Впрочем, если бы ему не удалось увидеть королеву, он мог обратиться к сэру Луи Робсарту, но кроме него никто другой не должен был быть впутан в это дело.
Выйдя от герцога, Малькольм с отчаянием обратился к Джемсу:
– Сир, сир, могли бы вы избрать кого-нибудь другого вместо меня?
– Как, – вскричал тот в сердцах, – тебе мало, что ли, такой чести?
– Нет, нет, сир! – ответил Малькольм, рыдая. – Но мне не хотелось бы одному возвращаться в Париж, – это именно то, что требовала от меня графиня Де Гено, для… для…
Он не в состоянии был продолжать далее.
– Да ты с ума сошел! – вскричал Джемс. – Если мадам де Гено и вздумала бы теперь заниматься подобными делами, надеюсь ты не на столько глуп, чтоб поддаться ее влиянию. Нечего и упоминать более об этих глупостях.
Малькольму оставалось только повиноваться. Во время приготовлений в дорогу, он хотел еще раз повидаться с отцом Бенеттом. Вбежав в часовню он увидел, что капеллан собирался начать одно из самых длинных богослужений, а ждать скончания его было невозможно. Волнение его было до того сильно что он не мог вспомнить ни одной молитвы, и, ограничившись земным поклоном, поторопился к себе чтобы король Джемс не заметил его отсутствия.
ГЛАВА IV
Помолвка
Придворные дамы были в страшном волнении. Все ожидали грустной развязки болезни короля. Одна только Екатерина была совершенно спокойна. Мысль о смерти мужа не забредала в ее голову; что же касается ухаживания за ним, то, по ее мнению, это был совершенно лишний труд для королевы. Мать ее тоже никогда не заботилась о здоровье короля Карла, и Екатерина последовала ее примеру.
Окружающие уговаривали ее ехать к мужу, описывая ей опасность его положения, но все советы их падали на каменистую почву, и, наконец, королева Изабелла попросила всех удалиться, предупреждая всех, что дочь ее, в свою очередь, может тоже занемочь.
Но когда поздно вечером сэр Робсарт подъехал ко дворцу, и все встретили его глубоким молчанием, зная, что он ни за что не покинул бы живого короля, холодная бесчувственность Екатерины исчезла. Воображение ее было не на столько сильно, чтобы предчувствовать близость несчастья, но когда она узнала, что муж, по милости которого она пользовалась таким блеском, был отнят у нее, она разразилась страшными криками и потоком слез, и дошла до того, что один вид сэра Луи приводил ее в состояние, близкое к помешательству.
В то время, как пронзительные крики ее и рыдания наполняли воздух, странный голос произнес следующие слова:
– Что? Сын мой, Генрих, умер?.. – и бледный, как видение, со всклокоченными волосами, с блуждающими глазами и бессмысленным взглядом, несчастный король Карл озабоченно вопрошал окружающих: – О, скажите, что я все еще болен! Скажите, что это только ужасный сон! Он, такой храбрый, сильный, веселый, такой добрый к бедному старику! Он, сын мой Генрих – умер… Да этого быть не может! Умирают дряхлые… больные.
Когда же сэр Луи ласково объяснил истину, старик закрыл лицо руками, и шатаясь, вышел из комнаты, повторяя все тем же бессмысленным тоном:
– Сын мой, Генрих! Добрый сын мой, Генрих! Самый ласковый из всех детей моих!
Действительно, ни одного из сыновей своих он не оплакивал так; никто, кроме Генриха, не оказывал бедному помешанному королю столько ласки и внимания. Старик с трудом дотащился до своих покоев, и в течение нескольких дней оставался бесчувственным ко всему, вспоминая только доброго сына своего Генриха. Он едва прикасался к пище, и с каждым днем слабел все более и более.
По придворному этикету Екатерину поместили в отдельную комнату, обитую черным. Множество свечей освещало парадную кровать, где она лежала, окруженная придворными.
Временами нападали на королеву припадки бешенства, она кричала, рыдала, рвала на себе волосы и звала на помощь своего царственного мужа.
Во время этих кризисов трудно было сдержать ее. Мать отказывалась ходить за ней, уверяя, что она, как отец, сходила с ума. Екатерина отталкивала от себя даже самого сэра Робсарта. Одна Эклермонда имела на нее магическое действие: ласковым, нежным голосом, не лишенным стойкости, она, как неразумного младенца, успокаивала беснующуюся. Смерть эта сильно поразила леди Монтегю. В первый раз осознала она, что великий человек может умереть, исчезнуть с лица земли, и она, подобно робкому дитяти, не отставала от Эклермонды, всюду следуя за ней по пятам.
Увы, бедная Эклермонда! Ей самой грозило страшное, неотразимое несчастье. Мысль эта блеснула в голове Алисы, и она воскликнула:
– Но Клеретта, со смертью его исчезает и великодушное обещание его устроить в Париже общину сестер милосердия!..
Эклермонда ответила грустным кивком и прошептала:
– In principibus non confide.
– Что намерена ты делать, дорогой друг мой? – спросила Алиса, внимательно всматриваясь в ее побледневшее лицо.
– Я постараюсь возлагать более надежды на Бога, и менее на сильных мира сего, – прошептала она, сложив молитвенно руки.
– Может… – начала Алиса.
– Ах, Алиса! Хорошо бы, если бы со смертью короля обрушилось горе на меня одну. Молись, молись за меня, Алиса, теперь никакая сила на земле не может защитить меня от произвола родственников…
– Нет, нет, Эклермонда! – вскричала Алиса. – Ты ошибаешься! А мы на что же? Ты забываешь отца моего и герцога Бедфордского – они не допустят никакого насилия.
– Ни тот, ни другой не в силах защитить меня. Сам король Генрих не мог действовать открыто в этом случае, но он был так великодушен, так могуществен, так силен словом и делом, что никто не осмелился бы в его присутствии решиться на какую бы то ни было низость. В настоящее время англичане более, чем когда-либо, должны опасаться раздражать против себя герцога Бургундского. Никто не осмелится придти мне на помощь, никто и не должен осмелиться, ведь принцы действуют не от своего имени, а от имени ребенка в колыбели. Я уже надоела графине Жакелине; теперь никакая сила не может помешать родственникам увезти меня с собой, или же…
– Но это невозможно! – воскликнула Алиса. – Это невозможно! Ах, почему нет здесь моего отца!
– Он ничего не сможет.
– Монастырь…
– Ни один монастырь Франции не посмеет держать меня без согласия епископа Туренского.
– О! Да этого не может быть! Этого не должно быть! – вскричала Алиса с отчаянием.
– Успокойся, милая Алиса, я не верю, что несчастье это может осуществиться. Надеюсь на Всемогущего Бога, коему посвятила жизнь свою. Он не допустит этого! Не пугайся, не примут же против меня сильных мер в первые дни траура? Я же воспользуюсь этим временем, и постараюсь бежать в Англию или же пробраться на юг Франции, в лагерь Арманьяков, – там можно будет мне постричься.
Но разговор приятельниц был прерван появлением посыльного, явившегося позвать леди Монтегю на смену одной фрейлины, дежурившей у королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70