До меня донесся запах карри. Акико принесла пиво.
– У меня будто камень с плеч свалился.
Хозяйка налила пива. Она уже не флиртовала, и очаровательная неуверенность тоже куда-то исчезла.
– Я чувствовала, что между нами какое-то совершенно лишнее напряжение. А потом посмотрела на тебя спящего, и все прошло.
– Это, случайно, никак не связано с потерей девственности?
– Выходит, ты все-таки можешь нормально изъясняться.
– Помнится, ты говорила, что лишилась девственности в семнадцать. Выходит, соврала?
– Курю с пятнадцати. Тем мои шалости и ограничивались. А ты надеялся, что я все еще девственница?
– Как-то не задумывался.
Я пил пиво, рассеянно глядя на Акико. Она встала и принялась готовить салат. На сковородке шкворчало мясо.
– Не готово еще?
На пустой желудок ждать невозможно.
– Заправку приготовила, – сказал Акико, встряхивая бутылку. Я зацепил палочками пару ломтиков огурца. Заправка оказалась недурна.
Хозяйка внесла карри. На этот раз мясо отличалось: не перетомленное, мясной вкус остался.
– Хочешь, я тебя завтра нарисую?
– Только завтра?
– Мне сейчас не хочется.
– Обнаженной?
– Не знаю. Посмотришь, как я работаю.
Мне хотелось нарисовать женщину по имени Акико.
– Щетину сбрей, ладно?
– Натирает?
– Да нет. Страшно. Я когда увидела тебя в мастерской, так перепугалась, что даже звонить боялась.
– И сейчас я страшный?
– Не знаю.
Мы вели совершенно обыденные разговоры. Если бы кто-нибудь увидел нас в ресторане, наверняка принял бы за отца с дочерью. После карри по всему телу выступила испарина. Мясо было острым, горячим – к тому же я впервые за несколько дней по-человечески поел. Акико поставила музыку – соло на фортепьяно. Видимо, это была ее любимая вещь.
– К музыке безразличен?
– Пожалуй. Раньше как-то не задумывался.
– Бывает, до слез растрогает. Я часто ее слушаю, хотя плачу не всегда.
– Так бывает.
Я закурил. По щекам Акико потекли слезы.
4
Холст двадцатого формата покрывал сантиметровый слой краски – уж очень долго я наносил линии слой за слоем.
С полотна будто исходили чувства. Как меня угораздило такое сотворить? Часами я размышлял, стоя перед холстом. Тут не было намеренности с моей стороны – я просто позволял картине родиться к жизни. Отложив картину в сторону, я достал чистый холст двадцатого формата и легкими движениями набросал углем некую фигуру.
Это была женщина, Акико. Я безотчетно водил углем по холсту, пока не получилось обнаженное тело, нечто среднее между абстракцией и конкретным образом. В мозгу отпечаталось, что набросок отнюдь неплох.
Когда стемнело, я направился проведать Акико. Взял с собой целую коробку собственноручно изготовленных стеков.
– Можно попросить у тебя холст? И краски.
– Как, сейчас?
– Да, прямо сейчас. В голове засела картина, надо ее излить.
Хозяйка спустилась в гостиную и принесла мне все необходимое.
Я выдавил краски на палитру, смешал их стеками и нанес на полотно, полностью покрыв его бледно-голубым. Мне даже не нужна была модель, так что Акико наблюдала за работой из-за плеча.
– На сегодня, пожалуй, хватит.
– Жутковато.
– О чем ты?
– Знаешь, здесь ни формы, ни цвета, но все равно понятно, что там, на полотне, я.
– Этого не стоит бояться.
– Наверно.
– Есть хочу.
Еда была уже готова, Акико заранее об этом позаботилась.
Не спросив разрешения, я принял душ. Хозяйка предусмотрительно обновила зубные щетки и повесила свежие полотенца. Вернувшись из ванны, я достал из холодильника баночку пива.
На горячее шла форель.
– Сейчас опять высмеивать станешь.
– Барьеры никому не нужны, я думал, мы их уже сняли.
– Верно говоришь. Я тебе приготовлю, а ты смейся, если хочешь. Только мне все равно почему-то кажется, что это имеет какое-то отношение к живописи.
Да, отношение тут было самое непосредственное. И дело не только в готовке: у нее все было связано с живописью. Просто Акико, вероятно, это обнаружила через стряпню.
– Вкусно.
– Лукавишь.
– Да нет. Отлично готовишь.
Акико засветилась от счастья.
Поужинав, мы немного выпили и поднялись на второй этаж. Говорили мы как любовники и при желании всегда могли заняться сексом. На меня нашло неведомое ранее умиротворение, приятное спокойствие. Я даже не задумывался, чем это грозит моей душе.
Оборотной стороной монеты была жестокость, и я, увы, хорошо это знал. Я не старался погрузиться в блаженное ощущение мира и не придавал ему большого значения. Так бывает в солнечный зимний день: проглянет солнце сквозь голые ветви, согреет жухлую траву, и непременно подует стылый ветер в лицо.
День растянулся на четыре. Полотно в доме Акико избороздили режущие контрастные линии на небесно-голубом фоне. Эти линии не имели видимых очертаний, и все же на холсте узнавалась Акико.
В моей хижине ждала другая Акико, зародившаяся в виде стайки разноцветных брызг. Любой, кто бы увидел картину, сразу признал бы девушку.
Позвонили из Токио.
– Нью-йоркский художественный музей просит вас представить что-нибудь для Выставки современного искусства.
Это был владелец моей галереи. Голос его дрожал от волнения, которое он безуспешно пытался скрыть.
– Обязательно представьте свою «сотку», хозяин будет в восторге.
– Картина продана. Делайте с ней, что сочтете нужным.
– Вы же понимаете, какой удостоились чести. Владелец хочет отправиться в Нью-Йорк и приглашает вас.
– Обставьте это как-нибудь без меня. Я не планирую никуда выезжать.
Раньше я бы выразился куда грубее. Теперь голос по телефон звучал таким далеким.
– Я так и думал. Хорошо, мое дело предложить, а как вы поступите, уж решайте сами. Постараюсь как-нибудь объясниться с владельцем картины. Только не удивляйтесь, если вам пришлют букет.
– Мне ничего не нужно. Передайте, что я уже получил свое вознаграждение.
– Вам, похоже, нравится в горах.
– В такие времена – да. И я бы предпочел, чтобы меня не беспокоили.
– Я вас понял. Меня просят устроить с вами интервью, мы ведь ограничимся живописью? Не хотелось бы посвящать их в остальные аспекты.
– Согласен.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет, пока все есть. Я повесил трубку.
Тут же снова раздался звонок.
– Что-нибудь радостное сообщили?
Это был Номура.
– Наведался в отдел новостей культуры. Если согласишься, есть шанс неплохо заработать. С газетой договоримся.
– Забудь.
– Я так и думал. По телефону тебя не уговоришь. Просто любопытно было узнать твою реакцию. Не волнуйся, газетчикам о твоей берлоге ни слова.
– Не надо делать вид, будто оказываешь мне одолжение.
– А картина, которую хотят отправить на выставку, висит в галерее?
– Не знаю.
– Не знаешь?
Ох, чувствую, тут какой-то подвох. Меня чутье еще не подводило.
– Неужели.
– На эту тему можно книгу написать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51