Тут могут быть десятки толкований. Рассмотрим ещё одно, на мой взгляд, более здравое и логичное. Но сначала об этом «нечто, что легко могли обнаружить иностранные специалисты». Ну не торчало там из пробоины в борту «Курска» оперение «ракетоторпеды, прилетевшей с „Петра Великого“, являя собой ту картину, которую никак не должны были увидеть иностранные специалисты. Сверхмощным взрывом, грянувшим в носовом отсеке, разметало по окрестностям все части ракеты (если она была), а также осколки и собственных ракетоторпед, множество ещё всякого разного рваного металла, деталей лодочных механизмов, и лежат они в этих окрестностях вовсе не как на солнечной лесной полянке, а погруженные во мрак глубины, и увидеть их даже с водолазными фонарями совсем не легко.
К тому же никакой водолаз не определит ни на глубине, ни на поверхности, что за кусок железа попался ему в руки – осколок ли это ракеты с «Петра Великого» или это осколок ракетоторпеды с «Курска», кусок ли это «обшивки протаранившего российского надводного корабля» или обломок легкого корпуса подводной лодки. Такие вещи на глазок не определяются. Это устанавливают либо специалисты-ракетчики, либо ученые-металловеды после лабораторных исследований. Да и поднять какой-либо предмет с лодки ли, с грунта, незаметно «сунуть себе в карман», чтобы потом предъявить его независимой комиссии, журналистам, публике или иностранным спецслужбам, водолаз не может. После подъема на поверхность он сразу же поступает в барокамеру, при этом гидрокомбинезон его остается в руках других специалистов. Это как на фабриках, где печатают деньги, – полная смена одежды – так что никто ничего с собой за пазухой не унесет.
Поэтому «коварное флотское начальство, пытавшееся замести следы убийства „Курска“ собственным кораблем», могло не опасаться разоблачительных находок «на палубе лодки или из её окрестностей». Да и никто из водолазов-глубоководников просто физически не мог блуждать там, где ему заблагорассудится, – ни «по окрестностям лодки», ни по её палубе, поскольку опускают их на глубину в специальных клетях-беседках и каждый шаг контролируется и направляется сверху.
Если бы адмиралы-виновники так опасались присутствия иностранных водолазов на «Курске», они могли поступить много проще и безопаснее, чем поступили на самом деле: достаточно было бы в первые дни открыть верхний аварийный люк, поступившись последним – одним из тысячи – шансом, что под люками шлюзовой шахты может чудом уцелеть хоть одна живая душа, а потом объявить, что спасать некого и все иностранные спасатели могут возвращаться по домам. И не надо было бы суетиться – прибирать морское дно от тех обломков, что «в корне перевернуло бы картину гибели атомохода». Открыть люк они могли и без помощи норвежцев – самым примитивным, можно сказать варварским, путем: подорвали бы его динамитной шашкой или подцепили бы тросом да и дернули любым кораблем. Норвежцы, например, сделали это с помощью гидравлического робота. Но весь смысл открытия люка состоял в том, чтобы открыть его в герметичных условиях, дабы не затопить десятый отсек сразу – при вскрытии шлюзовой шахты. Отрабатывался именно этот последний – ритуальный – шанс. И отрабатывался для того, чтобы и адмирал Попов, и любой матрос-спасатель могли с чистой совестью сказать – мы сделали все, что можно было сделать. Потому и бились сутками о стыковочную площадку наши «бестеры», рискуя жизнями своих пилотов.
Прежде чем убедиться, что стыковочная комингс-площадка повреждена, на неё надо было опустить многотонный подводный аппарат. Посадить мини-субмарину на кольцо метрового диаметра так же сложно, как посадить вертолет на такой же пятачок высоко в горах. Тем не менее нашим акванавтам это удалось сделать, правда, не с первого и не с пятого раза. Три раза удалось состыковаться с горловиной спасательного шлюза. Три раза пытались откачать воду из шахты, прежде чем убедились в том, во что так не хотелось верить – вода не откачивается, шахта негерметична. Чудовищный взрыв повредил и её, где-то трещина, и сквозь неё приходится откачивать море. Определить место трещины из аппарата невозможно. И только окончательно убедившись, что войти в отсек, не затопив его, нельзя, и пригласили иностранцев: теперь делайте что хотите, вскрывайте как хотите – мертвым это уже все равно. Последний шанс был исчерпан с последней стыковкой «Бестера», когда стало предельно ясно – море из шахты не откачать.
Капитан 1-го ранга Михаил Тужиков: «…К деформированной комингс-площадке не пристыкуешься, хотя снаружи на борту лодки у каждого отсека есть выгородки ЭПРОН. Под крышкой – штуцеры, через которые в отсек можно подавать воздух, электроэнергию и даже горячий кофе. Спустить водолаза, присоединиться…
Впрочем, спасатели уже 14-го, в понедельник, знали – никого в живых нет. И тогда уже столкновение с чужой подводной лодкой стало одной из наиболее вероятных версий. Это значит, что наших моряков убили, пусть не умышленно, но убили. Вспомните слова Попова, командующего Северным флотом, ведь он не просто так сказал: «Я всю жизнь посвящу тому, чтобы взглянуть в глаза человеку, который все это устроил».
На вопрос, почему не воспользовались эпроновскими выгородками, не подсоединили к отсеку воздушные шланги, исчерпывающе ответил пилот «Приза», едва ли не самым первым обследовавший затонувший крейсер, капитан 3-го ранга Андрей Шолохов:
– Эпроновские выгородки – в них клапана для продувания балластных цистерн, штуцера подачи воздуха – были сорваны и валялись рядом с лодкой. Я думаю, они слетели при сильнейшей деформации корпуса после взрыва.
Официальные сообщения из района спасательных работ то и дело «опровергались» журналистами, недопущенными в этот район: «Нам все врут… Не было там никаких подводных течений! Об этом нам говорили и пилоты-акванавты, и сами норвежские глубоководники».
Течения, безусловно, были. Это открытое море, точнее, часть Северного Ледовитого океана. Два раза в сутки приливно-отливные течения весьма заметны над водой (у берега) и весьма ощутимы под водой. Просто первые спуски проводились экстренно – дорог был каждый час. Потом стали учитывать график приливов и отливов, поэтому водолазы смогли спокойно стоять на корпусе и пошли доклады, что «никаких течений» нет.
Читатели газет и телезрители были очень недовольны действиями наших спасателей. Даже некоторые специалисты считали, что попытки стыковок, большей частью неудачных, были сколь трагичны, столь и банальны: «Видимо, экипажи спасательных аппаратов давно не выходили в море, не тренировались. Нет нормальных батарей, на аппаратах – под видом экономии – старые стоят, и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
К тому же никакой водолаз не определит ни на глубине, ни на поверхности, что за кусок железа попался ему в руки – осколок ли это ракеты с «Петра Великого» или это осколок ракетоторпеды с «Курска», кусок ли это «обшивки протаранившего российского надводного корабля» или обломок легкого корпуса подводной лодки. Такие вещи на глазок не определяются. Это устанавливают либо специалисты-ракетчики, либо ученые-металловеды после лабораторных исследований. Да и поднять какой-либо предмет с лодки ли, с грунта, незаметно «сунуть себе в карман», чтобы потом предъявить его независимой комиссии, журналистам, публике или иностранным спецслужбам, водолаз не может. После подъема на поверхность он сразу же поступает в барокамеру, при этом гидрокомбинезон его остается в руках других специалистов. Это как на фабриках, где печатают деньги, – полная смена одежды – так что никто ничего с собой за пазухой не унесет.
Поэтому «коварное флотское начальство, пытавшееся замести следы убийства „Курска“ собственным кораблем», могло не опасаться разоблачительных находок «на палубе лодки или из её окрестностей». Да и никто из водолазов-глубоководников просто физически не мог блуждать там, где ему заблагорассудится, – ни «по окрестностям лодки», ни по её палубе, поскольку опускают их на глубину в специальных клетях-беседках и каждый шаг контролируется и направляется сверху.
Если бы адмиралы-виновники так опасались присутствия иностранных водолазов на «Курске», они могли поступить много проще и безопаснее, чем поступили на самом деле: достаточно было бы в первые дни открыть верхний аварийный люк, поступившись последним – одним из тысячи – шансом, что под люками шлюзовой шахты может чудом уцелеть хоть одна живая душа, а потом объявить, что спасать некого и все иностранные спасатели могут возвращаться по домам. И не надо было бы суетиться – прибирать морское дно от тех обломков, что «в корне перевернуло бы картину гибели атомохода». Открыть люк они могли и без помощи норвежцев – самым примитивным, можно сказать варварским, путем: подорвали бы его динамитной шашкой или подцепили бы тросом да и дернули любым кораблем. Норвежцы, например, сделали это с помощью гидравлического робота. Но весь смысл открытия люка состоял в том, чтобы открыть его в герметичных условиях, дабы не затопить десятый отсек сразу – при вскрытии шлюзовой шахты. Отрабатывался именно этот последний – ритуальный – шанс. И отрабатывался для того, чтобы и адмирал Попов, и любой матрос-спасатель могли с чистой совестью сказать – мы сделали все, что можно было сделать. Потому и бились сутками о стыковочную площадку наши «бестеры», рискуя жизнями своих пилотов.
Прежде чем убедиться, что стыковочная комингс-площадка повреждена, на неё надо было опустить многотонный подводный аппарат. Посадить мини-субмарину на кольцо метрового диаметра так же сложно, как посадить вертолет на такой же пятачок высоко в горах. Тем не менее нашим акванавтам это удалось сделать, правда, не с первого и не с пятого раза. Три раза удалось состыковаться с горловиной спасательного шлюза. Три раза пытались откачать воду из шахты, прежде чем убедились в том, во что так не хотелось верить – вода не откачивается, шахта негерметична. Чудовищный взрыв повредил и её, где-то трещина, и сквозь неё приходится откачивать море. Определить место трещины из аппарата невозможно. И только окончательно убедившись, что войти в отсек, не затопив его, нельзя, и пригласили иностранцев: теперь делайте что хотите, вскрывайте как хотите – мертвым это уже все равно. Последний шанс был исчерпан с последней стыковкой «Бестера», когда стало предельно ясно – море из шахты не откачать.
Капитан 1-го ранга Михаил Тужиков: «…К деформированной комингс-площадке не пристыкуешься, хотя снаружи на борту лодки у каждого отсека есть выгородки ЭПРОН. Под крышкой – штуцеры, через которые в отсек можно подавать воздух, электроэнергию и даже горячий кофе. Спустить водолаза, присоединиться…
Впрочем, спасатели уже 14-го, в понедельник, знали – никого в живых нет. И тогда уже столкновение с чужой подводной лодкой стало одной из наиболее вероятных версий. Это значит, что наших моряков убили, пусть не умышленно, но убили. Вспомните слова Попова, командующего Северным флотом, ведь он не просто так сказал: «Я всю жизнь посвящу тому, чтобы взглянуть в глаза человеку, который все это устроил».
На вопрос, почему не воспользовались эпроновскими выгородками, не подсоединили к отсеку воздушные шланги, исчерпывающе ответил пилот «Приза», едва ли не самым первым обследовавший затонувший крейсер, капитан 3-го ранга Андрей Шолохов:
– Эпроновские выгородки – в них клапана для продувания балластных цистерн, штуцера подачи воздуха – были сорваны и валялись рядом с лодкой. Я думаю, они слетели при сильнейшей деформации корпуса после взрыва.
Официальные сообщения из района спасательных работ то и дело «опровергались» журналистами, недопущенными в этот район: «Нам все врут… Не было там никаких подводных течений! Об этом нам говорили и пилоты-акванавты, и сами норвежские глубоководники».
Течения, безусловно, были. Это открытое море, точнее, часть Северного Ледовитого океана. Два раза в сутки приливно-отливные течения весьма заметны над водой (у берега) и весьма ощутимы под водой. Просто первые спуски проводились экстренно – дорог был каждый час. Потом стали учитывать график приливов и отливов, поэтому водолазы смогли спокойно стоять на корпусе и пошли доклады, что «никаких течений» нет.
Читатели газет и телезрители были очень недовольны действиями наших спасателей. Даже некоторые специалисты считали, что попытки стыковок, большей частью неудачных, были сколь трагичны, столь и банальны: «Видимо, экипажи спасательных аппаратов давно не выходили в море, не тренировались. Нет нормальных батарей, на аппаратах – под видом экономии – старые стоят, и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81