- Никак нет, - отвечает Растиньяк. - Разрешите мне в ад отправиться мертвым, а не живым. Можете меня пристрелить.
- Это я могу, - ответил я и вынул револьвер. - Подъезжай на своем верблюде под водосточный желоб. Встань на спину верблюда и прыгай на желоб. Перелезешь через стену и откроешь изнутри ворота.
- Никак нет, - снова сказал Растиньяк. Я поднял револьвер, а сержант выхватил у него винтовку.
- Кафар? - спросил я. Так мы называем безумие, охватывающее европейцев, особенно любителей абсента, на этом краю света. От однообразия и невыносимой скуки они бунтуют, кончают с собой, танцуют голыми, а иногда воображают себя ящерицами, императорами или маятниками.
- Мне просто не хочется быть незваным гостем у покойников, занятых строевым учением, - отвечает Растиньяк.
- В последний раз говорю - иди! - пригрозил я, целя ему между глаз.
- Идите сами, господин майор, - ответил он, и я спустил курок. Правильно я поступил или нет?
- Не знаю, - ответил Лоуренс и широко зевнул.
Раздалось щелканье курка, и Растиньяк улыбнулся. Приветствуя форт, я выпустил все пули из моего револьвера в воздух.
- Ты останешься в живых, чтобы попасть в полевой суд. Оттуда попадешь в штрафной к «весельчакам».
- «Весельчаки» лучше покойников, - ответил он, и сержант взял его под арест.
- Покажи этому трусу дорогу, - сказал я трубачу. Тот мгновенно бросился на стенку и исчез за ее зубцами. Он был храбрецом.
- Пока ворота не откроются, мы будем считать, что крепость занята противником, - сказал я сержанту, и мы отъехали от стенки к отряду.
Мы стояли и ждали. Мои солдаты не сводили глаз с форта. Напряжение достигло предела. Из этого невероятного форта не носилось ни звука. Все так же полощется флаг и те же мертвецы целятся из винтовок в пустоту и в нас…
Две минуты… пять… семь… Что случилось? Неужели трубач попал в ловушку?
- Этот дурак не вернется, - громко сказал Растиньяк и расхохотался. Капрал ударил его кулаком по губам и зашипел: «Мы тебе устроим жабу и рот набьем песком, как это тебе понравится? Хочешь еще поговорить?»
Жабу устраивают так: человеку связывают руки за спиной и к ним притягивают ноги. Человека выгибает колесом, и его оставляют лежать на солнце.
Через десять минут я позвал сержант-мажора. Дольше я не мог выдержать.
- Я пойду сам. Я не могу послать второго солдата, хотя следовало бы… Примите командование. Если через десять минут я не появлюсь и ничего не случится, атакуйте форт. Часть посылайте на стены, часть в ворота. Ворота сжечь…
- Разрешите мне пойти, командир.
Он храбрый человек этот сержант, но я вижу, что он смертельно боится.
- Молчать! Пойду я, а не кто другой, - отвечаю я и иду к стене форта. Я помню, как я мучительно боялся осрамиться перед всеми солдатами - живыми и мертвецами. Я не гимнаст и не мог птицей вскочить на стену, как мой трубач. Печально, когда тело слабее духа. Я довольно долго и неизящно болтал ногами, вися на водосточной трубе, но наконец зацепился, влез на стену и прополз в амбразуру.
Тут я остолбенел от невероятности развернувшегося передо мной зрелища. Я не верил своим глазам. Весь гарнизон стоял живой, спиной ко мне. Они стояли в высохших лужах своей крови и не отрываясь следили за несуществующим врагом. Я забыл исчезнувшего трубача, забыл свой отряд и все на свете. Я увидел нечто новое.
У моих ног лежал комендант форта. Он лежал на спине, в упор смотря на солнце своими невидящими глазами, и в сердце его был вонзен штык, длинный французский штык с выгнутой рукоятью. Нет, на нем не было никакой другой раны. Он не был застрелен. Он лежал с французским штыком в сердце. Что вы скажете по этому поводу, мой друг?
- Самоубийство, - отвечал Лоуренс.
- Так сперва подумал и я, но потом увидел, что в одной руке комендант держал револьвер с одним выстрелянным патроном, а в другой смятое письмо. Вы представляете себе, чтобы кто-нибудь вогнал себе в сердце штык, а потом схватил бы одной рукой письмо, а другой - револьвер? И потом, кто станет кончать с собой при помощи штыка, имея заряженный револьвер? Самоубийство?.. Чепуха…
Неудивительно, что я забыл все на свете. Представьте себе французский форт в сердце Сахары. Весь гарнизон стоит убитый у амбразур. Туареги отбиты. И в мертвом форту, не взятом туарегами, лежит комендант этого форта с французским штыком в сердце.
Но почем я знаю, что форт не взят? Что сталось с моим трубачом? Из каждой щели за мной могут следить беспощадные глаза туарегов. Казарма и комнаты могут быть битком набиты ими.
Нет, это абсурд! С какой стати они стали бы убивать коменданта французским штыком? Они разнесли бы его в клочки и отрубили бы голову каждому трупу. Я видел, что остается после их побед. Обугленные, разграбленные развалины, усеянные клочьями того, что раньше называлось людьми.
Этот убитый комендант был героем. Я почувствовал, что это он заставил своих солдат охранять форт даже после смерти. Когда они падала один за другим в течение этого долгого страшного дня, он ставил их, убитых и раненых, в амбразуры с винтовками, а потом поочередно стрелял из каждой амбразуры. Неудивительно, что туареги не посмели идти на приступ, видя в каждом отверстии стены бесстрашного человека, которого не могли убить.
Это был герой с мрачным юмором и неукротимой храбростью, настоящий герой Иностранного легиона. И когда я вспомнил, как предательски он был убит, моя кровь закипела. Я позволил себе преклонить перед ним колено и приколоть ему на грудь мой орден Почетного легиона. Это был простой унтер-офицер легиона, но он стал одним из бессмертных героев Франции… и я отомщу за его убийство. Таковы были мои мысли, мой друг, когда я понял правду. Что вы скажете по этому поводу?
- Пора обедать, - сказал Джордж Лоуренс и встал.
- Кто же его убил? - спросил на следующее утро де Божоле у лежащего на койке Лоуренса.
- Опять? - пробормотал тот и уставился глазами в потолок.
- На чем я остановился?
- Не знаю, я своевременно уснул, - невозмутимо ответил Лоуренс.
- Ах да, я приколол ему на грудь мой орден. Это был такой же герой, как ваш генерал Гордон. И так же, как в Хартум, помощь пришла слишком поздно. Но честь флага была спасена. Я встал, зарядил револьвер и пошел вниз. По пути мне пришла в голову одна мысль, и я, прежде чем спускаться, обошел всех мертвых защитников стены. У всех штыки были на месте. Я не думал, что кто-нибудь пошел и убил его штыком, а потом вернулся и умер в амбразуре. Он не смог бы умереть на ногах. Но все-таки… Я спускался по лестнице с поднятым револьвером. Я не знаю, чего я ждал, но ведь здесь, в этой тишине, бесследно пропал мой трубач. Я вошел в казарму. Как вы думаете, что я там нашел?
- Не знаю, - сказал Джордж Лоуренс.
- Ровно ничего. И никого. Даже того, кто стрелял при моем приближении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82