У меня возникает такое чувство, что я совершил чудовищную ошибку.
Несколько мгновений я стою в замешательстве, силясь придумать какую-нибудь эдакую фразу, при помощи которой можно было бы все уладить, но ничего подходящего не нахожу. Говорю о том, что сильнее всего меня сейчас тревожит:
– Ты ведь не расскажешь об этом Мэл...
– Убирайся, Бекс! Сейчас же!
Я захлопываю за собой дверь, выхожу на улицу, оглядываюсь и вижу, как Лунный Волк – да, именно так она себя и называла, – грозит мне из окна кулаком.
Ну и денек!
Меня не покидает ощущение, что я окончательно все испортил.
Я еду к Олли, но его все еще нет дома. Я возвращаюсь в кабак. Там уже целая толпа парней, и все они твердят мне, что с удовольствием бы оттрахали ее и что я, наверное, гей, если позволю ей себя бросить. Только Норрис встает на мою сторону и говорит, что однажды тоже оказывался в такой ситуации, как я сейчас.
Однажды?
Я еду домой и воспроизвожу в памяти события прошедшего дня, онанируя на диване.
Позднее мне звонит Олли, спрашивает, где я пропадал целый день, и говорит, что скоро за мной заедет, чтобы вместе сходить попить пива. Но, признаюсь, я устал до чертиков от идиотских советов, поэтому отвечаю, что никуда не пойду, достаю бутылку скотча и включаю телек.
Мои мысли возвращаются к Волчьему Вздоху и ее шелковому халату. Она всегда такая: расхаживает перед всеми полуголая, босая, абсолютно позабыв о стыде, живет «вне рамок общественных норм» (ее слова), но от пособия по безработице, естественно, не отказывается.
Чертова хиппи!
Хотя...
Я просыпаюсь от стука в парадную дверь и убираю с подлокотника кресла пепельницу.
– Я знаю, что ты там! – орет кто-то сквозь щель в почтовом ящике.
Я, чертыхаясь, застегиваю ширинку и иду к черному ходу, но у самой двери останавливаюсь, соображая, что даже не знаю, от кого собрался удрать. Бесшумно выхожу в прихожую и выглядываю на крыльцо через узкую полоску между шторками на коне.
Ко мне пожаловал Филип, брат Мэл. Черт, думаю я. Все помешались сегодня на нашей с ней ссоре. Этого типа мне нечего бояться. Я раскрываю дверь и рявкаю:
– Чего тебе здесь надо?
Он мгновенно отходит на несколько шагов назад. Ничего другого я от него и не ожидал.
– Эй, ты, – говорит он не вполне уверенным голосом.
Я сразу догадываюсь, что болван приперся ко мне с намерением «по-мужски» со мной разобраться, но точно знаю, что в драках он не участвовал с тех пор как окончил школу, да и в те времена никогда не выходил из них победителем. Мне достаточно лишь соответствующим образом глянуть на него, и ему уже становится дурно.
– На сей раз ты зашел слишком далеко, Бекс. Если бы я не был таким...
– Кретином?
– Нет, таким сдержанным человеком, то давно пришел бы к тебе и...
– Довольно, Филип. Проходи и давай выпьем, – говорю я, закуривая. – А потом ты, может, наконец объяснишь мне, что я такого сделал.
Филип смотрит на меня с недоверием.
– Я пальцем тебя не трону, Фил. Просто хочу понять, что происходит. Проходи, обо всем поговорим. Послушаешь, как сложившаяся ситуация видится мне. Может, я ни в чем и не виноват?
– Ладно, только не выкидывай никаких фокусов.
– Филип, по-моему, это ты явился сюда, желая что-то выкинуть. Скажу тебе откровенно, меня сегодняшний день окончательно вымотал. Проходи.
Филип следует за мной в гостиную, а я подумываю, не треснуть ли ему и впрямь разок-другой по башке. Но отказываюсь от этой затеи. Сейчас для меня главное – выбраться из этого дерьма, а не поколотить какого-нибудь дегенерата. Врезать ему я смогу и позднее.
– Итак, – говорю я, наливая для него скотч в одну из кружек «Арсенал». – Расскажи, почему все так сильно расстроены?
– Только не пытайся нас дурачить, Бекс. Всем известно, что это был ты.
– О чем это ты?
– Принимаешь нас всех за полоумных? Думаешь, мы поверим, что это не твоих рук дело? – спрашивает он, отхлебнув из кружки.
– Какое еще дело?
– Неужели твое бесстыдство действительно не имеет границ?
Чувствуя, что сыт по горло дебильными играми, я хватаю со стола бутылку, приподнимаю так, словно намереваюсь долбануть ею по котелку своего гостя, и реву:
– Филип, если ты сейчас же не расскажешь мне, в чем дело, я разобью эту склянку о твою голову!
Филип накладывает в штаны, вскидывает руки в бесполезной попытке защититься, роняя мою кружку. Она падает на пол, ручка отбивается.
– Я предупреждаю тебя, Филип. Моему терпению настал предел.
– Ты ограбил маму с папой, – лопочет он.
– Что-что?
– Ты обворовал дом мамы и папы.
У Филипа есть одна привычка, которая изрядно действует мне на нервы. Он называет своих предков мамой и папой даже когда разговаривает с посторонними людьми.
Неожиданно все становится на свои места. Я понимаю, почему все, с кем я разговаривал сегодня, смотрели на меня волком.
– Ах вот оно что, – произношу я. – Значит, ваших стариков обчистили, и вы считаете, что это сделал я?
– Это был ты, – утверждает Филип.
– Не тупи, Фил! Для чего бы мне такое понадобилось?
– Не знаю, но ведь ты именно подобными вещами занимаешься.
Я наклоняюсь, поднимаю кружку и протягиваю ее Филипу. Тот долго колеблется, как собака, которую слишком часто колотили палкой, но потом все же берет ее. Я опять наливаю ему скотч и ставлю бутылку на стол.
– Ну спасибо! Значит, вы полагаете, я способен на такое? Обчистить предков собственной подруги? Большое вам спасибо!
– Мы все знаем, что это сделал ты, Бекс.
– Вы уверены? На сто процентов? Тогда подавайте на меня в суд. Встретимся в зале заседаний.
Я отпиваю скотч и погружаюсь в раздумья. Филип начинает рассказывать, как сильно опечалилась после грабежа его мама, как она плакала целых три дня, как их старик собирался пристрелить меня и так далее, и тому подобное.
– Это был не я, – говорю я, но он наотрез отказывается мне верить. – Хорошо, когда произошло ограбление?
– О, Бекс, даже не старайся...
– Нет, ты ответь, ответь, когда их ограбили?
Филип смотрит на меня и качает головой. Потом ставит на стол кружку, поднимается и направляется к двери.
– Ты сам прекрасно знаешь, когда это случилось, играть с тобой в игры у меня нет желания. Ты мерзавец, Бекс, законченный мерзавец.
С этими словами он уходит.
Вот таким вот образом они запятнали мое доброе имя.
Я дважды звоню Мал, по-разному изменяя голос, но папаша не подзывает ее к телефону. По словам Филипа, она провела в их доме целую неделю, все это время утешала свою мамочку. Из того, что Фил мне рассказал, я понял, что пострадали они действительно серьезно. Кто-то не просто обчистил, а перевернул их дом вверх дном – порезал одежду, повключал краны в ванных на втором этаже, написал «Доместосом» на ковре слово ДЕРЬМО и помочился в холодильник.
Не похоже на работу профессионала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60