Волна наслаждения захлестнула ее.
Они почти не выходили из каюты. Любили друг друга неистово, с каким-то надрывом, гоня прочь мысль о том, что скоро, очень скоро их полный очарования тесный мирок перестанет существовать.
– Кто-то говорил, что между нами не будет близости, – сказала она в короткий промежуток времени, который они выкроили, чтобы подкрепиться.
– Не напоминай об этом, ханум, иначе я за себя не ручаюсь.
Ее глаза лукаво блеснули, и она игриво спросила:
– Неужели?
– Можешь в этом не сомневаться.
– Я и не сомневаюсь.
«Маленькая распутница!» – подумал он.
– В таком случае пеняй на себя… – Он погладил ее между ног. И становился все настойчивее. Ненасытнее. Он был одержим ею.
При мысли об этом у Джорджи захватывало дух. А времени оставалось все меньше и меньше. И он не терял его даром. Доходил до полного изнеможения. Джорджи не оставалась в долгу.
Он снова и снова овладевал ею. У него было достаточно времени, чтобы изучить ее тело, каждую частичку, каждый изгиб. Он знал, как она реагирует на ту или иную его ласку, на которые он не скупился. Ей нравилось заниматься с ним сексом, ни один мужчина не ласкал ее так. Он был великолепным любовником, а это, если хотите, талант. Время летело.
И вдруг, как тогда в пустыне, оба осознали, что его почти не осталось. Словно по молчаливому уговору, они ни разу не касались этой темы.
Ни словом не обмолвились о том, что будет, когда они доберутся до Грейбурна, где кончалось их путешествие. Грейбурн находился в двух или трех часах пути от Лондона и от цивилизации. Цивилизация ее страшила своей моралью и определенными правилами поведения. Она больше не сможет жить в палатке и ходить в чем мать родила. Там она перестанет быть ханум, а он – ее кади. Еще две ночи… Хоть бы корабль пошел ко дну, а они уцелели и остались в этом маленьком мирке навсегда.
«Я не хочу никуда ехать…» Но она даже заикнуться об этом не могла. Он сдержал обещание, и ничто теперь не сможет удержать его рядом с ней, когда она окажется в отцовском доме. Для него это было только времяпрепровождение, разрядка, развлечение, утоление плотского желания. Он знал, что она привыкла ублажать мужчин и не станет отказывать себе в этом удовольствии. Все так. Но ей не хочется ехать дальше… Она не знает, сможет ли приспособиться к жизни в доме отца, строгим правилам и запретам, и это ее беспокоит.
«Если он пустит меня в свой дом…» Не стоит тратить на эти бесполезные размышления время, которого почти не осталось.
Ее ужасало, с какой стремительностью они приближались к Грейбурну. Возможно, оставались всего сутки. Из соседней каюты доносились обрывки разговоров о погоде и средствах передвижения, когда корабль бросит якорь в Англии. Где остановиться, где нанять коляску, какую дорогу выбрать, какие отели в Лондоне лучшие. А время катастрофически истекало. Только секс помогал не задумываться о том, что ее ждет. Стоило Чарлзу к ней прикоснуться, как она тотчас же забывала и о прошлом, и о будущем.
Но как только «Малабар» бросит якорь, все мгновенно изменится. Будет так, как должно быть.
Погода испортилась. Похолодало. Небо заволокли тучи. Каждый раз, разомкнув объятия, они с ужасом ждали неизбежного гудка, криков и суеты пассажиров на палубе и приближения суши. Она сидела на постели, завернувшись в покрывала, холодный воздух пробирал до костей. Корабельный колокол прозвенел, когда они прошли Пензанс, и Плимут, и Торбэй. Скоро, очень скоро они услышат перезвон других колоколов. Она приедет в Элинг, к отцу, и узнает, что такое цивилизованная, нормальная жизнь. Чарлз освободится от нее, выполнив все свои обязательства. Смерть его отца и убийство Лидии останутся без отмщения.
Мортон снова торжествовал победу.
Она почти забыла о нем. Причины их бегства остались далеко в прошлом. Сама Вэлли и ее император со своим гаремом казались плодом больного воображения. Да и ее прежней больше не существовало. Так по крайней мере ей казалось.
Она стала совсем другой. Теперь она принадлежала Эллиоту, потому что должна была расплатиться с ним за проезд, но скоро она исчезнет из его жизни.
Что же! Видно, так суждено. Она плотнее запахнула покрывала, под которыми была нагой. Ей не нравились эта промозглая сырость, этот влажный тягучий воздух. Холод и сырость подавляли чувства и желания.
А может, оно и к лучшему? Он готовил чай. В холодном утреннем свете не оставалось ничего иного, кроме приготовления чая. Горячий чай должен был согреть ее и заставить забыть о его теле. Оставались считанные часы до того момента, когда судно бросит якорь в Грейбурне.
Он передал ей чашку с чаем, и она стала греть о нее ледяные руки. Он примостился рядом и задумчиво цедил чай маленькими глотками.
Говорить было не о чем. Сделка есть сделка, ее условия честно выполнены обеими сторонами. На горизонте замаячила весьма неутешительная реальность. Еще до конца недели Джорджиана окажется в доме своего отца, а он отправится колесить по свету, как и прежде.
Мускусный вкус чая напомнил о тумане вересковых пустошей и торфяных болот. Он там бродил и полюбил эти места. Любовь была запретная, никак не вязавшаяся с тем, что ему прививали с младенчества, но она не миновала его. Запахи, краски, звуки – ему нравился уклад английской жизни. Это было величайшее противоречие, величайший конфликт в его жизни, он словно существовал сразу в двух мирах.
И разрешить это противоречие было непросто. Он все еще оставался сыном своего отца, как, впрочем, и своей матери. Мортон Истабрук убил их обоих, и сердце его кровоточило, он жаждал мести.
Но чтобы должным образом оплакать Лидию, он должен был вернуться в мир вересковых пустошей и торфяных болот. И понимал, что в пустыню он никогда не вернется, не станет больше жить среди людей его племени.
Месть наступит, когда придет ее черед. Он жаждал мести и был мастером строить планы, долго и терпеливо их вынашивать. Это было частью наследия сына пустыни, и он не мог отрицать очевидного факта. Он умел ждать долго и терпеливо, как ждал возможности встретиться с Лидией и посмотреть ей в лицо. И увидел ее.
Но пока рядом с ним была Джорджиана, с растрепанными волосами и ненасытным телом, с дикой натурой бунтарки, с ее незнанием мира и детской наивностью, черт бы ее побрал!
Он не имел понятия о том, что ждет их в Элинге.
Чарлз поставил чашку и принялся собирать и передавать вещи: пистолет, нож, деньги. Все эти ночи, завернутые в узелок, они лежали у него в изголовье вместо подушки в редкие часы сна. Он старался защитить от нее свое имущество, от нее, обладавшей рассудительностью и расчетливостью бывалого дипломата и хитростью Евы, а сейчас страшившейся будущего.
Он снова устроился рядом с ней и взял чашку.
– Нам понадобятся деньги, которые ты вытащила у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Они почти не выходили из каюты. Любили друг друга неистово, с каким-то надрывом, гоня прочь мысль о том, что скоро, очень скоро их полный очарования тесный мирок перестанет существовать.
– Кто-то говорил, что между нами не будет близости, – сказала она в короткий промежуток времени, который они выкроили, чтобы подкрепиться.
– Не напоминай об этом, ханум, иначе я за себя не ручаюсь.
Ее глаза лукаво блеснули, и она игриво спросила:
– Неужели?
– Можешь в этом не сомневаться.
– Я и не сомневаюсь.
«Маленькая распутница!» – подумал он.
– В таком случае пеняй на себя… – Он погладил ее между ног. И становился все настойчивее. Ненасытнее. Он был одержим ею.
При мысли об этом у Джорджи захватывало дух. А времени оставалось все меньше и меньше. И он не терял его даром. Доходил до полного изнеможения. Джорджи не оставалась в долгу.
Он снова и снова овладевал ею. У него было достаточно времени, чтобы изучить ее тело, каждую частичку, каждый изгиб. Он знал, как она реагирует на ту или иную его ласку, на которые он не скупился. Ей нравилось заниматься с ним сексом, ни один мужчина не ласкал ее так. Он был великолепным любовником, а это, если хотите, талант. Время летело.
И вдруг, как тогда в пустыне, оба осознали, что его почти не осталось. Словно по молчаливому уговору, они ни разу не касались этой темы.
Ни словом не обмолвились о том, что будет, когда они доберутся до Грейбурна, где кончалось их путешествие. Грейбурн находился в двух или трех часах пути от Лондона и от цивилизации. Цивилизация ее страшила своей моралью и определенными правилами поведения. Она больше не сможет жить в палатке и ходить в чем мать родила. Там она перестанет быть ханум, а он – ее кади. Еще две ночи… Хоть бы корабль пошел ко дну, а они уцелели и остались в этом маленьком мирке навсегда.
«Я не хочу никуда ехать…» Но она даже заикнуться об этом не могла. Он сдержал обещание, и ничто теперь не сможет удержать его рядом с ней, когда она окажется в отцовском доме. Для него это было только времяпрепровождение, разрядка, развлечение, утоление плотского желания. Он знал, что она привыкла ублажать мужчин и не станет отказывать себе в этом удовольствии. Все так. Но ей не хочется ехать дальше… Она не знает, сможет ли приспособиться к жизни в доме отца, строгим правилам и запретам, и это ее беспокоит.
«Если он пустит меня в свой дом…» Не стоит тратить на эти бесполезные размышления время, которого почти не осталось.
Ее ужасало, с какой стремительностью они приближались к Грейбурну. Возможно, оставались всего сутки. Из соседней каюты доносились обрывки разговоров о погоде и средствах передвижения, когда корабль бросит якорь в Англии. Где остановиться, где нанять коляску, какую дорогу выбрать, какие отели в Лондоне лучшие. А время катастрофически истекало. Только секс помогал не задумываться о том, что ее ждет. Стоило Чарлзу к ней прикоснуться, как она тотчас же забывала и о прошлом, и о будущем.
Но как только «Малабар» бросит якорь, все мгновенно изменится. Будет так, как должно быть.
Погода испортилась. Похолодало. Небо заволокли тучи. Каждый раз, разомкнув объятия, они с ужасом ждали неизбежного гудка, криков и суеты пассажиров на палубе и приближения суши. Она сидела на постели, завернувшись в покрывала, холодный воздух пробирал до костей. Корабельный колокол прозвенел, когда они прошли Пензанс, и Плимут, и Торбэй. Скоро, очень скоро они услышат перезвон других колоколов. Она приедет в Элинг, к отцу, и узнает, что такое цивилизованная, нормальная жизнь. Чарлз освободится от нее, выполнив все свои обязательства. Смерть его отца и убийство Лидии останутся без отмщения.
Мортон снова торжествовал победу.
Она почти забыла о нем. Причины их бегства остались далеко в прошлом. Сама Вэлли и ее император со своим гаремом казались плодом больного воображения. Да и ее прежней больше не существовало. Так по крайней мере ей казалось.
Она стала совсем другой. Теперь она принадлежала Эллиоту, потому что должна была расплатиться с ним за проезд, но скоро она исчезнет из его жизни.
Что же! Видно, так суждено. Она плотнее запахнула покрывала, под которыми была нагой. Ей не нравились эта промозглая сырость, этот влажный тягучий воздух. Холод и сырость подавляли чувства и желания.
А может, оно и к лучшему? Он готовил чай. В холодном утреннем свете не оставалось ничего иного, кроме приготовления чая. Горячий чай должен был согреть ее и заставить забыть о его теле. Оставались считанные часы до того момента, когда судно бросит якорь в Грейбурне.
Он передал ей чашку с чаем, и она стала греть о нее ледяные руки. Он примостился рядом и задумчиво цедил чай маленькими глотками.
Говорить было не о чем. Сделка есть сделка, ее условия честно выполнены обеими сторонами. На горизонте замаячила весьма неутешительная реальность. Еще до конца недели Джорджиана окажется в доме своего отца, а он отправится колесить по свету, как и прежде.
Мускусный вкус чая напомнил о тумане вересковых пустошей и торфяных болот. Он там бродил и полюбил эти места. Любовь была запретная, никак не вязавшаяся с тем, что ему прививали с младенчества, но она не миновала его. Запахи, краски, звуки – ему нравился уклад английской жизни. Это было величайшее противоречие, величайший конфликт в его жизни, он словно существовал сразу в двух мирах.
И разрешить это противоречие было непросто. Он все еще оставался сыном своего отца, как, впрочем, и своей матери. Мортон Истабрук убил их обоих, и сердце его кровоточило, он жаждал мести.
Но чтобы должным образом оплакать Лидию, он должен был вернуться в мир вересковых пустошей и торфяных болот. И понимал, что в пустыню он никогда не вернется, не станет больше жить среди людей его племени.
Месть наступит, когда придет ее черед. Он жаждал мести и был мастером строить планы, долго и терпеливо их вынашивать. Это было частью наследия сына пустыни, и он не мог отрицать очевидного факта. Он умел ждать долго и терпеливо, как ждал возможности встретиться с Лидией и посмотреть ей в лицо. И увидел ее.
Но пока рядом с ним была Джорджиана, с растрепанными волосами и ненасытным телом, с дикой натурой бунтарки, с ее незнанием мира и детской наивностью, черт бы ее побрал!
Он не имел понятия о том, что ждет их в Элинге.
Чарлз поставил чашку и принялся собирать и передавать вещи: пистолет, нож, деньги. Все эти ночи, завернутые в узелок, они лежали у него в изголовье вместо подушки в редкие часы сна. Он старался защитить от нее свое имущество, от нее, обладавшей рассудительностью и расчетливостью бывалого дипломата и хитростью Евы, а сейчас страшившейся будущего.
Он снова устроился рядом с ней и взял чашку.
– Нам понадобятся деньги, которые ты вытащила у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49