Олимпия была так утомлена долгой дорогой, что ее не могли взбодрить даже сказочная красота дворца Исхак-паши и мечети с минаретами, похожие на видения из «Тысячи и одной ночи». У подножия холма, где располагался дворцовый ансамбль, простиралась зеленая долина, а на горизонте в красноватой дымке виднелась снежная вершина далекой горы Арарат.
Шеридан попытался успокоить Олимпию — он хорошо знал местные обычаи и этикет. Олимпия кивнула, тяжело вздыхая. Но, взглянув на усталое лицо девушки, Шеридан помрачнел, в его глазах блеснул холодный огонек, он что-то отрывисто бросил арабам и взял Олимпию за локоть.
Обычно об их приходе хозяину дома докладывал слуга или евнух шептал на ушко высокопоставленному лицу их имена — так было во время визитов в дома богатеев и сановников на всем пути из Джидды в Багдад. Но сейчас Шеридан не стал соблюдать эти условности, он быстро увлек Олимпию через сад в небольшой внутренний дворик, где бил фонтан, а оттуда — в покои Исхак-паши, который в это время возлежал на подушках дивана, стоявшего на возвышении в центре зала для приемов.
Шеридан довольно небрежно поклонился и, к ужасу Олимпии, не сняв обуви, двинулся между низкими скамеечками, где сидели, сгорбившись, гости и просители паши, к возвышению, устеленному коврами. Не раздумывая он вступил на ковер и усадил ошеломленную Олимпию прямо на диван рядом со старым толстым визирем. А затем с бесстрастным видом Шеридан уселся сам по другую сторону от хозяина дома. На груди Шеридана поблескивал тескери хилаал, бросавшийся в глаза окружающим. Сам он был одет теперь по-турецки — в шаровары, просторную рубаху из красного бархата, украшенную вышивкой, однако вместо восточных туфель на нем были европейские сапоги. Шеридан, хлопнув в ладоши, возлег на диван визиря, вытянув ноги.
Исхак-паша, на голове которого возвышался украшенный перьями тюрбан, побледнел. Олимпия затаила дыхание. Она уже достаточно хорошо знала восточный этикет и понимала, что они нарушили его, нанеся визирю смертельное оскорбление. Но когда, внезапно прервав гробовое молчание, гости начали один за другим вставать и приветствовать низкими поклонами Шеридана и Олимпию, изумленная девушка поняла, что правитель всего этого края дрожит от страха, а вовсе не от ярости.
Олимпия взглянула на Шеридана и была поражена выражением его лица. Он хранил ледяное спокойствие, лишь его глаза пламенели холодным огнем. В эту минуту он действительно был похож на пророка. В него вновь вселился демон, как и в день битвы с пиратами на борту «Терьера».
— Мы вызываем благоговейный ужас, — сказал Шеридан по-английски загробным голосом, как будто уже начал изрекать приговоры судьбы. — Этот маленький бочонок жира думал, что приобрел две дорогие игрушки, и намеревался порадовать ими султана, ожидая от него за это вознаграждения. — Шеридан угрожающе улыбнулся несчастному паше, поглаживая свой тескери, как будто это было его оружие. — Но дело обернулось совсем иначе, не правда ли, мой дорогой мешок с дерьмом? Мы не собираемся развлекать тебя. Мы устали и хотим спать; вообще-то мы ловкие ребята, даже Мустафа не смог бы придраться к тому, как мы обвели тебя вокруг пальца. Жаль, что его нет сейчас с нами, но мы, пожалуй, справимся и без него. Кстати, вот и трубки. — Шеридан с угрюмым видом оглядел всех присутствующих и продолжал говорить по-английски: — Притворись, что затягиваешься, а затем изобрази на лице отвращение и с царственным видом отбрось трубку в сторону.
Шеридан кивнул, и сейчас же к помосту из дальнего конца зала устремились слуги. Они положили на столик перед каждым гостем по длинной трубке. Олимпия взглянула на поданный ей чубук, мундштук которого был усыпан драгоценными камнями, и поднесла его ко рту. Она чуть не задохнулась от крепкого запаха табака и постаралась сдержать кашель.
— Ких! — фыркнула она, произнося междометие, которым бедуины обычно вспугивали залезшую в мешок с зерном крысу, пытаясь ее прогнать, и отбросила мундштук.
Слуга, стоявший рядом, с ужасом взглянул на нее. Он мгновенно поднял трубку, исчез и вскоре вернулся с другой, украшенной еще более роскошно, чем первая. Но Олимпия отвергла и ее. Визирь вспотел от волнения и обратился к Шеридану, выражая свою тревогу.
После того как слуга вынес еще две трубки, а визирь уже, похоже, был близок к сердечному приступу, Шеридан сжалился над ними и распорядился, чтобы подали чай.
Шеридан начал задавать визирю отрывистые вопросы, а тот с готовностью давал на них пространные ответы. Когда наконец они встали, чтобы уйти, Исхак-паша тоже вскочил на ноги и проводил их до выхода из зала, все время повторяя какую-то фразу. Оставшись наедине с Шериданом, нагруженным фигами и пирожками с сыром, Олимпия спросила, что с такой серьезностью твердил им визирь.
— Он провожал нас фразой, которой провожают только самых высоких, почетных гостей, — ответил тот, мрачно улыбаясь. — «Будьте счастливы и богаты, как наследный принц!» Так примерно это переводится. Мы буквально ошеломили старика.
Олимпия глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. У нее до сих пор болезненно сжималось сердце при мысли о том, как они обошлись с влиятельным сановником в его собственном дворце.
— У тебя на удивление крепкие нервы, — заметила она.
— Запомни, что мы находимся теперь не на Аравийском полуострове, а на территории Османской империи, и поэтому вот этот знак, — Шеридан указал на висевший на его груди тескери, — откроет мне все двери. Именно он произвел такое неизгладимое впечатление на этого жирного борова, Исхак-пашу.
— Шеридан, что с нами будет дальше?
Он помолчал, задумчиво глядя на циновку, на которой они сидели.
— Я не знаю, — ответил он и пожал плечами. — Исхак говорит, что во все провинции разослан указ султана. Великий Махмуд желает видеть безумного англичанина, на груди которого висит полумесяц. Это может сулить нам и добро, и зло. Похоже также, что Фицхью не терял времени даром, он сразу же обратился к британскому послу в Стамбуле, требуя вернуть ему невесту и возместить убытки, причиненные нападением на корабль. Поэтому нас, оказывается, давно уже ждали в Османской империи.
Олимпия опустила глаза, а затем огляделась в комнате, предоставленной им пашой. Она была очень простой, уютной и милой. На полу лежали пестрые мягкие коврики, а стены были выложены узорными керамическими плитками с росписью, до слуха доносилось тихое журчание фонтанов со двора.
— Мы находимся в опасности?
Шеридан засмеялся и, вытянув ноги, прислонился спиной к низкому диванчику.
— Ты совсем не изменилась! Конечно, нам грозит вполне реальная опасность. То, что этот Исхак-паша потеет от страха в нашем присутствии и подобострастно расшаркивается, вовсе не означает, что он питает к нам добрые чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Шеридан попытался успокоить Олимпию — он хорошо знал местные обычаи и этикет. Олимпия кивнула, тяжело вздыхая. Но, взглянув на усталое лицо девушки, Шеридан помрачнел, в его глазах блеснул холодный огонек, он что-то отрывисто бросил арабам и взял Олимпию за локоть.
Обычно об их приходе хозяину дома докладывал слуга или евнух шептал на ушко высокопоставленному лицу их имена — так было во время визитов в дома богатеев и сановников на всем пути из Джидды в Багдад. Но сейчас Шеридан не стал соблюдать эти условности, он быстро увлек Олимпию через сад в небольшой внутренний дворик, где бил фонтан, а оттуда — в покои Исхак-паши, который в это время возлежал на подушках дивана, стоявшего на возвышении в центре зала для приемов.
Шеридан довольно небрежно поклонился и, к ужасу Олимпии, не сняв обуви, двинулся между низкими скамеечками, где сидели, сгорбившись, гости и просители паши, к возвышению, устеленному коврами. Не раздумывая он вступил на ковер и усадил ошеломленную Олимпию прямо на диван рядом со старым толстым визирем. А затем с бесстрастным видом Шеридан уселся сам по другую сторону от хозяина дома. На груди Шеридана поблескивал тескери хилаал, бросавшийся в глаза окружающим. Сам он был одет теперь по-турецки — в шаровары, просторную рубаху из красного бархата, украшенную вышивкой, однако вместо восточных туфель на нем были европейские сапоги. Шеридан, хлопнув в ладоши, возлег на диван визиря, вытянув ноги.
Исхак-паша, на голове которого возвышался украшенный перьями тюрбан, побледнел. Олимпия затаила дыхание. Она уже достаточно хорошо знала восточный этикет и понимала, что они нарушили его, нанеся визирю смертельное оскорбление. Но когда, внезапно прервав гробовое молчание, гости начали один за другим вставать и приветствовать низкими поклонами Шеридана и Олимпию, изумленная девушка поняла, что правитель всего этого края дрожит от страха, а вовсе не от ярости.
Олимпия взглянула на Шеридана и была поражена выражением его лица. Он хранил ледяное спокойствие, лишь его глаза пламенели холодным огнем. В эту минуту он действительно был похож на пророка. В него вновь вселился демон, как и в день битвы с пиратами на борту «Терьера».
— Мы вызываем благоговейный ужас, — сказал Шеридан по-английски загробным голосом, как будто уже начал изрекать приговоры судьбы. — Этот маленький бочонок жира думал, что приобрел две дорогие игрушки, и намеревался порадовать ими султана, ожидая от него за это вознаграждения. — Шеридан угрожающе улыбнулся несчастному паше, поглаживая свой тескери, как будто это было его оружие. — Но дело обернулось совсем иначе, не правда ли, мой дорогой мешок с дерьмом? Мы не собираемся развлекать тебя. Мы устали и хотим спать; вообще-то мы ловкие ребята, даже Мустафа не смог бы придраться к тому, как мы обвели тебя вокруг пальца. Жаль, что его нет сейчас с нами, но мы, пожалуй, справимся и без него. Кстати, вот и трубки. — Шеридан с угрюмым видом оглядел всех присутствующих и продолжал говорить по-английски: — Притворись, что затягиваешься, а затем изобрази на лице отвращение и с царственным видом отбрось трубку в сторону.
Шеридан кивнул, и сейчас же к помосту из дальнего конца зала устремились слуги. Они положили на столик перед каждым гостем по длинной трубке. Олимпия взглянула на поданный ей чубук, мундштук которого был усыпан драгоценными камнями, и поднесла его ко рту. Она чуть не задохнулась от крепкого запаха табака и постаралась сдержать кашель.
— Ких! — фыркнула она, произнося междометие, которым бедуины обычно вспугивали залезшую в мешок с зерном крысу, пытаясь ее прогнать, и отбросила мундштук.
Слуга, стоявший рядом, с ужасом взглянул на нее. Он мгновенно поднял трубку, исчез и вскоре вернулся с другой, украшенной еще более роскошно, чем первая. Но Олимпия отвергла и ее. Визирь вспотел от волнения и обратился к Шеридану, выражая свою тревогу.
После того как слуга вынес еще две трубки, а визирь уже, похоже, был близок к сердечному приступу, Шеридан сжалился над ними и распорядился, чтобы подали чай.
Шеридан начал задавать визирю отрывистые вопросы, а тот с готовностью давал на них пространные ответы. Когда наконец они встали, чтобы уйти, Исхак-паша тоже вскочил на ноги и проводил их до выхода из зала, все время повторяя какую-то фразу. Оставшись наедине с Шериданом, нагруженным фигами и пирожками с сыром, Олимпия спросила, что с такой серьезностью твердил им визирь.
— Он провожал нас фразой, которой провожают только самых высоких, почетных гостей, — ответил тот, мрачно улыбаясь. — «Будьте счастливы и богаты, как наследный принц!» Так примерно это переводится. Мы буквально ошеломили старика.
Олимпия глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. У нее до сих пор болезненно сжималось сердце при мысли о том, как они обошлись с влиятельным сановником в его собственном дворце.
— У тебя на удивление крепкие нервы, — заметила она.
— Запомни, что мы находимся теперь не на Аравийском полуострове, а на территории Османской империи, и поэтому вот этот знак, — Шеридан указал на висевший на его груди тескери, — откроет мне все двери. Именно он произвел такое неизгладимое впечатление на этого жирного борова, Исхак-пашу.
— Шеридан, что с нами будет дальше?
Он помолчал, задумчиво глядя на циновку, на которой они сидели.
— Я не знаю, — ответил он и пожал плечами. — Исхак говорит, что во все провинции разослан указ султана. Великий Махмуд желает видеть безумного англичанина, на груди которого висит полумесяц. Это может сулить нам и добро, и зло. Похоже также, что Фицхью не терял времени даром, он сразу же обратился к британскому послу в Стамбуле, требуя вернуть ему невесту и возместить убытки, причиненные нападением на корабль. Поэтому нас, оказывается, давно уже ждали в Османской империи.
Олимпия опустила глаза, а затем огляделась в комнате, предоставленной им пашой. Она была очень простой, уютной и милой. На полу лежали пестрые мягкие коврики, а стены были выложены узорными керамическими плитками с росписью, до слуха доносилось тихое журчание фонтанов со двора.
— Мы находимся в опасности?
Шеридан засмеялся и, вытянув ноги, прислонился спиной к низкому диванчику.
— Ты совсем не изменилась! Конечно, нам грозит вполне реальная опасность. То, что этот Исхак-паша потеет от страха в нашем присутствии и подобострастно расшаркивается, вовсе не означает, что он питает к нам добрые чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135