразу. Она прислушивалась к его мерному дыханию и снова подумала: «Он так устал, я должна дать ему поспать». Она встала с постели и подошла к туалетному столику, на котором он оставил свои сигареты, бумажник и личный знак. Она взяла сигарету, прикурила и выглянула в окно, из которого открывался вид на залитые серебристым лунным светом поля. Пол был холодным. Она постояла немного у окна, куря сигарету. Потом выбросила ее и вернулась в постель.
— Ты такой теплый, — прошептала она.
Он что-то проворчал во сне, она счастливо улыбнулась и подумала: он самый теплый человек на свете, он всегда такой теплый. Его ноги никогда не бывают холодными. Как ему это удается?
— Погрей мне ноги, — попросила она, он снова заворчал, и она с трудом сдержала смех.
«Я не должна смеяться. Сегодня пятница, что бы он ни говорил. Суббота наступит только завтра, когда я проснусь. Почему мужчины так странно относятся ко времени?» Она лежала в постели с улыбкой на губах, держа его за руку, прижимая ее к своей груди. Вскоре она заснула, и улыбка все так же играла на ее губах.
* * *
Она услышала шум душа и открыла глаза. Она спала всего несколько часов; сквозь створки окна комнату заливал яркий солнечный свет. Внезапно Хэнк в ванной запел. Она широко улыбнулась, потянулась и зарылась головой в подушку, чувствуя себя великолепно, чувствуя себя любимой и в то же время очень уставшей.
Итак, он поет в ванной, думала она. Ей это было приятно, хотя пел он ужасно. Она натянула одеяло до подбородка. Ей хотелось дурачиться. Без косметики она казалось себе какой-то чистой, посвежевшей. «Наверное, я кошмарно выгляжу, — думала она. — Когда он меня увидит, то с криком выбежит из комнаты. Может быть, встать и накрасить губы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Он повернулся. Она стояла обнаженная, прикрывая одной рукой грудь, а другую вытянув вперед.
— Дай мне верхнюю часть, — попросила она. — Я хочу надеть куртку от твоей пижамы.
Она странно на него смотрела. Он подошел к ней, чувствуя, что для нее очень важно получить от него пижамную куртку. Он видел это по ее глазам. Он протянул ей куртку, она надела ее и обхватила себя руками.
— Как приятно, — проговорила она. — Очень приятно. Я знала, что мне будет приятно.
Она потянулась и обняла его за шею, такая маленькая без своих обычных каблуков: в этой слишком большой пижамной куртке она выглядела беззащитной, ранимой девочкой.
— Можно я тебя поцелую? — спросила она.
— Зачем?
— Чтобы поблагодарить тебя!
— За что?
— За то, что нашел меня. За то, что увез из Берлина на выходные. За то, что одолжил мне свою пижамную куртку.
— Кэрин…
— Ты очень устал? — На ее губах скользила легкая улыбка.
— Устал?
— После дороги?
— Нет, не устал.
— Мне казалось, ты устал.
— Нет, — улыбнулся он. — Я совсем не устал.
И она его поцеловала.
Потом она не могла вспомнить, сколько раз будила его за эту ночь. Она совсем не могла спать. Уютно устроившись на его плече, она подумала, что очутилась в сказке, что этого не может быть на самом деле — ни этой гостиницы со средневековыми фронтонами и старинными окнами, которые каким-то чудом уцелели при бомбежках, ни чистых белых простыней, ни Хэнка с увольнительной на три дня, которому не надо утром бежать на базу, — все это казалось чудесным сном. Они утопали в мягкой перине, за открытыми окнами тихо спал город, ночное безмолвие нарушал лишь редкий гул самолетов, летящих на Берлин. Она лежала с широко открытыми глазами и недоуменно улыбалась, как получивший неожиданный подарок ребенок.
В первый раз она его разбудила, чтобы спросить:
— Ты настоящий?
— Да, — сонно пробормотал он. — Настоящий.
— Почему ты не занимаешься со мной любовью?
— Сейчас?
— Разве время не подходящее?
— Нет. Лучше завтра утром.
— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась она. — Но сейчас тоже хорошее время.
Потом она лежала и думала: «Он столько времени провел за рулем, он, конечно, очень устал, я не должна требовать от него слишком много, но я хочу прикасаться к нему, я хочу, чтобы он проснулся, я хочу знать, что он настоящий, хочу быть с ним много-много часов, не желаю вылезать из этой постели, хочу оставаться в ней все три дня, мне нравится его пижамная куртка…»
— Хэнк?
— М-м-м-м?
— Мне нравится твоя пижамная куртка.
— М-м-м-м.
— Теперь каждый раз, когда ты будешь ее надевать, ты будешь думать обо мне.
— М-м-м.
— Будешь?
— Да. Буду.
— Ты хочешь спать?
— А ты нет?
— Я хочу поговорить, Хэнк, завтра мы можем спать весь день. У нас с тобой целых три дня. Давай поговорим?
— Хорошо.
— Правда, мистер Веттигер очень милый?
— Хозяин? Да. Просто очаровательный.
— Ты очень хочешь спать?
— Нет, нет, ни капельки.
— Как ты думаешь, он догадывается, что мы не женаты?
— Не знаю.
— Ты не очень-то разговорчив.
— Я слушаю.
— По-моему, не догадывается.
— Думаю, ему все равно, — предположил Хэнк.
— Мы ему нравимся. Мы чудесная пара.
— М-м-м — Ты был сегодня такой красивый.
— Давай спать, — взмолился он.
— Я разбужу тебя немного попозже.
— Хорошо.
— Ты сразу поймешь, что тебя будят.
— Да?
— Да. Сразу поймешь.
— Почему бы тебе не поспать?
— Я слишком взволнована. Я так сильно тебя люблю. Мы проведем вместе три дня, Хэнк. О, я так счастлива! — Она засмеялась, но тотчас одернула себя:
— Нельзя.
— Почему?
— Если смеешься в пятницу, значит, будешь плакать в воскресенье, — объяснила она. — Разве ты не знаешь такую примету?
— Сегодня суббота, — сказал Хэнк. — И сейчас первый час ночи.
— Да, но на самом деле еще пятница, — настаивала она.
— Ты рассуждаешь нелогично, даже неразумно.
— Если смеешься в пятницу, будешь плакать в воскресенье. Я не хочу плакать в воскресенье.
— Сегодня суббота. Можешь смеяться сколько хочешь.
— Когда я была маленькой, я все время писала в штаны и плакала. Во всяком случае, так мне рассказывал отец. Он называл меня Benassen und Weinen.
— Что это значит?
— Это значит — мокрая и в слезах.
— Хорошее прозвище! Теперь я тоже буду тебя так называть.
— Только попробуй! Спи. Я разбужу тебя попозже.
— Ты отлежала мне руку, — сказал он.
Он заснул почти сразу. Она прислушивалась к его мерному дыханию и снова подумала: «Он так устал, я должна дать ему поспать». Она встала с постели и подошла к туалетному столику, на котором он оставил свои сигареты, бумажник и личный знак. Она взяла сигарету, прикурила и выглянула в окно, из которого открывался вид на залитые серебристым лунным светом поля. Пол был холодным. Она постояла немного у окна, куря сигарету. Потом выбросила ее и вернулась в постель.
— Ты такой теплый, — прошептала она.
Он что-то проворчал во сне, она счастливо улыбнулась и подумала: он самый теплый человек на свете, он всегда такой теплый. Его ноги никогда не бывают холодными. Как ему это удается?
— Погрей мне ноги, — попросила она, он снова заворчал, и она с трудом сдержала смех.
«Я не должна смеяться. Сегодня пятница, что бы он ни говорил. Суббота наступит только завтра, когда я проснусь. Почему мужчины так странно относятся ко времени?» Она лежала в постели с улыбкой на губах, держа его за руку, прижимая ее к своей груди. Вскоре она заснула, и улыбка все так же играла на ее губах.
* * *
Она услышала шум душа и открыла глаза. Она спала всего несколько часов; сквозь створки окна комнату заливал яркий солнечный свет. Внезапно Хэнк в ванной запел. Она широко улыбнулась, потянулась и зарылась головой в подушку, чувствуя себя великолепно, чувствуя себя любимой и в то же время очень уставшей.
Итак, он поет в ванной, думала она. Ей это было приятно, хотя пел он ужасно. Она натянула одеяло до подбородка. Ей хотелось дурачиться. Без косметики она казалось себе какой-то чистой, посвежевшей. «Наверное, я кошмарно выгляжу, — думала она. — Когда он меня увидит, то с криком выбежит из комнаты. Может быть, встать и накрасить губы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66