Технология топки у нас была уже кое-как налажена, так что развести костер было несложно. Единственно чего стоило опасаться, это дыма. Его могли заметить издалека случайные свидетели, а лишние проблемы мне пока были не к чему. Потому пришлось для костра собирать только сухую растопку.
Пока мы занимались нагревом воды, солнце прогрело воздух, и наше пребывание на острове стало смахивать на пикник. Бездымно горел небольшой костерок, а мы сидели возле него на солнышке.
– По дому не скучаешь? – спросил я девушку.
Она задумалась, села, подобрав ноги, кусала травинку и смотрела на огонь.
– Уже я и не знаю, мамка умерла, батюшка обо мне не вспоминает, нет, наверное, не скучаю. Братиков только жалко, еще они маленькие...
Я подбросил сухих веточек в огонь, лег на бок и закрыл глаза.
– Ты спишь? – спросила через какое-то время Марфа.
– Нет, – соврал я, отгоняя дрему, – просто задумался.
– А ты меня не бросишь? – вдруг, ни с того, ни с сего спросила она.
– С чего ты решила, что я хочу тебя бросить? – удивился я.
– Не знаю, показалось, что я тебе больше не нравлюсь.
– Зачем тебе мне нравиться, ты же сама сказала, что я старик. Нравься молодым.
Все-таки обида не удержалась и вырвалась, хотя и в мягкой форме.
Марфа рассмеялась, лукаво щуря глаза.
– Ты это что? – удивился я, не понимая причины такого веселья.
– Тоже нашелся старик! Ты, что шуток не понимаешь?
– Н-да, ну и шутки у тебя, Шарапов!
Отсмеявшись, девушка стала серьезной.
– Я так сказала, потому что тебя боялась.
– Боялась? Интересно, почему. Я тебя, кажется, не пугал!
– Ну, ты же мужчина и мог сделать мне больно, я видела, что с деревенскими девушками казаки делали! А кто не хотел, отбивался, били и даже убивали... Это было так страшно...
Отвечать за весь мужской род я не мог, поэтому молчал, слушал, как она, путаясь в словах, объясняет, видимо, боясь, что я снова от нее отдалюсь.
– Когда ты тогда, сам знаешь, ну, помнишь, когда я тебя спросила? Я подумала, что ты тоже можешь меня, мне сделать так. Я очень испугалась. Ты не сердись, я же не знала. Ты, правда, хороший. А потом ты перестал на меня смотреть, и мне стало обидно.
– Зря, ты мне очень нравишься, – начиная понимать, что по мужской тупости и эгоцентризму, не смог разобраться в самой простой ситуации, сказал я. – Я же не знал, что тебе так страшно. Если хочешь, я к тебе и близко не подойду.
– Не хочу, – быстро ответила она и покраснела. – А это, ну то, что те делали, девушкам очень больно?
Разговор явно принимал неправильное направление, особенно если учитывать предстоящую постирушку и отсутствие у нас сменной одежды. Однако на вопрос я ответил:
– Кому как, но, думаю, не очень. Больно и плохо, когда насильно, а если девушка его любит и он не дурак, то терпимо.
– А ты не дурак? – вдруг спросила Марфа.
Теперь засмеялся я.
– Не знаю, мне кажется, что если и дурак, то не очень большой.
– И мне не будет очень больно?
Врать не буду, этот разговор меня, что называется, завел, но не настолько, что бы я потерял голову и поспешил воспользоваться доверчивостью одинокой девочки.
Совесть еще контролировала эмоции.
– Ты знаешь, Марфушка, – впервые я назвал ее ласково, – я думаю, нам этого делать не стоит. Вот найдешь себе жениха, выйдешь замуж, тогда все у тебя и будет. Я сам не знаю, что со мной случится завтра, может быть придется срочно уехать.
Она настороженно слушала, пытаясь понять, почему я отказываюсь, действительно ли жалею или она мне не нравится. Поняла неправильно и спросила подавлено:
– Что же я так нехороша?
– Ты не просто хороша, ты слишком хороша для меня! – сердито ответил я. – Учти, если я тебя обниму, то уже ничего с собой не смогу поделать! Я ведь только человек!
– Так обними, – просто предложила он. – Ты же мне вчера руку целовал, как батюшке!
– О Господи! – воскликнул я и притянул ее к себе. – Прости меня за прегрешения!
...Потом мы лежали рядом и смотрели в небо. На душе было спокойно и умиротворенно. Так и не постиранная одежда была разбросана по траве.
– И совсем это не больно, – сказала девушка. – Ну, только чуть-чуть. А еще мы так будем делать?
– Будем, только сначала постираем одежду, а то вода остынет. И нужно приготовить гусятину.
Марфа согласно кивнула, но осталась лежать. Посмотрела на меня и спросила:
– А тебе понравилось?
– Очень, – ответил я и поцеловал ее голое плечо.
– Правда! Мне тоже. Я так боялась, что умру и не разу не попробую...
– С чего это ты собралась умирать?
– Все равно меня убьют, – обреченно ответила она. – Мачеха рано или поздно изведет. Я знаю, почему нас хотели сжечь. И ты, бедненький, из-за меня чуть смерть не принял!
– Глупости, чего бы ей так тебя ненавидеть!
– Знать есть за что. У батюшки то моего одно воеводство, а все вотчины он за покойную матушку в приданное получил. Я выйду замуж, все мне отойдет. Вот мачеха и бесится. Она из знатного рода, но обедневшего...
Я удивленно смотрел на Марфу. Когда она заговорила о вотчинах, то перестала казаться наивной девочкой и рассуждала вполне по-деловому.
– Этот Кошкин, ее родственник? – перебил я.
– Да, она сама из Захарьевых, они в близком родстве.
О старинном роде Кошкиных-Захарьевых-Юрьевых я слышал. Они возвысились еще во времена Василия Темного и Дмитрия Донского. Однако сам ни с кем из потомков этих московских бояр не сталкивался. Враждовать с таким кланом мне совсем не хотелось, но после того, что только что случилось у нас с Марфой, другого выхода, как брать девушку под защиту не осталось, Все-таки, как порой не профанируется близость мужчины и женщины, на самом деле это таинство, крепче дружбы и кровного родства связывающее людей.
– Ладно, разберемся с твоими родственниками, – пообещал я. – Не получится справиться, спрячу тебя подальше, чтобы они не достали.
– От моей мачехи не спрячешься, – мрачно сказала девушка, – она за своих детей на костер пойдет. Ведь если меня не станет, то все имение им достанется.
– Не так страшен черт, как его малюют, у нас тоже есть порох в пороховницах, – успокоил я.
Забивать себе раньше времени голову неразрешимыми проблемами, самое последнее дело. Все нужно решать по этапам. Как сказано где-то в Библии: «Будет день, будет пища».
Больше эта тема не обсуждалась. Засосала, что называется, рутина. Мы дружно, в четыре руки стирали, готовили еду, в перерывах целовались и изучали друг друга. Удержаться от этого было совершенно невозможно. Я даже не уверен, что в этом доминировала эротика. Скорее всего, нас обоих так достало одиночество, что когда исчезли моральные препятствия, мы попросту искали во взаимной близости опору и поддержку. Что может в нашей тяжелой и беспросветной жизни быть лучше, чем тесные объятия, отгораживающие и защищающие, от жестокого и равнодушного мира!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Пока мы занимались нагревом воды, солнце прогрело воздух, и наше пребывание на острове стало смахивать на пикник. Бездымно горел небольшой костерок, а мы сидели возле него на солнышке.
– По дому не скучаешь? – спросил я девушку.
Она задумалась, села, подобрав ноги, кусала травинку и смотрела на огонь.
– Уже я и не знаю, мамка умерла, батюшка обо мне не вспоминает, нет, наверное, не скучаю. Братиков только жалко, еще они маленькие...
Я подбросил сухих веточек в огонь, лег на бок и закрыл глаза.
– Ты спишь? – спросила через какое-то время Марфа.
– Нет, – соврал я, отгоняя дрему, – просто задумался.
– А ты меня не бросишь? – вдруг, ни с того, ни с сего спросила она.
– С чего ты решила, что я хочу тебя бросить? – удивился я.
– Не знаю, показалось, что я тебе больше не нравлюсь.
– Зачем тебе мне нравиться, ты же сама сказала, что я старик. Нравься молодым.
Все-таки обида не удержалась и вырвалась, хотя и в мягкой форме.
Марфа рассмеялась, лукаво щуря глаза.
– Ты это что? – удивился я, не понимая причины такого веселья.
– Тоже нашелся старик! Ты, что шуток не понимаешь?
– Н-да, ну и шутки у тебя, Шарапов!
Отсмеявшись, девушка стала серьезной.
– Я так сказала, потому что тебя боялась.
– Боялась? Интересно, почему. Я тебя, кажется, не пугал!
– Ну, ты же мужчина и мог сделать мне больно, я видела, что с деревенскими девушками казаки делали! А кто не хотел, отбивался, били и даже убивали... Это было так страшно...
Отвечать за весь мужской род я не мог, поэтому молчал, слушал, как она, путаясь в словах, объясняет, видимо, боясь, что я снова от нее отдалюсь.
– Когда ты тогда, сам знаешь, ну, помнишь, когда я тебя спросила? Я подумала, что ты тоже можешь меня, мне сделать так. Я очень испугалась. Ты не сердись, я же не знала. Ты, правда, хороший. А потом ты перестал на меня смотреть, и мне стало обидно.
– Зря, ты мне очень нравишься, – начиная понимать, что по мужской тупости и эгоцентризму, не смог разобраться в самой простой ситуации, сказал я. – Я же не знал, что тебе так страшно. Если хочешь, я к тебе и близко не подойду.
– Не хочу, – быстро ответила она и покраснела. – А это, ну то, что те делали, девушкам очень больно?
Разговор явно принимал неправильное направление, особенно если учитывать предстоящую постирушку и отсутствие у нас сменной одежды. Однако на вопрос я ответил:
– Кому как, но, думаю, не очень. Больно и плохо, когда насильно, а если девушка его любит и он не дурак, то терпимо.
– А ты не дурак? – вдруг спросила Марфа.
Теперь засмеялся я.
– Не знаю, мне кажется, что если и дурак, то не очень большой.
– И мне не будет очень больно?
Врать не буду, этот разговор меня, что называется, завел, но не настолько, что бы я потерял голову и поспешил воспользоваться доверчивостью одинокой девочки.
Совесть еще контролировала эмоции.
– Ты знаешь, Марфушка, – впервые я назвал ее ласково, – я думаю, нам этого делать не стоит. Вот найдешь себе жениха, выйдешь замуж, тогда все у тебя и будет. Я сам не знаю, что со мной случится завтра, может быть придется срочно уехать.
Она настороженно слушала, пытаясь понять, почему я отказываюсь, действительно ли жалею или она мне не нравится. Поняла неправильно и спросила подавлено:
– Что же я так нехороша?
– Ты не просто хороша, ты слишком хороша для меня! – сердито ответил я. – Учти, если я тебя обниму, то уже ничего с собой не смогу поделать! Я ведь только человек!
– Так обними, – просто предложила он. – Ты же мне вчера руку целовал, как батюшке!
– О Господи! – воскликнул я и притянул ее к себе. – Прости меня за прегрешения!
...Потом мы лежали рядом и смотрели в небо. На душе было спокойно и умиротворенно. Так и не постиранная одежда была разбросана по траве.
– И совсем это не больно, – сказала девушка. – Ну, только чуть-чуть. А еще мы так будем делать?
– Будем, только сначала постираем одежду, а то вода остынет. И нужно приготовить гусятину.
Марфа согласно кивнула, но осталась лежать. Посмотрела на меня и спросила:
– А тебе понравилось?
– Очень, – ответил я и поцеловал ее голое плечо.
– Правда! Мне тоже. Я так боялась, что умру и не разу не попробую...
– С чего это ты собралась умирать?
– Все равно меня убьют, – обреченно ответила она. – Мачеха рано или поздно изведет. Я знаю, почему нас хотели сжечь. И ты, бедненький, из-за меня чуть смерть не принял!
– Глупости, чего бы ей так тебя ненавидеть!
– Знать есть за что. У батюшки то моего одно воеводство, а все вотчины он за покойную матушку в приданное получил. Я выйду замуж, все мне отойдет. Вот мачеха и бесится. Она из знатного рода, но обедневшего...
Я удивленно смотрел на Марфу. Когда она заговорила о вотчинах, то перестала казаться наивной девочкой и рассуждала вполне по-деловому.
– Этот Кошкин, ее родственник? – перебил я.
– Да, она сама из Захарьевых, они в близком родстве.
О старинном роде Кошкиных-Захарьевых-Юрьевых я слышал. Они возвысились еще во времена Василия Темного и Дмитрия Донского. Однако сам ни с кем из потомков этих московских бояр не сталкивался. Враждовать с таким кланом мне совсем не хотелось, но после того, что только что случилось у нас с Марфой, другого выхода, как брать девушку под защиту не осталось, Все-таки, как порой не профанируется близость мужчины и женщины, на самом деле это таинство, крепче дружбы и кровного родства связывающее людей.
– Ладно, разберемся с твоими родственниками, – пообещал я. – Не получится справиться, спрячу тебя подальше, чтобы они не достали.
– От моей мачехи не спрячешься, – мрачно сказала девушка, – она за своих детей на костер пойдет. Ведь если меня не станет, то все имение им достанется.
– Не так страшен черт, как его малюют, у нас тоже есть порох в пороховницах, – успокоил я.
Забивать себе раньше времени голову неразрешимыми проблемами, самое последнее дело. Все нужно решать по этапам. Как сказано где-то в Библии: «Будет день, будет пища».
Больше эта тема не обсуждалась. Засосала, что называется, рутина. Мы дружно, в четыре руки стирали, готовили еду, в перерывах целовались и изучали друг друга. Удержаться от этого было совершенно невозможно. Я даже не уверен, что в этом доминировала эротика. Скорее всего, нас обоих так достало одиночество, что когда исчезли моральные препятствия, мы попросту искали во взаимной близости опору и поддержку. Что может в нашей тяжелой и беспросветной жизни быть лучше, чем тесные объятия, отгораживающие и защищающие, от жестокого и равнодушного мира!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79