И пошел синусоиды строить ногами, вышлепывая в темно-синие кайма, – вперед головой.
Никанор же – прочтет, ужаснется; и – вскочит; и – сядет.
– Прочли? Ну, – Антанта старается дело поставить иначе; открытия – нет: почему?
Замигал Никанор.
– Трепетица не дошлая, – вникните! Да потому, что – расчет на открытие; значит, – прицелились: шуба была бы, – вши – будут!… А прежде писали, что – есть.
Никанору казалось: в мозгу вырезает, – простым сочетанием вырезок.
– Версия третья, – и новая пачечка.
– Ну-те?
Глазами блеснул; и, закинувшись под потолок, похохатывал.
Лунные пятна за окнами тускли; кисейно летали снега; голосили, бренчали, качались, курились, клочились.
– Прочли?… Эге!… Выскочил, как чорт из ада, кинталец, Цецерко-Пукиерко, парень-ловкач; он открытие выжал из брата – рабочему классу, ведомому в бой Гинденбургом; и это-с, конечно-с, немецкие денежки-с!… Вот до чего англичане додумались: Энгельс и Маркс полстолетием ранее, выдуманные немецкой армейщиной, для Гинденбурга рождали Либкнехта!… Да вы трегубительно так не смотрите… Вы – вникните: и ароматы ж!
Взусатился:
– Американцы при помощи Англии хапают… Мало: им все – недохап… Ну-те, – прежде писали о воре, Мандро.
Топотец Леоноры вдали.
– О том самом, который… Я вам говорил…
Никанор, перестегивая пиджачок, стал узехоньким; а топотец приближался.
– Теперь нет Мандро; англичане не верят-де: вор-то – Цецерко…
Скрипение цыпочек остановилось у двери.
– Французы ж молчат на иных основаньях: нащупали; нет-де Пукиерки: две орьентации!
Выскочил из-за стола; ухо выставил: он – многоухий! Леоночка, с тихой опаской глядевшая в двери, – вошла.
– Брось, Леоночка, – брось: не мешай… Негораздо!
Снял руку с плеча; взгляд сказал:
– Коли ложь, – лги вовсю.
И она их оставила: он ей казался опасен: во всякое время; и он ей казался сугубо опасен теперь; а спасителен был в роковые минуты.
И вспомнила первый его на нее рассверкавшийся взгляд: с этим взглядом в «Эстетике» встал перед ней: взгляд опасный!
____________________
Конвертец, ей сунутый (от Тигроватки), достала; опять перечла содержание: «Не поминай меня лихом, Лизаша. Я все же – отец».
И прочтя, с горьким плачем записку она растерзала.
____________________
Луна рвала тучи, как фосфором; в голубоватых сугробах – какие-то тени; оранжевый вспых бросил луч; и его перерезала тень; фонаришка маячил далеко звездочкой: знать, у заборика.
В Пензе– то…
Тителев выпохнул новую паческу дыма:
– В российских газетах.
Прислушался к шуму под окнами.
– Что я сказал? Да; об этом о всем – ни гугу, потому что ваш брат – русский подданный; стало быть: дело полиции, дело разведки.
Под окнами – топоты, шурки:
– Ведите…
– Валите…
– Идем?
И наставилось ухо: на окна.
– Нас держат в прицеле; у них данных нет… Вы оставьте трепак: мы окровавников этих повесим…
Как стулом придвинулся, как две руки положил пред собою на стол, как, сцепившися пальцами, палец о палец
вертел, была силища.
И Никанору мерещилось: стул, на котором сидел, – точно выдернут.
– Правда – из силы растет; оправдание есть волевое начало; оправдывать: взять, да и с делать; немецкое слово «беграйфен», что значит «усвоить», в первичном значении – «схватывать»; ну-те: собака хватает говядину!
В окнах сквозной, застонав, пал в заборики.
Падала –
– кондовая, неживая Россия,
«Синица» Терентия Титовича Никанора сражала без промаха.
Но чтобы вид показать?
Воротник – торчея; нос – торчок; грудь – колесиком: гордость, величие, пренебрежение!
Дергал словами, как блошками.
– Чч-то-с? Мировое значение, – плечи взлетели. – Терентия Тителева – эдак-так, эдак-так, по «Лаврову» – не так-то уж каменно!
Тителев встал, подняв трубочку, в замути зеркала, чтоб увидеть лопату своей бороды; и увидел растреск потолка.
В кресло сел:
– Ну-те, что-то вы галиматейное подняли?
Будто страдал ломотой всех суставов.
Разглядывал, как замурованный, ногу дерущий штиблет Никанор, положив на колено, метал в нос его:
– Я и сам был народником: резал лягушек… И в Пензе…
– Да, – слышал: что в Пензе-то… в Пензе…
– Дубинушку пел, – так-чч-то: Маркс – про одно; «мы» с Иванчиным-Писаревым – про другое, – так что!
«Вззз» –
– сугробы разматывались, как клубки у забора; и снова наматывались, как клубки: у забора,
И Тителев в бразилианскую бороду глаз уронил: и забрысил ресницами, точно слепой.
– Неотвязчив, как гвоздь в сапоге!
И в сукно сизо-серое аолотецм он тюбетейки на серые руки упал: не лицо, – тюбетейка глядела в лицо Никанора, как масочка.
А Никанор – наседал: кто же лучше-то? «Тителев» с Марксом, «Коробкин» с Лавровым?
– Я думаю, – чч-то: оба лучше!
И так посмотрел из-за стекол очковых, как будто открытие это Америки испепеляло: чорт с ведьмой! А разве его, Никанорова, жизнь не есть форменная революция быта – так что? Задопятова, брата, Ивана, – обфыркал; Ермолову У Стороженок (лет двадцать назад) едкой критикой встретил? Он, он «им» покажет!
Не Тителеву – тюбетейке, лежавшей на серых руках: видимо, Тителев спал; тюбетейка слетела: глядела открытая лысинка и закрывала под черепом – лабораторию взрывов.
Решил Никанор очень твердо, что после открытия люка, в который проваливаются «они» и в который Иван, брат, еще, чего доброго, свалится, – так – чч-то: противиться будет тому, чтобы брат – переехал.
А кто-то в окошко царапался: там – тень тулупа.
Терентий же Тителев – значит, не спал, – вдруг квадратной спиною взлетел, вырезаясь из синего кресла, как серенький зайчик; глазами, как шилом, хватил:
– Сила – сила!
Защелкало: свистнуло; с дворика на перламутрово-снежном коне пролетел в переулок невидимый воздух.
И – резкий звонок.
И – ввалились рабочие с грохотом, с кашлем; в переднюю: Тителев мячиком – к ним; разлетаясь рукою, прощелкавшей в мраке передней:
– Здорово, товарищ Жерозов, здорово, Трещец: ну, – и как? Боевая дружина?
– Как видно, – басило.
– Запомните: синяя тряпка – валите; а желтая тряпка – ни-ни!
– Есть, – басило.
– Товарищ Торборзов?
– На улице: у ледника стражу держит.
– Так вы позовите…
Ушли.
Химияклич
– Ребята славнецкие: с ними легко; дай упор, – мы вселенную с оси свернем, – дроботнули два пальца.
– Упор этот дан!
Припечатал к столу кулаком:
– Мировою войной… Погодите, что будет; что есть уже!
Бросило в дрожь пред безумием этого лысенького господинчика; и Никанор посмотрел на него, будто полинезиец трепещущий на фетиша; так бы вот и орнуть на него:
– Куда? Стойте! Себя, свою партию, класс, да и нас – Серафиму Сергеевну, брата, Ивана, – свергаете в бездну!
А тот лишь стальными глазами блеснул:
– Независимого положения – нет: быть не может; эго: либо с нами, – вполне-с; либо – против:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97