Она никак не могла привыкнуть, что слуги всегда сначала обращаются к герцогу, а ее как будто не видят, если Монкриф рядом.
– Принеси его светлости чашку крепкого бульона и скажи поварихе, чтобы приготовила чай из трав. – Монкриф недовольно фыркнул, Кэтрин сдержала улыбку. – Тебе нельзя тяжелой пищи. Даже не думай, – бросила она через плечо.
– Прибавь к этому горчицу, и я удвою твою плату, – подал голос с кровати Монкриф.
– Только попробуй, – вмешалась Кэтрин, – и завтра пойдешь полоть огород.
Лакей переводил взгляд с одного на другого, не зная, кого слушать.
– Ну, хорошо, – вздохнула Кэтрин. – Не думаю, что горчица очень повредит. – И она кивнула лакею. – И прошу, не принимай слова герцога всерьез, у него лихорадка.
– Я уже хорошо себя чувствую, – сообщил герцог молодому лакею. – И я удваиваю твое жалованье.
Когда дверь закрылась, Монкриф обратился к Кэтрин:
– Джулиана им всем очень плохо платила, надо будет пересмотреть их заработки.
Кэтрин кивнула. Ее в который раз поразил этот человек – лежит чуть живой и думает о заработках своих слуг.
– Пока мы будем ждать бульон, расскажи мне, что случилось, – попросила она, ласково поправив мужу повязку.
– И горчицу, – повторил он. – Бульон и горчицу. – И Монкриф улыбнулся озорной улыбкой, в его глазах заиграли знакомые чертики.
Кэтрин покачала головой и присела на край кровати. Монкриф протянул к ней руку, их пальцы переплелись. Надо же, как все странно: муж лежит больной, раненый, а Кэтрин все равно волнуют его прикосновения, нестерпимо хочется наклониться и поцеловать его в губы.
– Как твоя рука? – спросила Кэтрин, чтобы избавиться от глупых мыслей.
– Саднит. – Монкриф попытался согнуть локоть, но скривился от боли.
В дверь постучали, и на пороге появилась представительная процессия горничных и лакеев. Один нес салфетку, другой – стакан вина на подносе. Вина Кэтрин не заказывала, но промолчала. Следующий подал кувшин с горячей водой, еще один – пустой таз. У каждого в руках была какая-нибудь вещь. В спальню набилось больше десяти человек, и все были рады видеть, что герцог уже сидит среди подушек, а на его лице играет знакомая улыбка. Кэтрин решила, что молодые горничные, пожалуй, слишком пялятся на его мускулистую грудь и могучие руки. Она встала, прошла к двери и распахнула ее, явственно показывая, что время оставить герцога в покое. Монкриф широко усмехнулся, когда Кэтрин твердой рукой закрыла за слугами дверь.
Присев на кровать, она наблюдала, как он съел сначала горчицу, а потом бульон и оглядел поднос, как будто надеясь, что там найдется еще что-нибудь, пожалуй, утром он сможет поесть более основательно.
– Тебе надо отдохнуть.
– Только если ты ляжешь рядом. Не спать же тебе в кресле.
– Уже почти рассвет. Монкриф удивился.
– Слуги сидели под дверью почти всю ночь. Они беспокоились о тебе.
– Ты тоже не спала, Кэтрин?
– Я – твоя жена, – спокойно возразила Кэтрин. – Кому же о тебе заботиться, как не мне?
– Если ты такая замечательная сиделка, то должна знать, что у пациентов надо поддерживать хорошее настроение. Ложись рядом.
– Питер будет шокирован. Не говоря уж об Уоллесе.
– Надеюсь, слуги оставят нас в покое. – Монкриф скроил серьезную мину – настоящий герцог.
Кэтрин против воли улыбнулась. Она была так счастлива, что Монкриф чувствует себя, лучше. Муж выразительно посмотрел на дверь, и она послушно встала и заперла ее на ключ. Пока Кэтрин ходила, Монкриф подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.
– Мне надо раздеться, – сказала Кэтрин.
– Ну, разумеется. – Монкриф улыбнулся. – Мне отвернуться?
– Ты, пожалуй, отвернешься! – насмешливо проговорила она, хорошо зная своего мужа.
– Я был ранен.
– И теперь тебя надо развлекать.
– Вот именно.
На камине горела только одна свеча, чтобы не мешать, Монкрифу спать, однако в комнате все равно было слишком светло. У Кэтрин не хватало духу раздеваться при свете. Она взглянула на свечку, но Монкриф замотал головой.
– Кэтрин, ты же не лишишь больного человека такого удовольствия!
Чувствуя себя очень испорченной, она сбросила туфли. Наверное, это цена, которую ей придется платить за право быть женой и любовницей.
Кожа вдруг стала очень чувствительной, по спине побежали мурашки, но Кэтрин осторожно приподняла юбки, сняла подвязки и медленным плавным жестом спустила чулки.
– У тебя красивые ноги, – сказал Монкриф. – Я сразу это заметил.
Кэтрин ощутила, как жар заливает ее щеки, грудь, плечи. Она не спеша, расшнуровала корсет.
– Я думал, ты рассталась с этими ужасными черными нарядами.
Кэтрин помолчала, но все же призналась:
– Я решила, что раз тебя нет, то приличнее одеться в черное.
Монкриф ответил не сразу, а когда заговорил, его голос звучал хрипло и глухо:
– Иди сюда, Кэтрин.
Платье, наконец, было снято, теперь Кэтрин стояла перед ним только в корсете и рубашке. Кэтрин расшнуровала корсет, положила его на кресло. Ее рубашка была богато расшита веточками чертополоха. Там, где ее прижимал корсет, она смялась. Кэтрин одернула рубашку, повернулась лицом к мужу и хотела лечь, но Монкриф покачал головой:
– Еще не все, Кэтрин. Рубашку тоже надо снять.
– Можно, я задую свечу?
Монкриф снова покачал головой. Тогда Кэтрин нагнулась, взялась за подол и через голову стянула с себя рубашку. Несколько секунд она подержала ее перед собой, потом решительным жестом отбросила в сторону.
Более скромная женщина постаралась бы прикрыться, но Кэтрин не могла забыть ночь, когда увидела Монкрифа в первый раз. Тогда он стоял перед ней обнаженный, позволяя, как следует разглядеть себя. Сейчас она чувствовала примерно то же самое и даже ощущала некую гордость, когда взгляд Монкрифа пробежал сначала вниз по ее телу, а потом вверх. Его улыбка вдруг пропала, исчезли даже веселые чертики из глаз.
– Я помню, как ты выглядела в ту первую ночь, – негромко проговорил он. – Я никогда в жизни не видел такой красивой женщины. Твое тело было так совершенно, что ты казалась ожившей статуей.
– А сейчас?
Монкриф улыбнулся, удивленно приподняв брови.
– Ты напрашиваешься на комплимент, Кэтрин? Кэтрин смутилась, ведь так и было.
Она медленно подошла к кровати, поднялась по ступенькам и села спиной к мужу.
– Я ничего не помню о той ночи. Даже сейчас, когда прошло столько времени.
– Может быть, это к лучшему. Я все время сдерживал себя. Говорил, что твоя нагота не имеет значения. Тебе нужна была моя помощь, а не вожделение.
Слова Монкрифа были так близки к ее собственным недавним мыслям, что она улыбнулась.
– Распусти волосы, Кэтрин.
Кэтрин послушно вынула шпильки, и волосы упали на плечи тяжелой волной. Она провела по ним ладонями.
– Они спутаются.
– Я расчешу.
– Одной рукой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Принеси его светлости чашку крепкого бульона и скажи поварихе, чтобы приготовила чай из трав. – Монкриф недовольно фыркнул, Кэтрин сдержала улыбку. – Тебе нельзя тяжелой пищи. Даже не думай, – бросила она через плечо.
– Прибавь к этому горчицу, и я удвою твою плату, – подал голос с кровати Монкриф.
– Только попробуй, – вмешалась Кэтрин, – и завтра пойдешь полоть огород.
Лакей переводил взгляд с одного на другого, не зная, кого слушать.
– Ну, хорошо, – вздохнула Кэтрин. – Не думаю, что горчица очень повредит. – И она кивнула лакею. – И прошу, не принимай слова герцога всерьез, у него лихорадка.
– Я уже хорошо себя чувствую, – сообщил герцог молодому лакею. – И я удваиваю твое жалованье.
Когда дверь закрылась, Монкриф обратился к Кэтрин:
– Джулиана им всем очень плохо платила, надо будет пересмотреть их заработки.
Кэтрин кивнула. Ее в который раз поразил этот человек – лежит чуть живой и думает о заработках своих слуг.
– Пока мы будем ждать бульон, расскажи мне, что случилось, – попросила она, ласково поправив мужу повязку.
– И горчицу, – повторил он. – Бульон и горчицу. – И Монкриф улыбнулся озорной улыбкой, в его глазах заиграли знакомые чертики.
Кэтрин покачала головой и присела на край кровати. Монкриф протянул к ней руку, их пальцы переплелись. Надо же, как все странно: муж лежит больной, раненый, а Кэтрин все равно волнуют его прикосновения, нестерпимо хочется наклониться и поцеловать его в губы.
– Как твоя рука? – спросила Кэтрин, чтобы избавиться от глупых мыслей.
– Саднит. – Монкриф попытался согнуть локоть, но скривился от боли.
В дверь постучали, и на пороге появилась представительная процессия горничных и лакеев. Один нес салфетку, другой – стакан вина на подносе. Вина Кэтрин не заказывала, но промолчала. Следующий подал кувшин с горячей водой, еще один – пустой таз. У каждого в руках была какая-нибудь вещь. В спальню набилось больше десяти человек, и все были рады видеть, что герцог уже сидит среди подушек, а на его лице играет знакомая улыбка. Кэтрин решила, что молодые горничные, пожалуй, слишком пялятся на его мускулистую грудь и могучие руки. Она встала, прошла к двери и распахнула ее, явственно показывая, что время оставить герцога в покое. Монкриф широко усмехнулся, когда Кэтрин твердой рукой закрыла за слугами дверь.
Присев на кровать, она наблюдала, как он съел сначала горчицу, а потом бульон и оглядел поднос, как будто надеясь, что там найдется еще что-нибудь, пожалуй, утром он сможет поесть более основательно.
– Тебе надо отдохнуть.
– Только если ты ляжешь рядом. Не спать же тебе в кресле.
– Уже почти рассвет. Монкриф удивился.
– Слуги сидели под дверью почти всю ночь. Они беспокоились о тебе.
– Ты тоже не спала, Кэтрин?
– Я – твоя жена, – спокойно возразила Кэтрин. – Кому же о тебе заботиться, как не мне?
– Если ты такая замечательная сиделка, то должна знать, что у пациентов надо поддерживать хорошее настроение. Ложись рядом.
– Питер будет шокирован. Не говоря уж об Уоллесе.
– Надеюсь, слуги оставят нас в покое. – Монкриф скроил серьезную мину – настоящий герцог.
Кэтрин против воли улыбнулась. Она была так счастлива, что Монкриф чувствует себя, лучше. Муж выразительно посмотрел на дверь, и она послушно встала и заперла ее на ключ. Пока Кэтрин ходила, Монкриф подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.
– Мне надо раздеться, – сказала Кэтрин.
– Ну, разумеется. – Монкриф улыбнулся. – Мне отвернуться?
– Ты, пожалуй, отвернешься! – насмешливо проговорила она, хорошо зная своего мужа.
– Я был ранен.
– И теперь тебя надо развлекать.
– Вот именно.
На камине горела только одна свеча, чтобы не мешать, Монкрифу спать, однако в комнате все равно было слишком светло. У Кэтрин не хватало духу раздеваться при свете. Она взглянула на свечку, но Монкриф замотал головой.
– Кэтрин, ты же не лишишь больного человека такого удовольствия!
Чувствуя себя очень испорченной, она сбросила туфли. Наверное, это цена, которую ей придется платить за право быть женой и любовницей.
Кожа вдруг стала очень чувствительной, по спине побежали мурашки, но Кэтрин осторожно приподняла юбки, сняла подвязки и медленным плавным жестом спустила чулки.
– У тебя красивые ноги, – сказал Монкриф. – Я сразу это заметил.
Кэтрин ощутила, как жар заливает ее щеки, грудь, плечи. Она не спеша, расшнуровала корсет.
– Я думал, ты рассталась с этими ужасными черными нарядами.
Кэтрин помолчала, но все же призналась:
– Я решила, что раз тебя нет, то приличнее одеться в черное.
Монкриф ответил не сразу, а когда заговорил, его голос звучал хрипло и глухо:
– Иди сюда, Кэтрин.
Платье, наконец, было снято, теперь Кэтрин стояла перед ним только в корсете и рубашке. Кэтрин расшнуровала корсет, положила его на кресло. Ее рубашка была богато расшита веточками чертополоха. Там, где ее прижимал корсет, она смялась. Кэтрин одернула рубашку, повернулась лицом к мужу и хотела лечь, но Монкриф покачал головой:
– Еще не все, Кэтрин. Рубашку тоже надо снять.
– Можно, я задую свечу?
Монкриф снова покачал головой. Тогда Кэтрин нагнулась, взялась за подол и через голову стянула с себя рубашку. Несколько секунд она подержала ее перед собой, потом решительным жестом отбросила в сторону.
Более скромная женщина постаралась бы прикрыться, но Кэтрин не могла забыть ночь, когда увидела Монкрифа в первый раз. Тогда он стоял перед ней обнаженный, позволяя, как следует разглядеть себя. Сейчас она чувствовала примерно то же самое и даже ощущала некую гордость, когда взгляд Монкрифа пробежал сначала вниз по ее телу, а потом вверх. Его улыбка вдруг пропала, исчезли даже веселые чертики из глаз.
– Я помню, как ты выглядела в ту первую ночь, – негромко проговорил он. – Я никогда в жизни не видел такой красивой женщины. Твое тело было так совершенно, что ты казалась ожившей статуей.
– А сейчас?
Монкриф улыбнулся, удивленно приподняв брови.
– Ты напрашиваешься на комплимент, Кэтрин? Кэтрин смутилась, ведь так и было.
Она медленно подошла к кровати, поднялась по ступенькам и села спиной к мужу.
– Я ничего не помню о той ночи. Даже сейчас, когда прошло столько времени.
– Может быть, это к лучшему. Я все время сдерживал себя. Говорил, что твоя нагота не имеет значения. Тебе нужна была моя помощь, а не вожделение.
Слова Монкрифа были так близки к ее собственным недавним мыслям, что она улыбнулась.
– Распусти волосы, Кэтрин.
Кэтрин послушно вынула шпильки, и волосы упали на плечи тяжелой волной. Она провела по ним ладонями.
– Они спутаются.
– Я расчешу.
– Одной рукой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72