Быть может, развлекается с другой женщиной. Впрочем, вряд ли, бережет себя для нее.
Чарлзу предстояло сегодня продать лошадей и мула. Она следовала за ним с опущенной головой, само смирение и послушание, пока он важно шагал по базару.
Как только они двинулись между рядами, их окружили люди и принялись яростно торговаться.
Она улавливала лишь одно то и дело повторявшееся слово – «кади», когда Чарлзу вручали деньги.
В конце концов у него в руках оказался целый мешок бумажных денег за двух проданных породистых лошадей, а мула и их скудный скарб, предназначенный для путешествия, он отдал в придачу и выглядел очень довольным.
– Во время путешествия, ханум, нам не придется страдать от неудобств.
– Неужели? Оттого что мы пойдем пешком?
– Нет, нет, мы поедем на верблюде.
Она снова услышала слово «кади», когда он торговался, покупая трех верблюдов, договариваясь о том, чтобы на них погрузили достаточно корма для животных и провиант. Он купил еще два меха для воды, коврик, чтобы постелить в палатке, роскошные подушки и одеяла, тарелки, чашки, приборы, два горшка, котел для кипячения воды, низенький складной столик и необходимую и достойную одежду для нее.
Необходимую? Достойную?
Скрытая темным тяжелым хлопчатобумажным покрывалом и чадрой, она чувствовала себя невидимой и теперь ничем не отличалась от остальных женщин с шаркающей походкой, сновавших между рядами с товарами.
Кади, кади… Видя, что у него есть деньги, торговцы совали товары прямо ему в лицо.
– Что такое «кади»?
– То же, что «мастер» в английском. Господин.
Он то и дело останавливался, делая очередную покупку: то круг козьего сыра, то сахар, то мешок проса или риса.
– Теперь осталось встретиться с нашим проводником, и можно отправляться в путь.
Проводника звали Рашми. Это был дородный мужчина средних лет в развевающихся одеждах. Он ожидал их у северных ворот с верблюдами и всем скарбом, переложенным соломой и упакованным в корзины, свисавшие по обе стороны верблюжьего крупа.
– Итак, сегодня мы проделаем первый отрезок пути, – сказал Чарлз.
Стражник открыл ворота, и медленно, гуськом, они двинулись в путь через западные ворота города и окунулись в облако зноя и бескрайние пески, лежащие под столь же бескрайним небом пустыни.
Не было ни деревца, ни кустика в этом ландшафте. Только песок, небо, солнце и тяжело ступающие животные. В полдень они устроили привал, чтобы утолить жажду и поесть, снова взобрались на верблюдов и двинулись дальше.
Медленно-медленно они погружались в неведомое, и Рашми вел их вперед, ориентируясь по солнцу, опираясь на свой опыт и инстинкт. В первый день им предстояло проделать довольно большой отрезок пути, и он был самым тяжелым из-за невыносимой жары.
Джорджи боялась потерять сознание от запаха и ровного покачивания верблюдов, от обжигающей жары, а также от соприкосновения с тканью покрывала. Ей до боли хотелось вернуться в Сефру и там остаться.
Она была согласна на все, только бы избежать удушья и пытки этим невыносимым зноем.
Наконец солнце начало опускаться за горизонт, золотистый шар теперь напоминал о себе только лиловатыми и розовыми полосами заката, быстро сменявшегося сумерками. Они остановились на ночлег. В центре пустоты. Такова пустыня – путь в никуда, с тоской размышляла Джорджи. Чарлз и Рашми принялись ставить палатки: для Рашми – поблизости от верблюдов, для нее и Чарлза – поодаль.
Между двумя палатками Чарлз развел костер, использовав в качестве топлива солому и верблюжий навоз, и повесил над огнем два горшка – для воды и для мяса с овощами.
Джорджи было велено удалиться в палатку и приготовиться к вечеру.
Конечно, он не сможет этого сделать, Чарлз не сможет, думала она с замиранием сердца. Джорджи расстелила на полу коврик, положила на него подушки и одеяла. Тени Чарлза и Рашми, двигавшихся возле костра, время от времени загораживали свет, струившийся в палатку. Сердце ее учащенно билось, дыхание стало прерывистым. Она желала, чтобы он овладел ею. Ее снедал телесный голод, и в то же время ей хотелось унизить его. Даже это кошмарное путешествие не может отбить охоту заниматься сексом, думала она раздраженно. Он обещал ласкать ее, как никто прежде.
Ей даже не хотелось есть. Джорджи сорвала покрывало и плащ. Он велел ей ждать его обнаженной в конце каждого дня пути. Она разделась и ждала.
А он все не шел. Мужчины поели одни. Женщины, как существа низшие, не принимали участия в трапезе. Но она думала только о том, как покорить своей воле мужчину.
Воображение рисовало Джорджи картины, одну эротичнее другой. Возбуждение ее дошло до предела. А он все не шел. Снаружи доносились смех, тихое журчание беседы и звуки ночи. Тишину нарушали лишь потрескивание дров на костре, хохот гиены и вздохи жующих верблюдов. Тело ее все глубже погружалось в пучину желания. Джорджи обхватила груди ладонями, а большими пальцами прикоснулась к соскам.
– Это мои соски, ханум.
Она вздрогнула, услышав его голос, низкий и требовательный.
– Я это уже слышала, кади, но пока никто еще не претендовал на то, чтобы стать их господином.
– В таком случае подождите меня, подождите, пока я буду готов. Есть вещи, которые мужчине необходимо сделать до того, как предаться наслаждению.
– А есть обещания, которые мужчине следует держать, – ответила она в тон ему, – если совершается сделка наподобие нашей.
Он слегка улыбнулся. Она жаждала его ласк. Он это видел. Ее соски были горячими и напряженными. Теперь ничто не могло от него укрыться. Он намеренно медлил, чтобы еще сильнее разжечь ее желание.
– Вы, ханум, получите столько удовольствия, сколько пожелаете. Обещаю.
Джорджи поднялась и теперь стояла перед ним, выпрямившись во весь рост. Он подошел к ней ближе и положил ладони на ее груди. С губ ее слетел не то вздох, не то стон. Двумя пальцами, большим и указательным, он стал сжимать ее соски. Это было как удар электрического тока. Она с трудом перевела дух.
– А теперь, ханум, пока я буду ласкать ваши соски, вы можете чем-нибудь заняться, например поесть. – Ощущение было настолько будоражащим и острым, что она попыталась отстраниться и передохнуть, но он не отпускал ее и продолжал свое занятие. – Лягте, ханум, и позвольте мне поиграть с вашими сосками.
– О, это слишком, – простонала она.
– Да нет же, этого недостаточно. Мне этого недостаточно. Я обещал вам быть ненасытным в любовных утехах. Игра только начинается, или вы хотите ее прекратить? – Он снова легонько потер ее соски. – Я хотел прикоснуться к вашей роскошной груди еще в тот вечер, когда вы пришли ко мне в бунгало. А теперь она моя, и я буду делать с ней что захочу или что пожелаете вы, ханум.
У нее снова перехватило дух. Она тщетно пыталась вырваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Чарлзу предстояло сегодня продать лошадей и мула. Она следовала за ним с опущенной головой, само смирение и послушание, пока он важно шагал по базару.
Как только они двинулись между рядами, их окружили люди и принялись яростно торговаться.
Она улавливала лишь одно то и дело повторявшееся слово – «кади», когда Чарлзу вручали деньги.
В конце концов у него в руках оказался целый мешок бумажных денег за двух проданных породистых лошадей, а мула и их скудный скарб, предназначенный для путешествия, он отдал в придачу и выглядел очень довольным.
– Во время путешествия, ханум, нам не придется страдать от неудобств.
– Неужели? Оттого что мы пойдем пешком?
– Нет, нет, мы поедем на верблюде.
Она снова услышала слово «кади», когда он торговался, покупая трех верблюдов, договариваясь о том, чтобы на них погрузили достаточно корма для животных и провиант. Он купил еще два меха для воды, коврик, чтобы постелить в палатке, роскошные подушки и одеяла, тарелки, чашки, приборы, два горшка, котел для кипячения воды, низенький складной столик и необходимую и достойную одежду для нее.
Необходимую? Достойную?
Скрытая темным тяжелым хлопчатобумажным покрывалом и чадрой, она чувствовала себя невидимой и теперь ничем не отличалась от остальных женщин с шаркающей походкой, сновавших между рядами с товарами.
Кади, кади… Видя, что у него есть деньги, торговцы совали товары прямо ему в лицо.
– Что такое «кади»?
– То же, что «мастер» в английском. Господин.
Он то и дело останавливался, делая очередную покупку: то круг козьего сыра, то сахар, то мешок проса или риса.
– Теперь осталось встретиться с нашим проводником, и можно отправляться в путь.
Проводника звали Рашми. Это был дородный мужчина средних лет в развевающихся одеждах. Он ожидал их у северных ворот с верблюдами и всем скарбом, переложенным соломой и упакованным в корзины, свисавшие по обе стороны верблюжьего крупа.
– Итак, сегодня мы проделаем первый отрезок пути, – сказал Чарлз.
Стражник открыл ворота, и медленно, гуськом, они двинулись в путь через западные ворота города и окунулись в облако зноя и бескрайние пески, лежащие под столь же бескрайним небом пустыни.
Не было ни деревца, ни кустика в этом ландшафте. Только песок, небо, солнце и тяжело ступающие животные. В полдень они устроили привал, чтобы утолить жажду и поесть, снова взобрались на верблюдов и двинулись дальше.
Медленно-медленно они погружались в неведомое, и Рашми вел их вперед, ориентируясь по солнцу, опираясь на свой опыт и инстинкт. В первый день им предстояло проделать довольно большой отрезок пути, и он был самым тяжелым из-за невыносимой жары.
Джорджи боялась потерять сознание от запаха и ровного покачивания верблюдов, от обжигающей жары, а также от соприкосновения с тканью покрывала. Ей до боли хотелось вернуться в Сефру и там остаться.
Она была согласна на все, только бы избежать удушья и пытки этим невыносимым зноем.
Наконец солнце начало опускаться за горизонт, золотистый шар теперь напоминал о себе только лиловатыми и розовыми полосами заката, быстро сменявшегося сумерками. Они остановились на ночлег. В центре пустоты. Такова пустыня – путь в никуда, с тоской размышляла Джорджи. Чарлз и Рашми принялись ставить палатки: для Рашми – поблизости от верблюдов, для нее и Чарлза – поодаль.
Между двумя палатками Чарлз развел костер, использовав в качестве топлива солому и верблюжий навоз, и повесил над огнем два горшка – для воды и для мяса с овощами.
Джорджи было велено удалиться в палатку и приготовиться к вечеру.
Конечно, он не сможет этого сделать, Чарлз не сможет, думала она с замиранием сердца. Джорджи расстелила на полу коврик, положила на него подушки и одеяла. Тени Чарлза и Рашми, двигавшихся возле костра, время от времени загораживали свет, струившийся в палатку. Сердце ее учащенно билось, дыхание стало прерывистым. Она желала, чтобы он овладел ею. Ее снедал телесный голод, и в то же время ей хотелось унизить его. Даже это кошмарное путешествие не может отбить охоту заниматься сексом, думала она раздраженно. Он обещал ласкать ее, как никто прежде.
Ей даже не хотелось есть. Джорджи сорвала покрывало и плащ. Он велел ей ждать его обнаженной в конце каждого дня пути. Она разделась и ждала.
А он все не шел. Мужчины поели одни. Женщины, как существа низшие, не принимали участия в трапезе. Но она думала только о том, как покорить своей воле мужчину.
Воображение рисовало Джорджи картины, одну эротичнее другой. Возбуждение ее дошло до предела. А он все не шел. Снаружи доносились смех, тихое журчание беседы и звуки ночи. Тишину нарушали лишь потрескивание дров на костре, хохот гиены и вздохи жующих верблюдов. Тело ее все глубже погружалось в пучину желания. Джорджи обхватила груди ладонями, а большими пальцами прикоснулась к соскам.
– Это мои соски, ханум.
Она вздрогнула, услышав его голос, низкий и требовательный.
– Я это уже слышала, кади, но пока никто еще не претендовал на то, чтобы стать их господином.
– В таком случае подождите меня, подождите, пока я буду готов. Есть вещи, которые мужчине необходимо сделать до того, как предаться наслаждению.
– А есть обещания, которые мужчине следует держать, – ответила она в тон ему, – если совершается сделка наподобие нашей.
Он слегка улыбнулся. Она жаждала его ласк. Он это видел. Ее соски были горячими и напряженными. Теперь ничто не могло от него укрыться. Он намеренно медлил, чтобы еще сильнее разжечь ее желание.
– Вы, ханум, получите столько удовольствия, сколько пожелаете. Обещаю.
Джорджи поднялась и теперь стояла перед ним, выпрямившись во весь рост. Он подошел к ней ближе и положил ладони на ее груди. С губ ее слетел не то вздох, не то стон. Двумя пальцами, большим и указательным, он стал сжимать ее соски. Это было как удар электрического тока. Она с трудом перевела дух.
– А теперь, ханум, пока я буду ласкать ваши соски, вы можете чем-нибудь заняться, например поесть. – Ощущение было настолько будоражащим и острым, что она попыталась отстраниться и передохнуть, но он не отпускал ее и продолжал свое занятие. – Лягте, ханум, и позвольте мне поиграть с вашими сосками.
– О, это слишком, – простонала она.
– Да нет же, этого недостаточно. Мне этого недостаточно. Я обещал вам быть ненасытным в любовных утехах. Игра только начинается, или вы хотите ее прекратить? – Он снова легонько потер ее соски. – Я хотел прикоснуться к вашей роскошной груди еще в тот вечер, когда вы пришли ко мне в бунгало. А теперь она моя, и я буду делать с ней что захочу или что пожелаете вы, ханум.
У нее снова перехватило дух. Она тщетно пыталась вырваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49