Но тут Шеридан внезапно отпрянул от нее, и Олимпия удивленно взглянула в его серебристые глаза, подернутые легкой дымкой и обрамленные густыми черными ресницами.
— Я выразился достаточно прямо? — пробормотал он.
— Отпустите меня.
— Только когда кончится лекция. Учтите, что в ходе нее я вынужден буду прибегнуть еще несколько раз к столь же наглядным демонстрациям. — И он вновь склонился над ней и стал осыпать ее поцелуями. — Не сопротивляйся мне, мой мышонок. Я не причиню тебе вреда.
Олимпия закрыла глаза, ее подбородок мелко дрожал, а по всему телу разливалась нега.
— Но вы все равно причините мне вред, — прошептала она. — Все равно причините…
Он прекратил целовать ее. И они помолчали, слушая крики тюленей на берегу.
Когда Олимпия вновь подняла на него взгляд, она увидела, что он в упор смотрит на нее. Шеридан больше не улыбался и был очень серьезен, даже мрачен. Он отвел взгляд и уставился в огонь очага.
— Если вы стремитесь вызвать во мне чувство вины и сожаления за содеянное, то вы напали не на того человека.
— Я ничего от вас не хочу. Ничего! Шеридан вновь бросил на нее пылкий взгляд.
— Вы лжете, принцесса.
Она почувствовала, что краснеет от его пристального внимания.
— В отличие от вас, — заявил он, — я прекрасно знаю, что именно вы хотите от меня. Причем ваше желание вполне согласуется с моим собственным. Но помня о том, что мы с вами, черт возьми, находимся на необитаемом острове и пробудем здесь неизвестно сколько времени, я не желаю взваливать на свои плечи заботы о трех людях вместо двоих.
— Трех?!
— Я не желаю заботиться о ребенке, — сказал он. — Я не хочу, чтобы вы забеременели. Во всяком случае, здесь.
Олимпия покраснела как маков цвет.
— Но этого не может произойти! — воскликнула она, скрывая за веселостью тона свое волнение и растерянность. — Мы ведь не женаты!
— Неужели вы думаете, что при церемонии бракосочетания достают волшебную палочку и с ее помощью новобрачная беременеет прямо тут же, у алтаря? Нет, все это происходит совсем не так. Если бы вы соизволили опуститься на грешную землю со своей высоты и согласились выслушать меня, я постарался бы вам все растолковать.
— Ну и как все это происходит? — тревожно спросила она, а затем ей в голову пришла ужасная мысль, и Олимпия испуганно посмотрела на Шеридана. — Вы поцеловали меня! — И тут же она вспомнила его дерзкие ласки на Мадейре. — И… и дотрагивались до меня… О Боже!
Шеридан разразился заливистым смехом.
— Да, действительно! — хохотал он. — А вас еще не поташнивает? Голова не кружится? Особенно по утрам?
Олимпия села на кровать, закутавшись в одеяло.
— Меня тошнит! Но причиной тошноты являетесь вы! Продолжайте! Расскажите мне все, но если вы соврете мне, клянусь, вы об этом очень пожалеете.
— Я трепещу от страха, вы запугали меня, — усмехнулся Шеридан, разглядывая ее оголившееся плечо. — Ну хорошо, слушайте. Только забудьте всякий вздор о женской чести и долге, которым вас пичкали с детства. Вспомните лучше о том, что вы чувствовали сегодня утром, когда дотронулись до меня.
Олимпия провела кончиком языка по губам, отводя глаза в сторону.
— Говорите честно, не робейте. Здесь, кроме вас, только я — старый презренный Шеридан, вор, трус и наглец. Больше никто вас не услышит. А то, что подумаю я о вас, вам ведь все равно, не так ли?
— Совершенно верно.
— Ну вот, видите, — усмехнулся он. — Итак, скажите, что вы почувствовали, дотронувшись до моей руки?
Олимпия заерзала, натягивая на себя меховое одеяло.
— Беспокойство? — допытывался Шеридан. — Волнение? Вожделение?
Она закусила губу.
— Где?
Она ничего не ответила, потому что не могла произнести ни слова, чувствуя, как при взгляде на него в ней опять нарастает возбуждение, навеянное сном.
— Вот здесь, — ответил за нее Шеридан, развалившийся на кровати, словно ленивый кот, и указал на место чуть ниже своего живота. Олимпия проследила за его рукой, скользнувшей еще ниже. — И здесь.
И его ладонь застыла на том месте, где девушка заметила сегодня утром странную опухоль. Она ощутила жар и возбуждение в своей крови, вспомнив сон и Мадейру. Олимпия вдруг почувствовала жжение в том месте, на которое показывал Шеридан.
— Я испытываю те же самые чувства, — заверил он ее. — Особенно когда вижу вас или думаю о вас, о том, что скрыто от моего взора… — Он мечтательно зажмурился, улыбаясь дьявольской улыбкой. — Я часто думаю о ваших лодыжках… они такие изящные, словно точеные… Я думаю о том, какие они нежные на ощупь. Мне хочется поцеловать их, ощутить теплоту и гладкость кожи. — И он убрал свою руку. — Посмотрите. Видите?
Олимпия растерянно заморгала, видя, как на ее глазах вновь образуется опухоль чуть пониже его живота. Она вспыхнула до корней волос.
— Я не болен, принцесса, просто я — мужчина, и я хочу вас.
— Но чего вы хотите от меня? — Ее голос подозрительно дрожал.
— Несмотря на все доводы рассудка, я хочу сделать вам ребенка. — Заметив, что она потрясена его словами, он покачал головой. — Но в этом нет никакого извращения. Такими создал нас Господь Бог. Всех до единого. Мои желания не зависят от меня и не объясняются моей испорченностью, вы понимаете это? Если бы вы оказались здесь, на необитаемом острове, с золотоволосым Фицхью, он испытывал бы к вам те же самые чувства. А может быть, даже в более сильной форме, потому что он еще слишком молод и не умеет сдерживать свои страсти. Он, конечно же, не признался бы в этом вам и себе, поскольку этот молодой человек относится к породе добродетельных дураков, каких много в мире.
Олимпия закрыла глаза, учащенно дыша.
Мысль о том, что она будет носить под сердцем дитя Шеридана, казалась ей очень странной — не то чтобы она была ей отвратительна, но Олимпия испытывала смешанное чувство обиды и возмущения.
— Что касается вас, — продолжал Шеридан, — ваших ощущений в тот момент, когда вы дотронулись до меня, а также самой причины, по которой вы это сделали, то все это звенья одной цепи. Все это естественно и обусловлено самой природой, поверьте мне, я не лгу, принцесса. Если какой-нибудь святоша начнет убеждать вас в обратном или захочет пристыдить вас, просто прогоните его. Он глуп и ничего не смыслит в жизни. Бог даровал нам это наслаждение, самое сильное из всех, которые я знаю.
Охватившее ее возбуждение Олимпия вряд ли назвала бы наслаждением, скорее это была пытка.
— Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось, — пробормотала она, уткнувшись лицом в котиковый мех.
— Да, но для этого необходимо будет в короткий срок построить две отдельные хижины или отправить меня в ссылку на другой остров…
— Нет! — Олимпию охватил ужас при одной мысли об этом. — Нет, не… не покидайте меня. Я… Мне кажется, что нам будет лучше вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
— Я выразился достаточно прямо? — пробормотал он.
— Отпустите меня.
— Только когда кончится лекция. Учтите, что в ходе нее я вынужден буду прибегнуть еще несколько раз к столь же наглядным демонстрациям. — И он вновь склонился над ней и стал осыпать ее поцелуями. — Не сопротивляйся мне, мой мышонок. Я не причиню тебе вреда.
Олимпия закрыла глаза, ее подбородок мелко дрожал, а по всему телу разливалась нега.
— Но вы все равно причините мне вред, — прошептала она. — Все равно причините…
Он прекратил целовать ее. И они помолчали, слушая крики тюленей на берегу.
Когда Олимпия вновь подняла на него взгляд, она увидела, что он в упор смотрит на нее. Шеридан больше не улыбался и был очень серьезен, даже мрачен. Он отвел взгляд и уставился в огонь очага.
— Если вы стремитесь вызвать во мне чувство вины и сожаления за содеянное, то вы напали не на того человека.
— Я ничего от вас не хочу. Ничего! Шеридан вновь бросил на нее пылкий взгляд.
— Вы лжете, принцесса.
Она почувствовала, что краснеет от его пристального внимания.
— В отличие от вас, — заявил он, — я прекрасно знаю, что именно вы хотите от меня. Причем ваше желание вполне согласуется с моим собственным. Но помня о том, что мы с вами, черт возьми, находимся на необитаемом острове и пробудем здесь неизвестно сколько времени, я не желаю взваливать на свои плечи заботы о трех людях вместо двоих.
— Трех?!
— Я не желаю заботиться о ребенке, — сказал он. — Я не хочу, чтобы вы забеременели. Во всяком случае, здесь.
Олимпия покраснела как маков цвет.
— Но этого не может произойти! — воскликнула она, скрывая за веселостью тона свое волнение и растерянность. — Мы ведь не женаты!
— Неужели вы думаете, что при церемонии бракосочетания достают волшебную палочку и с ее помощью новобрачная беременеет прямо тут же, у алтаря? Нет, все это происходит совсем не так. Если бы вы соизволили опуститься на грешную землю со своей высоты и согласились выслушать меня, я постарался бы вам все растолковать.
— Ну и как все это происходит? — тревожно спросила она, а затем ей в голову пришла ужасная мысль, и Олимпия испуганно посмотрела на Шеридана. — Вы поцеловали меня! — И тут же она вспомнила его дерзкие ласки на Мадейре. — И… и дотрагивались до меня… О Боже!
Шеридан разразился заливистым смехом.
— Да, действительно! — хохотал он. — А вас еще не поташнивает? Голова не кружится? Особенно по утрам?
Олимпия села на кровать, закутавшись в одеяло.
— Меня тошнит! Но причиной тошноты являетесь вы! Продолжайте! Расскажите мне все, но если вы соврете мне, клянусь, вы об этом очень пожалеете.
— Я трепещу от страха, вы запугали меня, — усмехнулся Шеридан, разглядывая ее оголившееся плечо. — Ну хорошо, слушайте. Только забудьте всякий вздор о женской чести и долге, которым вас пичкали с детства. Вспомните лучше о том, что вы чувствовали сегодня утром, когда дотронулись до меня.
Олимпия провела кончиком языка по губам, отводя глаза в сторону.
— Говорите честно, не робейте. Здесь, кроме вас, только я — старый презренный Шеридан, вор, трус и наглец. Больше никто вас не услышит. А то, что подумаю я о вас, вам ведь все равно, не так ли?
— Совершенно верно.
— Ну вот, видите, — усмехнулся он. — Итак, скажите, что вы почувствовали, дотронувшись до моей руки?
Олимпия заерзала, натягивая на себя меховое одеяло.
— Беспокойство? — допытывался Шеридан. — Волнение? Вожделение?
Она закусила губу.
— Где?
Она ничего не ответила, потому что не могла произнести ни слова, чувствуя, как при взгляде на него в ней опять нарастает возбуждение, навеянное сном.
— Вот здесь, — ответил за нее Шеридан, развалившийся на кровати, словно ленивый кот, и указал на место чуть ниже своего живота. Олимпия проследила за его рукой, скользнувшей еще ниже. — И здесь.
И его ладонь застыла на том месте, где девушка заметила сегодня утром странную опухоль. Она ощутила жар и возбуждение в своей крови, вспомнив сон и Мадейру. Олимпия вдруг почувствовала жжение в том месте, на которое показывал Шеридан.
— Я испытываю те же самые чувства, — заверил он ее. — Особенно когда вижу вас или думаю о вас, о том, что скрыто от моего взора… — Он мечтательно зажмурился, улыбаясь дьявольской улыбкой. — Я часто думаю о ваших лодыжках… они такие изящные, словно точеные… Я думаю о том, какие они нежные на ощупь. Мне хочется поцеловать их, ощутить теплоту и гладкость кожи. — И он убрал свою руку. — Посмотрите. Видите?
Олимпия растерянно заморгала, видя, как на ее глазах вновь образуется опухоль чуть пониже его живота. Она вспыхнула до корней волос.
— Я не болен, принцесса, просто я — мужчина, и я хочу вас.
— Но чего вы хотите от меня? — Ее голос подозрительно дрожал.
— Несмотря на все доводы рассудка, я хочу сделать вам ребенка. — Заметив, что она потрясена его словами, он покачал головой. — Но в этом нет никакого извращения. Такими создал нас Господь Бог. Всех до единого. Мои желания не зависят от меня и не объясняются моей испорченностью, вы понимаете это? Если бы вы оказались здесь, на необитаемом острове, с золотоволосым Фицхью, он испытывал бы к вам те же самые чувства. А может быть, даже в более сильной форме, потому что он еще слишком молод и не умеет сдерживать свои страсти. Он, конечно же, не признался бы в этом вам и себе, поскольку этот молодой человек относится к породе добродетельных дураков, каких много в мире.
Олимпия закрыла глаза, учащенно дыша.
Мысль о том, что она будет носить под сердцем дитя Шеридана, казалась ей очень странной — не то чтобы она была ей отвратительна, но Олимпия испытывала смешанное чувство обиды и возмущения.
— Что касается вас, — продолжал Шеридан, — ваших ощущений в тот момент, когда вы дотронулись до меня, а также самой причины, по которой вы это сделали, то все это звенья одной цепи. Все это естественно и обусловлено самой природой, поверьте мне, я не лгу, принцесса. Если какой-нибудь святоша начнет убеждать вас в обратном или захочет пристыдить вас, просто прогоните его. Он глуп и ничего не смыслит в жизни. Бог даровал нам это наслаждение, самое сильное из всех, которые я знаю.
Охватившее ее возбуждение Олимпия вряд ли назвала бы наслаждением, скорее это была пытка.
— Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось, — пробормотала она, уткнувшись лицом в котиковый мех.
— Да, но для этого необходимо будет в короткий срок построить две отдельные хижины или отправить меня в ссылку на другой остров…
— Нет! — Олимпию охватил ужас при одной мысли об этом. — Нет, не… не покидайте меня. Я… Мне кажется, что нам будет лучше вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135