Огромные лодочные баллоны со сжатым воздухом разлетелись над гаванью и сопками как ракеты.
Валентин Заварин: «Один из них, проломив крышу и потолок, завис в кухне моей соседки. Чудовищный свист рвущегося наружу воздуха ударил в барабанные перепонки. Обезумев от ужаса, она выскочила с годовалым ребенком на улицу в ожидании конца света… Эхо взрыва докатилось до Североморска и даже до острова Кильдин…»
Анатолий Степанович Бегеба:
– В госпиталь ко мне приехал сам Главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза Сергей Горшков, расспрашивал, что и как. Спросил мое мнение о причине взрыва. А потом было заседание ЦК КПСС, на котором министр обороны Малиновский доложил о ЧП в Полярном Хрущеву. Не знаю реакцию генсека, но Малиновский распорядился отдать меня под суд. Видимо, принял такое решение на основании акта государственной комиссии по расследованию. Но акт составили за пять дней до того, как лодку подняли и детально осмотрели… Поспешили маленько. У нас ведь как: на все случаи военной жизни есть универсальная формула – «вследствие низкой организации службы»…
1962 год… Самый расцвет «волюнтаризма» и «субъективизма». Приказ министра обороны – «отдать под суд» был равносилен приговору. Детали – на сколько лет и в какие места – должен был определить военный трибунал. В июне в Полярном начался суд над командиром подводной лодки Б-37. От адвоката Бегеба отказался. Защищал себя сам.
– Почему, Анатолий Степанович?
– Прислали женщину-адвоката… Но что она понимала в нашем деле, в нашей службе, в нашей технике? Обвинитель задает вопрос: «Почему воздушные баллоны ваших торпед просрочены с проверкой на два года?» Отвечаю: «Торпеды принимали на лодку в то время, когда я был в отпуске. Я видел только дубликаты их формуляров. В них сроки проверки не записываются. А заносятся они в подлинники, которые хранятся в арсенале».
Следующий вопрос: «Почему не была объявлена аварийная тревога, все ваши люди бросились в панике в корму?» Отвечаю: «Расположение трупов в отсеках показывает, что каждый из погибших находился там, где обязывала его быть аварийная тревога. Вот акт осмотра корабля водолазами». – «Почему вы, командир, бежали в противоположную от пожара сторону – в корму?» В вопросе ясно слышалось: «Почему вы струсили?» Отвечаю: «Люк в носовой отсек без посторонней помощи изнутри открыть невозможно. А кормовой – аварийный – я открыл бы сам. Попасть в лодку можно было только через него…» Проверили мое заявление на одной из лодок – все точно: следственный эксперимент показал, что носовой – торпедопогрузочный – люк снаружи открыть невозможно.
Бегеба защищал на суде свою честь и честь погибшего экипажа. Он не был юристом, но он был высококлассным профессионалом-подводником. И случилось чудо: подведомственная министру обороны военная Фемида вынесла назначенному свыше «преступнику» оправдательный приговор! Назову имя этого бесстрашного и честного служителя Закона: генерал-майор юстиции Федор Титов. Кажется, ему тогда здорово влетело от начальства. Приговор немедленно опротестовали и направили в Верховный суд. Но и Военная коллегия Верховного суда не смогла ни в чем обвинить командира погибшей лодки. Она отклонила протест прокурора. Бегебе вернули поспешно отобранный партбилет. Но флотская карьера его была сломана.
Говорят, на британском флоте в аттестации офицеров есть графа «везучий-невезучий». Возможно, кто-то и из наших кадровиков посчитал 35-летнего кавторанга «невезучим» и удалил его от боевых кораблей – в Бакинское высшее военно-морское училище. Преподавал он там тактику до самых последних дней своей военной службы. Там же, в Баку, и жену схоронил. А когда начался разгул антирусского шовинизма, вернулся в Полярный к дочери. Бросил в столице солнечного Азербайджана квартиру, мебель, все вещи. Взял с собой лишь ордена, кортик да пачку старых фотографий.
Мы сидим с Анатолием Степановичем среди книг, гравюр и оленьих рогов в тесной комнатке блочного дома, пьем чай с вареньем из морошки. Жестокое это дело – расспрашивать моряка о гибели его корабля… Но Бегеба белорус, мужик крепкий, чего в своей жизни только не испытал…
Между тем попытки выяснить первопричину взрыва торпед продолжались долгие годы. Занимались этим делом не только следователи прокуратуры, но и флотские контрразведчики. И хотя в их распоряжении была сама лодка, точнее, то, что от неё осталось, множество обломков торпед, а также немало очевидцев, тем не менее однозначной причины так и не выявили.
– Анатолий Степанович, ваша версия взрыва торпед?
– Когда я прибыл из отпуска на корабль, мой минер доложил мне: «Товарищ командир, мы приняли не боезапас, а мусор!» Стал разбираться, в чем дело. Оказывается, все лучшее погрузили на лодки, которые ушли в Атлантику под Кубу. А нам – второму эшелону – сбросили просроченное торпедное старье, все, что наскребли в арсеналах. Хотя мы и стояли в боевом дежурстве. Обычно стеллажные торпеды содержатся на лодках с половинным давлением в баллонах. А нам приказали довести его до полного – до двухсот атмосфер. Я отказался это сделать. Но флагманский минер настаивал, ссылаясь на напряженную обстановку в мире. Мол, того и гляди – война. «Хорошо. Приказание исполню только под запись командира бригады в вахтенном журнале». Комбриг и записал: «Иметь давление 200 атмосфер». Вопрос этот потом на суде обошли. К чести комбрига, скажу: он свою запись подтвердил, несмотря на то что вахтенный журнал так и не смогли обнаружить.
Так вот, на мой взгляд, все дело в этом полном давлении в воздушных резервуарах стеллажных торпед. Скорее всего, выбило донышко старого баллона. Я же слышал хлопок перед пожаром! Воздушная струя взрезала обшивку торпеды. Тело её было в смазке. Под стеллажами хранились банки с «кислородными консервами» – пластинами регенерации. Масло в кислороде воспламеняется само по себе. Старшина команды торпедистов мичман Семенов успел только доложить о пожаре и задохнулся в дыму. Это почти как на «Комсомольце»… Скоротечный и мощный разогрев. Потом взрыв. Сдетонировали все двенадцать торпед… Только после этого случая запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках. А все эти слухи о том, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении, – полная чушь. Это я вам как командир утверждаю!
Про девочку, которую осколком ранило, слышали? Так вот мы теперь с ней в одних президиумах сидим: я как председатель совета ветеранов, она – как председатель союза инвалидов города Полярного. Вот судьба…
«Мама крикнула: „Война!“
Ту самую блондинку, которую я так и не пригласил на танец, я легко отыскал по адресу, сообщенному Бегебой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Валентин Заварин: «Один из них, проломив крышу и потолок, завис в кухне моей соседки. Чудовищный свист рвущегося наружу воздуха ударил в барабанные перепонки. Обезумев от ужаса, она выскочила с годовалым ребенком на улицу в ожидании конца света… Эхо взрыва докатилось до Североморска и даже до острова Кильдин…»
Анатолий Степанович Бегеба:
– В госпиталь ко мне приехал сам Главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза Сергей Горшков, расспрашивал, что и как. Спросил мое мнение о причине взрыва. А потом было заседание ЦК КПСС, на котором министр обороны Малиновский доложил о ЧП в Полярном Хрущеву. Не знаю реакцию генсека, но Малиновский распорядился отдать меня под суд. Видимо, принял такое решение на основании акта государственной комиссии по расследованию. Но акт составили за пять дней до того, как лодку подняли и детально осмотрели… Поспешили маленько. У нас ведь как: на все случаи военной жизни есть универсальная формула – «вследствие низкой организации службы»…
1962 год… Самый расцвет «волюнтаризма» и «субъективизма». Приказ министра обороны – «отдать под суд» был равносилен приговору. Детали – на сколько лет и в какие места – должен был определить военный трибунал. В июне в Полярном начался суд над командиром подводной лодки Б-37. От адвоката Бегеба отказался. Защищал себя сам.
– Почему, Анатолий Степанович?
– Прислали женщину-адвоката… Но что она понимала в нашем деле, в нашей службе, в нашей технике? Обвинитель задает вопрос: «Почему воздушные баллоны ваших торпед просрочены с проверкой на два года?» Отвечаю: «Торпеды принимали на лодку в то время, когда я был в отпуске. Я видел только дубликаты их формуляров. В них сроки проверки не записываются. А заносятся они в подлинники, которые хранятся в арсенале».
Следующий вопрос: «Почему не была объявлена аварийная тревога, все ваши люди бросились в панике в корму?» Отвечаю: «Расположение трупов в отсеках показывает, что каждый из погибших находился там, где обязывала его быть аварийная тревога. Вот акт осмотра корабля водолазами». – «Почему вы, командир, бежали в противоположную от пожара сторону – в корму?» В вопросе ясно слышалось: «Почему вы струсили?» Отвечаю: «Люк в носовой отсек без посторонней помощи изнутри открыть невозможно. А кормовой – аварийный – я открыл бы сам. Попасть в лодку можно было только через него…» Проверили мое заявление на одной из лодок – все точно: следственный эксперимент показал, что носовой – торпедопогрузочный – люк снаружи открыть невозможно.
Бегеба защищал на суде свою честь и честь погибшего экипажа. Он не был юристом, но он был высококлассным профессионалом-подводником. И случилось чудо: подведомственная министру обороны военная Фемида вынесла назначенному свыше «преступнику» оправдательный приговор! Назову имя этого бесстрашного и честного служителя Закона: генерал-майор юстиции Федор Титов. Кажется, ему тогда здорово влетело от начальства. Приговор немедленно опротестовали и направили в Верховный суд. Но и Военная коллегия Верховного суда не смогла ни в чем обвинить командира погибшей лодки. Она отклонила протест прокурора. Бегебе вернули поспешно отобранный партбилет. Но флотская карьера его была сломана.
Говорят, на британском флоте в аттестации офицеров есть графа «везучий-невезучий». Возможно, кто-то и из наших кадровиков посчитал 35-летнего кавторанга «невезучим» и удалил его от боевых кораблей – в Бакинское высшее военно-морское училище. Преподавал он там тактику до самых последних дней своей военной службы. Там же, в Баку, и жену схоронил. А когда начался разгул антирусского шовинизма, вернулся в Полярный к дочери. Бросил в столице солнечного Азербайджана квартиру, мебель, все вещи. Взял с собой лишь ордена, кортик да пачку старых фотографий.
Мы сидим с Анатолием Степановичем среди книг, гравюр и оленьих рогов в тесной комнатке блочного дома, пьем чай с вареньем из морошки. Жестокое это дело – расспрашивать моряка о гибели его корабля… Но Бегеба белорус, мужик крепкий, чего в своей жизни только не испытал…
Между тем попытки выяснить первопричину взрыва торпед продолжались долгие годы. Занимались этим делом не только следователи прокуратуры, но и флотские контрразведчики. И хотя в их распоряжении была сама лодка, точнее, то, что от неё осталось, множество обломков торпед, а также немало очевидцев, тем не менее однозначной причины так и не выявили.
– Анатолий Степанович, ваша версия взрыва торпед?
– Когда я прибыл из отпуска на корабль, мой минер доложил мне: «Товарищ командир, мы приняли не боезапас, а мусор!» Стал разбираться, в чем дело. Оказывается, все лучшее погрузили на лодки, которые ушли в Атлантику под Кубу. А нам – второму эшелону – сбросили просроченное торпедное старье, все, что наскребли в арсеналах. Хотя мы и стояли в боевом дежурстве. Обычно стеллажные торпеды содержатся на лодках с половинным давлением в баллонах. А нам приказали довести его до полного – до двухсот атмосфер. Я отказался это сделать. Но флагманский минер настаивал, ссылаясь на напряженную обстановку в мире. Мол, того и гляди – война. «Хорошо. Приказание исполню только под запись командира бригады в вахтенном журнале». Комбриг и записал: «Иметь давление 200 атмосфер». Вопрос этот потом на суде обошли. К чести комбрига, скажу: он свою запись подтвердил, несмотря на то что вахтенный журнал так и не смогли обнаружить.
Так вот, на мой взгляд, все дело в этом полном давлении в воздушных резервуарах стеллажных торпед. Скорее всего, выбило донышко старого баллона. Я же слышал хлопок перед пожаром! Воздушная струя взрезала обшивку торпеды. Тело её было в смазке. Под стеллажами хранились банки с «кислородными консервами» – пластинами регенерации. Масло в кислороде воспламеняется само по себе. Старшина команды торпедистов мичман Семенов успел только доложить о пожаре и задохнулся в дыму. Это почти как на «Комсомольце»… Скоротечный и мощный разогрев. Потом взрыв. Сдетонировали все двенадцать торпед… Только после этого случая запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках. А все эти слухи о том, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении, – полная чушь. Это я вам как командир утверждаю!
Про девочку, которую осколком ранило, слышали? Так вот мы теперь с ней в одних президиумах сидим: я как председатель совета ветеранов, она – как председатель союза инвалидов города Полярного. Вот судьба…
«Мама крикнула: „Война!“
Ту самую блондинку, которую я так и не пригласил на танец, я легко отыскал по адресу, сообщенному Бегебой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81