– Удачи тебе и семь футов под килем! – напутствовал он Геннадия. – И помни: моряк – это не только красивая форма, города и страны. Это – тяжкий труд и отчаянный риск.
Вступительные экзамены Геннадий сдал на «отлично» и вскоре надел курсантскую бескозырку с золотыми литерами «ВВМУ ПП». Эта черно-золотая ленточка и сейчас хранится у его духовного отца – Юрия Николаевича Глебова…
Вот что писал в своем дневнике 18-летний курсант:
«Можно к старости стать профессором. Но я выбрал профессию – защищать свой народ и Родину. И поэтому говорю всем открыто я: „Подводный флот – мое призвание!!!“
Эти три восклицательных знака многого стоят. Только с таким кредо и можно было стать командиром лучшего в Российском флоте атомного подводного крейсера.
Завидую Елене Васильковой, которая держала в руках курсантский дневник Геннадия Лячина.
«Маленькая толстая тетрадь с нарисованной подводной лодкой на обложке. Гена вел его все пять лет учебы…
Четким убористым почерком намечен по пунктам «Личный план» на день, неделю, месяц. «Подготовиться к собранию». «Налечь на английский»…
И вдруг рядом такие неожиданные, такие романтические строки: «Пусть мы встретимся не скоро, пусть разлука и тоска!..» Это, видимо, он сочинял письмо Ире. Они часто в стихах переписывались.
Расписание экзаменов зимней сессии, а рядом оценки: начертательная геометрия – 5, высшая математика – 5, история КПСС – 4…»
…Судя по дневнику, курсант Лячин весьма тяготел к искусству. Во время увольнительных старательно ходил в театры и музеи – в Волгограде таких нет, надо успеть за пять училищных лет взять от Питера все. В одном только оперном театре (бывшей и снова воскресшей «Мариинке») прослушал едва ли не весь репертуар. И с привитой уже доскональностью помечал в своем «вахтенном журнале»: «Арии, которые особенно тронули – „Скорбит душа“ („Борис Годунов“), „Ни сна, ни отдыха измученной душе“ („Князь Игорь“), „Мне все здесь на память приводит былое…“ („Русалка“)».
«В конце списка, – свидетельствует журналистка, – какая-то странная запись: „Взлетаешь к небу и вдруг неожиданно камнем вниз…“ О чем это он?
Не совсем спокойно, чувствуется, было на душе юного морехода. Что беспокоило?
А вот и разгадка на другой странице. Опять строчки в столбик, как заклинание:
Только ты пиши мне чаще,
Только помни обо мне!..
Опять обращение к ней, к светлоглазой девушке Ире, с косой ниже пояса, чья фотография наклеена на первой странице дневника… Спустя много лет Геннадий Лячин признается, чуть смущаясь, одному из журналистов: «Ирина – моя первая и единственная любовь…»
А в это время Ирина Глебова училась в Московском институте стали и сплавов. Они не только переписывались, но и встречались. То она к нему в Ленинград вырывалась, то он к ней в столицу.
А однажды, приехав в Волгоград на каникулы, заявили родителям: «Хотим пожениться». Ему было 20, ей – 21 год.
– Я тогда поставил им два условия: чтоб Гена на свадьбе был в форме и чтоб до окончания учебы у них не появились дети, – сказал Юрий Николаевич.
Приказ был выполнен».
Вот они на свадебном фото двадцатипятилетней давности: он – рослый, худощавый, буйноволосый – в белой форменке (на ней весьма почитаемый моряками жетон «За дальний поход» и знак «Отличник ВМФ»), она – в белом платье с газовой фатой, с букетом роз в левой руке, правая – отдана Геннадию, он надевает обручальное кольцо, то самое, которое Ирина Юрьевна носит и поныне, только теперь уже, увы, по-вдовьи…
Своего первенца лейтенант Лячин назвал в честь тестя – Глебом. Пусть не совсем его именем, но так, чтобы старая моряцкая фамилия, не исчезла, чтобы сын, Глеб Лячин, был не только кровной связью двух семейств, но и духовной. Не зря говорят, что в имени человека заключен и код его судьбы. Глеб Лячин стал моряком-подводником уже в третьем поколении.
В подводники курсанта Глеба Лячина посвящал сам отец да ещё на своем корабле, на «Курске». Редкое ныне отцовское счастье – иметь не просто продолжателя рода, но и наследника дела, преемника. Надо видеть улыбку, с какой он вручает сыну в центральном посту шуточное удостоверение, как по-мужски, по-дружески дает он ему морского «краба» – растопыренную пятерню для настоящего флотского рукопожатия. Потом они сфотографировались наверху – на мостике атомного крейсера – плечом к плечу, оба в черных подводницких пилотках, Глеб – в отцовской куртке-«канадке». За их широкими плечами – Баренцево море. То самое, что станет одному из них могилой, другому – купелью…
Когда я увидел этот фотоснимок, у меня мурашки по коже пробежали. Ведь Глеб в том походе вполне мог быть вместе с отцом. Не зря и слух такой прошел – отец и сын вместе принимают муки в затопленной подводной лодке. Но слух, по счастью, не подтвердился.
И от второго снимка мороз пробрал: Геннадий Лячин полулежит со скрещенными на груди руками, а над головой у него белый нимб, а за спиной – ангельские крылья… Глаза закрыты. Полусидит в командирском кресле «Курска». Сразу не понял в чем дело, решил – экое кощунство! Кто же это так подшутил?
Да свои же офицеры и подстроили. На флоте говорят: «Командир это человек, который мгновенно засыпает от усталости и тут же просыпается от чувства ответственности». Это и о Лячине сказано. Прикорнул он на походе, не вставая с кресла, тут-то его и подловили – быстро вырезали из старой штурманской карты крылья и нимб, пристроили и штурманским же фотоаппаратом, предназначенным для фиксации через перископ торпедированных целей, сняли.
Надо заметить, не каждый командир «термоядерного исполина» позволит такие шуточки. Но у Лячина хватало чувства юмора, и только это подвигло лодочных юмористов на «комбинированную съемку». Проснулся, сам потом немало смеялся над «Спящим ангелом».
Ангелом он, бывший боксер, конечно, не был. И нимб ему – пророчески – был выдан авансом: за великое мученичество…
Он был высоким и весомым – ровно 105 килограммов. В отсеках командира звали «Сто Пятым».
– Полундра, Сто Пятый идет!
Знали, Сто Пятый за небрежность, за упущения спуску не даст – ни командиру отсека, ни последнему трюмному. Но звали его ещё и Батей, а это с давнишних времен наивысший командирский титул. «Слуга царю, отец солдатам…»
У многих из его матросов родных отцов не было, такое уж невезучее поколение, на долю которого досталась совсем не военная волна безотцовщины. Многие из его матросов хотели бы, чтобы у них были такие отцы, как Лячин, – крепкие, надежные, заботливые. Сами видели, с каким старанием искоренял он в экипаже зловредный вирус «годковщины» (она же в армии – «дедовщина»). И письма их матерям не ленился писать, одних хвалил, на других просил воздействовать материнским словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81