Новые знакомые попрощались, оставили мне тыквенную бутылку с водой, поклонились и пошли своей дорогой, а я опустился на землю и чуть не заплакал от боли и обиды. Что мне делать дальше я представлял с трудом. Точнее будет сказать, совсем не представляя. Даже повеситься с горя было не на чем.
Глава 4
До большой дороги мне пришлось добираться несколько часов. Каждый раз, чтобы заставить себя встать на ноги, требовалось все большее усилие воли. Я даже не мог предположить, каким оказался изнеженным. Когда показалась дорога, я еле выполз на обочину и в изнеможении плюхнулся на землю. Немного успокоившись я осмотрел ступни. Оказалось, что дело не так уж плачевно. На подошвах было несколько порезов и много мелких колотых ранок. Все они оказались так забиты землей, так что невольно мелькнула мысль о столбняке. Пришлось остатками воды промыть подошвы и готовиться терпеливо ждать своей участи.
Как всегда не вовремя пошел дождь. Сначала это было даже приятно, спала духота, разгоряченное тело остудилось, но потом мне стало холодно. По дороге, за час, что я тут просидел, еще никто не проехал, так что к физическим неудобствам присовокупилась тревога, что помощь, на которую втайне рассчитывал, просить будет просто не у кого.
Время медленно тянулось, дождь усиливался и, по-хорошему, следовало, хотя бы спрятаться под дерево, но я с непонятным для себя упрямством сидел на том же месте, объясняя себе нежелание укрыться от непогоды, боязнью вновь запачкать ноги. Как ни странно, но скоро я начал привыкать и к дождю, и к холоду. Наступало какое-то сбалансированное состояние, когда внешняя жизнь протекает сама собой, и я рассеяно наблюдаю за ней, как бы изнутри. Поэтому когда на дороге появилась крестьянская подвода, я не только не бросился перегораживать ей дорогу и умолять о помощи, а ограничился тупой констатаций факта. Ну, едут себе какие-то люди и едут, мне-то, что до них!
Подвода поравнялась со мной и остановилась. На облучке сидел мужик, накрытый с головой каким – то странным рогожным кулем, а в подводе такие же упакованные, женщина и подросток. Остановив лошадей, ямщик сбросил с плеч куль, соскочил с облучка назем, и помог вылезти из подводы женщине, паренек, скорее всего ее сын, соскочил сам. Они встали напротив меня, перекрестились и низко поклонились. Я машинально поклонился в ответ. На этом наши активные действия кончились. Теперь стороны таращились друг на друга, не произнося ни слова.
Не пребывай я в таком отупелом состоянии, меня такое взаимное любование, непременно, рассмешило, но тогда я их просто рассматривал, отмечая про себя что крестьяне люде не бедные, у них исправная телега, приличные лошади и одежда. Простояв несколько минут, женщина робко подошла ко мне и с низким поклоном попросила благословения.
Почему я должен ее благословлять я не понял, но спорить не стал и перекрестил. Тогда под крестное знамение подошли мужчина и мальчик. Я не стал дожидаться просьбы, перекрестил также и их. Теперь мы находились в шаге друг от друга и я мог увидеть какое-то жадное, благоговейное любопытство, горящее в их глазах. В этом тоже не было ничего странного. Думаю, не каждый день встретишь на проезжей дороге полуголого придурка, сидящего под проливным дождем.
Однако молчание явно затягивалось. Я уже собрался спросить, как их дела и пожелать счастливого пути, но тут вдруг заговорила женщина:
– Батюшка, – сказала она, тихим благостным голосом, – смилуйся, поведай, что нас ждет?
– Вас? – переспросил я замерзшими губами, так что это прозвучала не слишком отчетливо. – Вас ждет дальняя дорога.
При всей очевидности ответа, он произвел на компанию большое впечатление. Теперь любопытство в их глазах сменилось на напряженное внимание. Кажется, они пытались понять скрытый смысл моих слов. Мне даже сделалось неловко, особенно, оттого что, никакого особого смысла в них просто не было. Я имел в виду, что они и так уже куда-то едут, возможно, и далеко.
– А доедем? – осмелился подать голос мужчина.
– Если будете соблюдать осторожность, то доедете, – пообещал я.
Опять установилось долгое благоговейное молчание. Мои мудрые слова обдумывали с достойным уважением. Кажется, все, что хотели узнать путники, они узнали, но почему-то не уезжали, продолжали за компанию мокнуть под дождем.
– А можно тебе святой человек подать милостыню? – наконец решилась спросить женщина.
– Милостыню, можно, – не раздумывая, согласился я. – Да не оскудеет рука дающего!
Тетка бросилась к подводе и принялась рыться в своих узлах. Только теперь я начал понимать, что тут происходит. Эти люди приняли меня за юродивого!
Юродивых на Руси почитали испокон веков, даже в наше просвещенное время, целая партия юродивых неизменно попадает в Государственную Думу. Правда и то, что в начале семнадцатого века они были немного другими, чем теперешние клоуны. Во всяком случае ходили босыми и пешком, а не разъезжали с мигалками на дорогих машинах.
В средние века это были люди, принимавшие на себя из любви к Богу и ближним один из подвигов христианского благочестия – юродство о Христе. Они не только добровольно отказывались от удобств и благ жизни земной, от выгод жизни общественной, от родства самого близкого и кровного, но принимали на себя вид безумного человека, не знающего ни приличия, ни чувства стыда, дозволяющего себе иногда соблазнительные действия. Эти подвижники не стеснялись говорить правду в глаза сильным мира сего, обличали людей несправедливых и забывающих правду Божию, радовали и утешали людей благочестивых и богобоязненных.
Суровый Петр Великий, подчинивший себе церковную власть, преследовал лжеюродивых, которых предписывалось помещать в монастыри «с употреблением их в труд до конца жизни». Уже после Петра указом 1732 года воспрещалось «впускать юродивых в кощунных одеждах в церкви», где они кричали, пели и делали разные бесчинства во время богослужения, по мнению властей, единственно из корыстного желания обратить на себя внимание богомольцев.
Однако до этих жестоких времен было далеко, да и не любит наш народ насилия над слабыми и безумными, отмеченными печатью благости. Чем больше власть на нас давит, тем ловчее и изощреннее мы ей противодействуем. И не родилось еще на Руси человека, способного переломить такое отношение к неправедной, жадной, глупой и эгоистичной власти.
Женщина между тем принесла аккуратно завернутую в чистую тряпицу милостыню. Я небрежно взял приношение и, не глядя, положил рядом с собой. Она же, умильно глядя, перекрестилась и чуть ли не заплакала от благодарности, что я согласился приять подаяние. Тогда я, окончательно наглея, попытался решить свою главную проблему:
– Поршни есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79