Потом в сторону полетел автомат. Юра вкладывал все в этот бег. Вперед, только вперед! Ему казалось, что туннель перед ним плывет и дрожит. Морозов вытирал слезы рукавом и бежал, бежал!
Где-то впереди человека с портфелем ждали лоялисты и повстанцы, где-то позади реакционеры ждали войны, а далеко-далеко за границей в немом напряжении ждали войска. Между ними бежал человек, ненавидящий их всех вместе взятых. Человек бежал, понимая, что уже никогда не будет прежним. Ни он, ни мир вокруг него.
Москва.
Декабрь 1991 года
Сильный южный ветер на какое-то время отбросил от города обложившие его морозы, но зима неумолимо брала свое, обильно вываливая на уставшие улицы запасы белых хлопьев. Хмурые, похмельные дворники выходили на расчистку трижды в день, но и эти труды пропадали даром. Пробираться по тесным снежным коридорам становилось все труднее. На дорогах образовывались многокилометровые пробки. Город медленно задыхался под мягким, невесомым, но таким тяжелым покрывалом.
В ресторанчике на Малой Калюжной было пусто. Для туристов не сезон, а москвичи, в основном озабоченные состоянием кошельков, не стремились что-либо праздновать. Да, собственно, и поводов к тому не было.
— Знаешь, Юра, а я собираюсь Москву оставить, — сказал Вязников.
Морозов поднял брови и пожал плечами.
— А оно того стоит? Куда? — Он сделал знак официанту.
Они только что расправились с мясом по-татарски, изумительно порубленным с острыми и растравляющими аппетит специями. Под холодную до ломоты в зубах водочку. Оставалось несколько кусочков на хрустящей греночке.
Подошедший официант все понял мгновенно. Заменил рюмки, и в покрытое тоненьким ледком стекло тонкой струйкой полилась водка. Когда до края оставались считаные миллиметры, парнишка ловко крутанул бутылку и жидкость остановилась. Когда с легким поклоном официант удалился, Морозов почесал затылок:
— Как они это делают, понять не могу. Мне все время кажется, что водка должна расплескаться по всему столу, после таких вот экспериментов.
— Она и расплескивается, — кивнул Вязников. — Чертова куча водки расплескивается по столу и по фартуку этого паренька, когда он учится. Во всем важна сноровка…
— Закалка, тренировка, — подхватил Юра. Поднял рюмку. — Давай за тебя.
— Нет. За нас давай.
— Ну, за нас, так за нас. — Морозов кивнул. Водка в замерзшем стекле — это огонь и лед. Обжигающий пламень, холодный, очень холодный.
Когда беф а-ля татар исчез с тарелок, друзья откинулись на спинки удобных кресел.
Вязников был бледен. Он совсем недавно вышел из госпиталя. Рана оказалась серьезней, чем могло показаться сразу, а кое-какие мелкие осколки так и остались торчать в ноге. Они будут беспокоить его до самой смерти, вызванной микроскопическим кусочком стали, подобравшимся по кровеносной системе к самому сердцу. Но это в будущем. В очень удаленном от этого дня будущем.
— И все-таки я оставлю Москву.
— Почему?
— Не могу. Город словно давит. Тяжело. Конечно, сейчас все разгребли. Стройки идут. Работа кипит. — Алексей покрутил тарелку. Отодвинул. Взял рюмку. Пригляделся к хрусталю. — Но как вспомню, в какую ловушку превращаются эти каменные стены… Когда метро закрыли, дороги…
— Не напоминай, — сморщился Морозов. — Я в метро теперь не езжу. Времени уходит, конечно… И дороже. Но не могу. На работу встаю за два часа. Иначе не успеть.
— Ты все там же, лечишь?
— Ну, если можно так выразиться. Должность называется — «консультант». А у тебя как?
— Как, как… Я ж из госпиталя только-только. Что делать, если честно, не знаю. На завод не хочу. Опять заготовки рисовать… Да и не возьмут. Хорошо хоть, пособие, как этому… блин… как там формулировка?
— Борцу с антинародным режимом! — подсказал Юра. — Всем дали. Все боролись. Я думал, что брат на брата прет, а оказывается, с режимом боролись. Фантазеры, однако.
— Да, этого не занимать. — Алексей хотел было что-то сказать, но краем глаза увидел приближающихся официантов с подносами.
Парень с девушкой подошли к столику. Забрали посуду. Их движения были синхронны, четки и выверены.
«Сноровка, закалка, тренировка, — подумал Морозов. — А девочка ничего».
Девушка была старше своего коллеги, имела широкие бедра и узкую талию. Картину дополняли густые, сильные черные волосы, заплетенные в крепкую косу. Юра успел приметить имя на нагрудном бэджике.
«Мария. Надо будет запомнить».
Такой пристальный интерес не ускользнул от внимания девушки. Она опустила глаза и внезапно покраснела, да так сильно, что Морозов с трудом сдержал улыбку.
— Прошу вас! — бодро сказал официант. — Зайчатина, запеченная в тесте!
Он снял крышку с подноса и принялся сноровисто обрезать ножом корку теста, запекшуюся над горшочком. По заведению поплыл одуряющий запах.
— И пушкинские голубцы, — неуверенно сказала девушка, ставя перед Юрием тарелку. — Из оленины…
— Весьма вам признателен, — ответил Юра, стараясь заглянуть Марии в глаза.
Та покраснела еще сильнее, что-то буркнула и упорхнула.
— Приятного аппетита, — немного поклонился, уходя, парнишка-официант. Он сделал шаг назад, но остановился. — Может быть, водочки?
— Давай! — махнул рукой Вязников. — Холодненькой.
— Конечно, холодненькой, другую водку пить нельзя. — Парнишка чуть каблуками не щелкнул от старания.
Буквально через мгновение он уже лихо наливал прозрачную жидкость в лед бокала.
— Все время думаю, как вы так ухитряетесь? И ни капли не пролить, — обратился к нему Морозов
— Опыт. Тренировка. Ловкость рук, и никакого мошенничества, — ответил паренек, не переставая наливать. — Прошу вас!
И бесшумно удалился.
Камин уютно потрескивал смолистыми дровами неподалеку. Колотые чурбачки были разложены рядом, распространяя по всему помещению приятный запах еловой смолы.
— Новый год скоро, — невпопад сказал Морозов. — Елку надо бы…
— Не жалко тебе елку рубить?
— Нет… — ответил Юра. — Хотя ради одной недели, пожалуй, жалко.
— Елка должна быть живая. Желательно под окнами, чтоб росла. Хочешь, наряжай, хочешь, так любуйся.
— Идиллическая картина.
— Нет, почему же. — Вязников выловил из горшочка кусок мяса. Взял ломоть черного, крупнозернистого хлебушка, подставил его под вкусно пахнущую зайчатину, ловя капли соуса, и отправил все это в рот. — Вкусно…
— Да, мне тоже нравится, — с набитым ртом ответил Юра.
Оленина имела странный, ни на что не похожий вкус.
— Праздник желудка, — покачал головой Морозов.
— Да, жаль, что не часто.
— Не согласен. И хорошо, что не часто. Во-первых, если часто, то забивается вкус. Во-вторых, наши с тобой кошельки такое не вытянут. Собственно, и один-то раз… По большому празднику.
— Кстати, что празднуем?
— А какая разница? Твой выход из госпиталя, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Где-то впереди человека с портфелем ждали лоялисты и повстанцы, где-то позади реакционеры ждали войны, а далеко-далеко за границей в немом напряжении ждали войска. Между ними бежал человек, ненавидящий их всех вместе взятых. Человек бежал, понимая, что уже никогда не будет прежним. Ни он, ни мир вокруг него.
Москва.
Декабрь 1991 года
Сильный южный ветер на какое-то время отбросил от города обложившие его морозы, но зима неумолимо брала свое, обильно вываливая на уставшие улицы запасы белых хлопьев. Хмурые, похмельные дворники выходили на расчистку трижды в день, но и эти труды пропадали даром. Пробираться по тесным снежным коридорам становилось все труднее. На дорогах образовывались многокилометровые пробки. Город медленно задыхался под мягким, невесомым, но таким тяжелым покрывалом.
В ресторанчике на Малой Калюжной было пусто. Для туристов не сезон, а москвичи, в основном озабоченные состоянием кошельков, не стремились что-либо праздновать. Да, собственно, и поводов к тому не было.
— Знаешь, Юра, а я собираюсь Москву оставить, — сказал Вязников.
Морозов поднял брови и пожал плечами.
— А оно того стоит? Куда? — Он сделал знак официанту.
Они только что расправились с мясом по-татарски, изумительно порубленным с острыми и растравляющими аппетит специями. Под холодную до ломоты в зубах водочку. Оставалось несколько кусочков на хрустящей греночке.
Подошедший официант все понял мгновенно. Заменил рюмки, и в покрытое тоненьким ледком стекло тонкой струйкой полилась водка. Когда до края оставались считаные миллиметры, парнишка ловко крутанул бутылку и жидкость остановилась. Когда с легким поклоном официант удалился, Морозов почесал затылок:
— Как они это делают, понять не могу. Мне все время кажется, что водка должна расплескаться по всему столу, после таких вот экспериментов.
— Она и расплескивается, — кивнул Вязников. — Чертова куча водки расплескивается по столу и по фартуку этого паренька, когда он учится. Во всем важна сноровка…
— Закалка, тренировка, — подхватил Юра. Поднял рюмку. — Давай за тебя.
— Нет. За нас давай.
— Ну, за нас, так за нас. — Морозов кивнул. Водка в замерзшем стекле — это огонь и лед. Обжигающий пламень, холодный, очень холодный.
Когда беф а-ля татар исчез с тарелок, друзья откинулись на спинки удобных кресел.
Вязников был бледен. Он совсем недавно вышел из госпиталя. Рана оказалась серьезней, чем могло показаться сразу, а кое-какие мелкие осколки так и остались торчать в ноге. Они будут беспокоить его до самой смерти, вызванной микроскопическим кусочком стали, подобравшимся по кровеносной системе к самому сердцу. Но это в будущем. В очень удаленном от этого дня будущем.
— И все-таки я оставлю Москву.
— Почему?
— Не могу. Город словно давит. Тяжело. Конечно, сейчас все разгребли. Стройки идут. Работа кипит. — Алексей покрутил тарелку. Отодвинул. Взял рюмку. Пригляделся к хрусталю. — Но как вспомню, в какую ловушку превращаются эти каменные стены… Когда метро закрыли, дороги…
— Не напоминай, — сморщился Морозов. — Я в метро теперь не езжу. Времени уходит, конечно… И дороже. Но не могу. На работу встаю за два часа. Иначе не успеть.
— Ты все там же, лечишь?
— Ну, если можно так выразиться. Должность называется — «консультант». А у тебя как?
— Как, как… Я ж из госпиталя только-только. Что делать, если честно, не знаю. На завод не хочу. Опять заготовки рисовать… Да и не возьмут. Хорошо хоть, пособие, как этому… блин… как там формулировка?
— Борцу с антинародным режимом! — подсказал Юра. — Всем дали. Все боролись. Я думал, что брат на брата прет, а оказывается, с режимом боролись. Фантазеры, однако.
— Да, этого не занимать. — Алексей хотел было что-то сказать, но краем глаза увидел приближающихся официантов с подносами.
Парень с девушкой подошли к столику. Забрали посуду. Их движения были синхронны, четки и выверены.
«Сноровка, закалка, тренировка, — подумал Морозов. — А девочка ничего».
Девушка была старше своего коллеги, имела широкие бедра и узкую талию. Картину дополняли густые, сильные черные волосы, заплетенные в крепкую косу. Юра успел приметить имя на нагрудном бэджике.
«Мария. Надо будет запомнить».
Такой пристальный интерес не ускользнул от внимания девушки. Она опустила глаза и внезапно покраснела, да так сильно, что Морозов с трудом сдержал улыбку.
— Прошу вас! — бодро сказал официант. — Зайчатина, запеченная в тесте!
Он снял крышку с подноса и принялся сноровисто обрезать ножом корку теста, запекшуюся над горшочком. По заведению поплыл одуряющий запах.
— И пушкинские голубцы, — неуверенно сказала девушка, ставя перед Юрием тарелку. — Из оленины…
— Весьма вам признателен, — ответил Юра, стараясь заглянуть Марии в глаза.
Та покраснела еще сильнее, что-то буркнула и упорхнула.
— Приятного аппетита, — немного поклонился, уходя, парнишка-официант. Он сделал шаг назад, но остановился. — Может быть, водочки?
— Давай! — махнул рукой Вязников. — Холодненькой.
— Конечно, холодненькой, другую водку пить нельзя. — Парнишка чуть каблуками не щелкнул от старания.
Буквально через мгновение он уже лихо наливал прозрачную жидкость в лед бокала.
— Все время думаю, как вы так ухитряетесь? И ни капли не пролить, — обратился к нему Морозов
— Опыт. Тренировка. Ловкость рук, и никакого мошенничества, — ответил паренек, не переставая наливать. — Прошу вас!
И бесшумно удалился.
Камин уютно потрескивал смолистыми дровами неподалеку. Колотые чурбачки были разложены рядом, распространяя по всему помещению приятный запах еловой смолы.
— Новый год скоро, — невпопад сказал Морозов. — Елку надо бы…
— Не жалко тебе елку рубить?
— Нет… — ответил Юра. — Хотя ради одной недели, пожалуй, жалко.
— Елка должна быть живая. Желательно под окнами, чтоб росла. Хочешь, наряжай, хочешь, так любуйся.
— Идиллическая картина.
— Нет, почему же. — Вязников выловил из горшочка кусок мяса. Взял ломоть черного, крупнозернистого хлебушка, подставил его под вкусно пахнущую зайчатину, ловя капли соуса, и отправил все это в рот. — Вкусно…
— Да, мне тоже нравится, — с набитым ртом ответил Юра.
Оленина имела странный, ни на что не похожий вкус.
— Праздник желудка, — покачал головой Морозов.
— Да, жаль, что не часто.
— Не согласен. И хорошо, что не часто. Во-первых, если часто, то забивается вкус. Во-вторых, наши с тобой кошельки такое не вытянут. Собственно, и один-то раз… По большому празднику.
— Кстати, что празднуем?
— А какая разница? Твой выход из госпиталя, например.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78