Оно не устаревает, не становится прошлым, остается вечно свежим. Вся наша жизнь – череда переходов из одной сиюминутности в другую, и на это тоже нужны силы. Все в ней строится на первых впечатлениях; это приятные и неприятные неожиданности, лица женщин, которых нам предстояло любить, будущих друзей или тех, на кого падет впоследствии наша антипатия. Способность жить зиждется и на ожидании первых впечатлений.
Разумеется, первое впечатление, для меня превратившееся в боль и песнь, для вас может остаться нейтральным интерьером. Тут нет ничего удивительного. Дом Альмы, такой, каким я его увидел; и дом Альмы, такой, каким я его описал, – вещи совершенно разные, ведь рассказанное постфактум начисто лишено будущего. А в тот день (23 мая, около шести) в доме Альмы сплелись воедино покой и беспокойство. Я ощущал прикосновения крохотных, отовсюду налетавших вихрей, которые тут же прятались в темных углах. Что здесь произойдет, я не знал, но смутно предчувствовал. Все будущее сконцентрировано в первом впечатлении, ибо максимум, что дано какой-то комнате или какому-то лицу – это стать объяснением того, чем они с самого начала всколыхнули тебе душу.
Всколыхнули душу… В данном случае слабо сказано. Я был расстроен, я был в отчаяньи. Возможно ли, чтобы именно здесь, в скромном буржуазном холле, в маленькой столовой, где питалось полтора десятка человек, таилось мое спасение? Соответствовала ли столь обыденная обстановка лечебницы грандиозности моих страданий? Всего сутки спустя, когда уже состоится разговор с Питером, мне предстояло в корне изменить свое мнение. Но в той сиюминутности моя надежда впервые столкнулась с выстроенной в ее честь видимостью. Скромность обстановки меня поразила; в полумраке своего софийского обиталища во весь рост выпрямился преподаватель анатомии, стряхивая с рук и плеч листы принадлежавшей музыканту книги. Трепеща, они таяли, превращаясь в белые пятнышки. Преподаватель анатомии заявил, что надежда обернулась пустым обманом, путешествие за тридевять земель – сновиденьем. Как бы ему хотелось, чтобы сон скорее развеялся и можно было бы вернуться к давно знакомому – к восьми таблеткам в день. И нечего помышлять об ином, пока не шагнет вперед наука. Иного не дано.
Две тысячи лет меня приучали к мысли, что чрезвычайные страдания могут быть облегчены только в чрезвычайной обстановке. (Стража, ритуалы, блеск – атрибуты храмов иррационального, но и храмов рационального тоже. Я буднично вошел в незапертую дверь – и был разочарован.)
– Хозяйка где-то поблизости, -сказал, обращаясь ко мне, дипломат. – Вышла на прогулку с больным, который уезжает сегодня вечером.
Он направился в холл, я последовал за ним.
– А в этих мисках, – бросил он, проходя мимо столиков, – что-то такое картофельное.
– Картофельная вода, – сказал я. – Точнее, вода, в которой варилась мелко нарезанная картошка. Ее процеживают и пьют.
– И для чего же ее пьют?
– Именно она исцеляет артрит. Успокаивающе действует на болезнетворный процесс, даже в какой-то степени растворяет наслоения в суставах.
– Откуда вы знаете?
– Прочел одну статью про Альму Ниссен и ее метод.
– Если весь метод заключается только в этом, зачем было ехать в такую даль? Картофельную воду и в Софии можно пить, не так ли?
– В статье ничего не говорилось о пропорции: сколько воды, сколько картошки, сколько минут варить. И еще – сколько жидкости выпивать в день, об этом тоже не говорилось.
– Ну, такие мелочи мы бы для вас уточнили. Я пожал плечами.
– А если это лишь на первый взгляд мелочи? Представьте себе – ну, хоть в порядке абсурда, – что имеет значение даже то, как наливать воду…
Он пристально посмотрел на меня, и я поспешил добавить:
– Трудно понять секрет лечения, прочитав одну-единственную статью.
– Секрет? – засмеялся дипломат. – Боюсь, вы заблуждаетесь. В конечном итоге все это окажется тривиальным мошенничеством… Вы только взгляните на обстановку… Неужели вы верите, что здесь можно вылечить серьезное заболевание?
– Не знаю… Мне вот тоже подумалось…
– Нет-нет, я вас очень даже хорошо понимаю. Вы перепробовали все средства, накатило отчаяние – и вот вы готовы уверовать в чудеса. Не надо было спешить. Возможно, медицине удастся что-то открыть в будущем… Если б то, что вы рассказываете об этом методе, было правдой, о нем знал бы весь мир.
– В статье говорилось, что врачи всеми способами мешают его распространению – опасаются за свои доходы. Лечение силами природы они напрочь отметают в любой форме.
– Здесь – вполне возможно, здесь врачи – это обычно одни из самых богатых людей. Но у нас?
– Нашим врачам все это тоже ненавистно. Так уж они воспитаны. В их глазах лечение силами природы – чуть ли не мистика, шарлатанство, точь-в-точь как и телепатия, йога, даже иглоукалывание, или самовнушение. Словом, вы понимаете, что я имею в виду. Стоит больному прибегнуть к нетрадиционному лечению, как они воспринимают это как предательство не только по отношению к медицине, но и к материализму вообще…
– Но сейчас вы, похоже, с ними согласны?
– Во всяком случае, испытываю некоторые сомнения…
– А в статье сообщались какие-нибудь подробности об этой женщине?
Да. Она датчанка, уроженка Ютланда – горной области, где постоянно дуют ветры. Ревматизмом заболела еще в детстве. В двадцать лет – серьезный артрит. Чудо произошло гораздо позже, когда ей исполнилось пятьдесят пять. Она вернулась домой после абсолютно бесполезного трехмесячного пребывания в больнице. Положение аховое: она не могла ходить, двигать руками и даже жевать – пищу принимала только жидкую. Плечи поднялись кверху, ноги скрутило. Думала только о смерти, беседовала с нею, призывала избавить от мук. Но в один прекрасный день вдруг вспомнила, как в Ютланде мать варила в кастрюле картофель, когда хотела устранить закаменевшую в ней накипь. Ей пришло в голову, что вода, в которой варился картофель, могла бы растворить наслоения кальция и в ее теле. Она фанатично поверила в эту идею. Стала пить картофельную воду, не принимая никакой другой пищи. На одиннадцатый день плечи вернулись в нормальное положение. Челюсти обрели подвижность на четырнадцатый день. И тогда она уже знала, что точно выздоровеет. Так оно и произошло – на сороковой день голодания. И все это время она пила картофельную воду.
Мой рассказ произвел на дипломата сильное впечатление.
Мне не хватило дыхания, и я прервал свою тираду. Рассказывая о жизни Альмы, я ощущал, как возвращаются ко мне восторг и вера; так красива была эта история, что скромная обитель, в которой я оказался вместо блестящих чертогов, наивно возведенных мною в воображении, не могла… не могла что? Послужить зеркалом Альме, вот что, по всей вероятности, я пытаюсь сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Разумеется, первое впечатление, для меня превратившееся в боль и песнь, для вас может остаться нейтральным интерьером. Тут нет ничего удивительного. Дом Альмы, такой, каким я его увидел; и дом Альмы, такой, каким я его описал, – вещи совершенно разные, ведь рассказанное постфактум начисто лишено будущего. А в тот день (23 мая, около шести) в доме Альмы сплелись воедино покой и беспокойство. Я ощущал прикосновения крохотных, отовсюду налетавших вихрей, которые тут же прятались в темных углах. Что здесь произойдет, я не знал, но смутно предчувствовал. Все будущее сконцентрировано в первом впечатлении, ибо максимум, что дано какой-то комнате или какому-то лицу – это стать объяснением того, чем они с самого начала всколыхнули тебе душу.
Всколыхнули душу… В данном случае слабо сказано. Я был расстроен, я был в отчаяньи. Возможно ли, чтобы именно здесь, в скромном буржуазном холле, в маленькой столовой, где питалось полтора десятка человек, таилось мое спасение? Соответствовала ли столь обыденная обстановка лечебницы грандиозности моих страданий? Всего сутки спустя, когда уже состоится разговор с Питером, мне предстояло в корне изменить свое мнение. Но в той сиюминутности моя надежда впервые столкнулась с выстроенной в ее честь видимостью. Скромность обстановки меня поразила; в полумраке своего софийского обиталища во весь рост выпрямился преподаватель анатомии, стряхивая с рук и плеч листы принадлежавшей музыканту книги. Трепеща, они таяли, превращаясь в белые пятнышки. Преподаватель анатомии заявил, что надежда обернулась пустым обманом, путешествие за тридевять земель – сновиденьем. Как бы ему хотелось, чтобы сон скорее развеялся и можно было бы вернуться к давно знакомому – к восьми таблеткам в день. И нечего помышлять об ином, пока не шагнет вперед наука. Иного не дано.
Две тысячи лет меня приучали к мысли, что чрезвычайные страдания могут быть облегчены только в чрезвычайной обстановке. (Стража, ритуалы, блеск – атрибуты храмов иррационального, но и храмов рационального тоже. Я буднично вошел в незапертую дверь – и был разочарован.)
– Хозяйка где-то поблизости, -сказал, обращаясь ко мне, дипломат. – Вышла на прогулку с больным, который уезжает сегодня вечером.
Он направился в холл, я последовал за ним.
– А в этих мисках, – бросил он, проходя мимо столиков, – что-то такое картофельное.
– Картофельная вода, – сказал я. – Точнее, вода, в которой варилась мелко нарезанная картошка. Ее процеживают и пьют.
– И для чего же ее пьют?
– Именно она исцеляет артрит. Успокаивающе действует на болезнетворный процесс, даже в какой-то степени растворяет наслоения в суставах.
– Откуда вы знаете?
– Прочел одну статью про Альму Ниссен и ее метод.
– Если весь метод заключается только в этом, зачем было ехать в такую даль? Картофельную воду и в Софии можно пить, не так ли?
– В статье ничего не говорилось о пропорции: сколько воды, сколько картошки, сколько минут варить. И еще – сколько жидкости выпивать в день, об этом тоже не говорилось.
– Ну, такие мелочи мы бы для вас уточнили. Я пожал плечами.
– А если это лишь на первый взгляд мелочи? Представьте себе – ну, хоть в порядке абсурда, – что имеет значение даже то, как наливать воду…
Он пристально посмотрел на меня, и я поспешил добавить:
– Трудно понять секрет лечения, прочитав одну-единственную статью.
– Секрет? – засмеялся дипломат. – Боюсь, вы заблуждаетесь. В конечном итоге все это окажется тривиальным мошенничеством… Вы только взгляните на обстановку… Неужели вы верите, что здесь можно вылечить серьезное заболевание?
– Не знаю… Мне вот тоже подумалось…
– Нет-нет, я вас очень даже хорошо понимаю. Вы перепробовали все средства, накатило отчаяние – и вот вы готовы уверовать в чудеса. Не надо было спешить. Возможно, медицине удастся что-то открыть в будущем… Если б то, что вы рассказываете об этом методе, было правдой, о нем знал бы весь мир.
– В статье говорилось, что врачи всеми способами мешают его распространению – опасаются за свои доходы. Лечение силами природы они напрочь отметают в любой форме.
– Здесь – вполне возможно, здесь врачи – это обычно одни из самых богатых людей. Но у нас?
– Нашим врачам все это тоже ненавистно. Так уж они воспитаны. В их глазах лечение силами природы – чуть ли не мистика, шарлатанство, точь-в-точь как и телепатия, йога, даже иглоукалывание, или самовнушение. Словом, вы понимаете, что я имею в виду. Стоит больному прибегнуть к нетрадиционному лечению, как они воспринимают это как предательство не только по отношению к медицине, но и к материализму вообще…
– Но сейчас вы, похоже, с ними согласны?
– Во всяком случае, испытываю некоторые сомнения…
– А в статье сообщались какие-нибудь подробности об этой женщине?
Да. Она датчанка, уроженка Ютланда – горной области, где постоянно дуют ветры. Ревматизмом заболела еще в детстве. В двадцать лет – серьезный артрит. Чудо произошло гораздо позже, когда ей исполнилось пятьдесят пять. Она вернулась домой после абсолютно бесполезного трехмесячного пребывания в больнице. Положение аховое: она не могла ходить, двигать руками и даже жевать – пищу принимала только жидкую. Плечи поднялись кверху, ноги скрутило. Думала только о смерти, беседовала с нею, призывала избавить от мук. Но в один прекрасный день вдруг вспомнила, как в Ютланде мать варила в кастрюле картофель, когда хотела устранить закаменевшую в ней накипь. Ей пришло в голову, что вода, в которой варился картофель, могла бы растворить наслоения кальция и в ее теле. Она фанатично поверила в эту идею. Стала пить картофельную воду, не принимая никакой другой пищи. На одиннадцатый день плечи вернулись в нормальное положение. Челюсти обрели подвижность на четырнадцатый день. И тогда она уже знала, что точно выздоровеет. Так оно и произошло – на сороковой день голодания. И все это время она пила картофельную воду.
Мой рассказ произвел на дипломата сильное впечатление.
Мне не хватило дыхания, и я прервал свою тираду. Рассказывая о жизни Альмы, я ощущал, как возвращаются ко мне восторг и вера; так красива была эта история, что скромная обитель, в которой я оказался вместо блестящих чертогов, наивно возведенных мною в воображении, не могла… не могла что? Послужить зеркалом Альме, вот что, по всей вероятности, я пытаюсь сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59