.. В конце каждого года...
Гесс перебил:
– Великолепно! К концу каждого года десять тысяч обученных солдат!
– Готовых рассредоточиться по всей стране в качестве военных формирований. Обученных для восстания! – Скарлетт прямо-таки пылал энергией.
– Конец дилетантству, будем создавать основы для элитарных соединений! Быть может, сами элитарные соединения! – даже Людендорф заразился энтузиазмом. – Наша собственная армия!
– Вот именно! Хорошо обученная мощная армия, способная быстро передвигаться, наносить сокрушительные удары, умело и скрытно перегруппировываться.
Теперь уже слова Крюгера переводил на немецкий язык сам Людендорф.
Но Геббельс был явно встревожен. Он говорил тихо, будто опасался, как бы этот Крюгер не уловил потаенный смысл его высказываний. Геббельс по-прежнему был подозрителен. Этот странный гигант американец слишком боевит и речист, слишком беспечен, несмотря на весь его пыл и несмотря на мощь его денег. Адольф Гитлер кивнул.
Снова заговорил Гесс:
– Однако, Генрих, господин Геббельс совершенно справедливо озабочен. Эти люди в Цюрихе, их требования так... туманны.
– Отнюдь нет. Эти требования вполне конкретны. Эти люди – бизнесмены... И к тому же они нам сочувствуют.
– Крюгер прав. – Людендорф смотрел на Алстера Скарлетта, зная, что Гесс переведет его слова на немецкий. Произнес же он их только для того, чтобы не дать Крюгеру времени сформулировать ответы или комментарии: этот Крюгер, хотя и не мог говорить на их языке бегло, понимал куда больше, чем делал вид, полагал Людендорф. – Мы подошли к той черте, когда можно подписывать соглашения, не так ли?.. Пакты, если угодно, смысл которых будет состоять в том, что когда на политической арене Германии появимся мы, наши друзья из Цюриха обретут... определенные приоритеты. Экономические приоритеты... Мы объединяемся, не так ли? – Последние слова Людендорфа звучали как констатация факта.
– Верно.
– А что произойдет, господин Крюгер, если мы не выполним обязательств?
Алстер Скарлетт выдержал паузу и повернулся к ждавшему ответа Людендорфу.
– Они взвоют по-волчьи и постараются уничтожить нас.
– Каким образом?
– Всеми доступными им средствами. А средств у них предостаточно.
– Это вас не тревожит?
– Пусть попытаются... Торнтон не один. Все они воры. Разница в том, что остальные более покладисты. Они знают, что мы правы. Мы победим! Никто не откажется вести бизнес с победителями! Они ведают, что творят. Они хотят сотрудничать с нами.
– Мне кажется, вы твердо верите в то, что говорите.
– Вы правы, черт возьми. Что касается нас, то мы будем идти своим путем. Единственно правильным путем! Действовать методами, которые нам по душе. Мы избавимся от всякой нечисти! От жидов, красных, жалких вонючих прихлебателей!
Людендорф пристально смотрел на самоуверенного американца. Да, он не ошибся – Крюгер глуп. Его отношение к «ущербным» категориям граждан продиктовано эмоциями и отнюдь не основано на принципах расовой чистоты. Гитлеру и Геббельсу присущи схожие заблуждения, но у них это логически выстроенная концепция. А менталитет у Крюгера убогий. Он действительно фанатик.
– В ваших словах много здравого смысла. Верю: всякий здравомыслящий человек окажет нам поддержку. Станет делать бизнес на свой собственный манер. – Людендорф решил внимательно следить за действиями Генриха Крюгера: такой чрезвычайно взвинченный человек может принести много вреда. Это безумец, шут.
Хотя, в конце концов, их двор тоже нуждается в шуте. И в его деньгах.
Гитлер, как всегда, прав: сейчас им никак нельзя его потерять.
– Утром я отправляюсь в Мадрид. Относительно Торнтона я уже отдал распоряжения. Вся операция не займет больше двух – максимум трех недель, потом я прибуду в Цюрих.
Гесс перевел все это Гитлеру и Геббельсу. Фюрер гортанно пролаял вопрос.
– Где вас можно застать в Цюрихе? – перевел Людендорф. – Если ваш план пройдет удачно, нам потребуется контакт с вами.
Генрих Крюгер помедлил с ответом. Он знал, что этот вопрос ему зададут: его всегда задавали. Но он всегда отвечал уклончиво. Он сознавал, что своим авторитетом отчасти обязан окружающему его ореолу таинственности. Обычно он называл какой-нибудь номер телефона или почтового отделения, иногда просто имя одного из четырнадцати участников цюрихской группы, а также пароль, с помощью которого можно с ним связаться. Он всегда старался напустить как можно больше тумана.
Эти жалкие людишки не понимали, что имена, адреса, телефонные номера не имеют значения. Существенно лишь одно – способность наносить удар.
Вот в Цюрихе – там понимали.
Эти голиафы делового мира понимали. Прекрасно понимали. Соглашение с зарождающимся новым порядком в Германии сулит им новые рынки сбыта и контроль над ними.
И никого не волнует, кто он на самом деле или откуда явился.
Но сейчас, в это мгновение, Алстер Скарлетт понял: этим типам, мнящим себя титанами нового порядка, необходимо напомнить, кто он такой, Генрих Крюгер.
Он скажет им правду.
Он назовет имя одного человека в Германии, к которому льнут все, кто жаждет власти. Единственного человека, который отказался встречаться, отказался вести переговоры с какой бы то ни было фракцией, не говоря уже об участии в любой из них.
Имя единственного человека в Германии, который живет за непроницаемой стеной, в полной политической изоляции.
Человека, которого больше всех боятся и больше всех почитают во всей Европе.
– Я буду поддерживать связь с Круппом. Он будет знать, где меня можно найти.
Глава 38
Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь – на столике, на кровати, на полу, – лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину.
Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид – может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое до этого испытывал Кэнфилд, стало теперь чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Именно сейчас он может согласиться принять ее предложение.
Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе бумаг, которую держала в руке.
Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна.
Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она это знала наверняка.
Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Возможно даже, гордилась бы его участием. Но сейчас она была в ужасе.
Интересно, поймет ли ее Мэтью Кэнфилд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Гесс перебил:
– Великолепно! К концу каждого года десять тысяч обученных солдат!
– Готовых рассредоточиться по всей стране в качестве военных формирований. Обученных для восстания! – Скарлетт прямо-таки пылал энергией.
– Конец дилетантству, будем создавать основы для элитарных соединений! Быть может, сами элитарные соединения! – даже Людендорф заразился энтузиазмом. – Наша собственная армия!
– Вот именно! Хорошо обученная мощная армия, способная быстро передвигаться, наносить сокрушительные удары, умело и скрытно перегруппировываться.
Теперь уже слова Крюгера переводил на немецкий язык сам Людендорф.
Но Геббельс был явно встревожен. Он говорил тихо, будто опасался, как бы этот Крюгер не уловил потаенный смысл его высказываний. Геббельс по-прежнему был подозрителен. Этот странный гигант американец слишком боевит и речист, слишком беспечен, несмотря на весь его пыл и несмотря на мощь его денег. Адольф Гитлер кивнул.
Снова заговорил Гесс:
– Однако, Генрих, господин Геббельс совершенно справедливо озабочен. Эти люди в Цюрихе, их требования так... туманны.
– Отнюдь нет. Эти требования вполне конкретны. Эти люди – бизнесмены... И к тому же они нам сочувствуют.
– Крюгер прав. – Людендорф смотрел на Алстера Скарлетта, зная, что Гесс переведет его слова на немецкий. Произнес же он их только для того, чтобы не дать Крюгеру времени сформулировать ответы или комментарии: этот Крюгер, хотя и не мог говорить на их языке бегло, понимал куда больше, чем делал вид, полагал Людендорф. – Мы подошли к той черте, когда можно подписывать соглашения, не так ли?.. Пакты, если угодно, смысл которых будет состоять в том, что когда на политической арене Германии появимся мы, наши друзья из Цюриха обретут... определенные приоритеты. Экономические приоритеты... Мы объединяемся, не так ли? – Последние слова Людендорфа звучали как констатация факта.
– Верно.
– А что произойдет, господин Крюгер, если мы не выполним обязательств?
Алстер Скарлетт выдержал паузу и повернулся к ждавшему ответа Людендорфу.
– Они взвоют по-волчьи и постараются уничтожить нас.
– Каким образом?
– Всеми доступными им средствами. А средств у них предостаточно.
– Это вас не тревожит?
– Пусть попытаются... Торнтон не один. Все они воры. Разница в том, что остальные более покладисты. Они знают, что мы правы. Мы победим! Никто не откажется вести бизнес с победителями! Они ведают, что творят. Они хотят сотрудничать с нами.
– Мне кажется, вы твердо верите в то, что говорите.
– Вы правы, черт возьми. Что касается нас, то мы будем идти своим путем. Единственно правильным путем! Действовать методами, которые нам по душе. Мы избавимся от всякой нечисти! От жидов, красных, жалких вонючих прихлебателей!
Людендорф пристально смотрел на самоуверенного американца. Да, он не ошибся – Крюгер глуп. Его отношение к «ущербным» категориям граждан продиктовано эмоциями и отнюдь не основано на принципах расовой чистоты. Гитлеру и Геббельсу присущи схожие заблуждения, но у них это логически выстроенная концепция. А менталитет у Крюгера убогий. Он действительно фанатик.
– В ваших словах много здравого смысла. Верю: всякий здравомыслящий человек окажет нам поддержку. Станет делать бизнес на свой собственный манер. – Людендорф решил внимательно следить за действиями Генриха Крюгера: такой чрезвычайно взвинченный человек может принести много вреда. Это безумец, шут.
Хотя, в конце концов, их двор тоже нуждается в шуте. И в его деньгах.
Гитлер, как всегда, прав: сейчас им никак нельзя его потерять.
– Утром я отправляюсь в Мадрид. Относительно Торнтона я уже отдал распоряжения. Вся операция не займет больше двух – максимум трех недель, потом я прибуду в Цюрих.
Гесс перевел все это Гитлеру и Геббельсу. Фюрер гортанно пролаял вопрос.
– Где вас можно застать в Цюрихе? – перевел Людендорф. – Если ваш план пройдет удачно, нам потребуется контакт с вами.
Генрих Крюгер помедлил с ответом. Он знал, что этот вопрос ему зададут: его всегда задавали. Но он всегда отвечал уклончиво. Он сознавал, что своим авторитетом отчасти обязан окружающему его ореолу таинственности. Обычно он называл какой-нибудь номер телефона или почтового отделения, иногда просто имя одного из четырнадцати участников цюрихской группы, а также пароль, с помощью которого можно с ним связаться. Он всегда старался напустить как можно больше тумана.
Эти жалкие людишки не понимали, что имена, адреса, телефонные номера не имеют значения. Существенно лишь одно – способность наносить удар.
Вот в Цюрихе – там понимали.
Эти голиафы делового мира понимали. Прекрасно понимали. Соглашение с зарождающимся новым порядком в Германии сулит им новые рынки сбыта и контроль над ними.
И никого не волнует, кто он на самом деле или откуда явился.
Но сейчас, в это мгновение, Алстер Скарлетт понял: этим типам, мнящим себя титанами нового порядка, необходимо напомнить, кто он такой, Генрих Крюгер.
Он скажет им правду.
Он назовет имя одного человека в Германии, к которому льнут все, кто жаждет власти. Единственного человека, который отказался встречаться, отказался вести переговоры с какой бы то ни было фракцией, не говоря уже об участии в любой из них.
Имя единственного человека в Германии, который живет за непроницаемой стеной, в полной политической изоляции.
Человека, которого больше всех боятся и больше всех почитают во всей Европе.
– Я буду поддерживать связь с Круппом. Он будет знать, где меня можно найти.
Глава 38
Элизабет Скарлатти сидела в постели. Сбоку стоял карточный столик, повсюду, куда ни глянь – на столике, на кровати, на полу, – лежали листы бумаги, аккуратно сложенные в стопки. Иные были снабжены соответствующими номерными карточками; другие явно предназначались в корзину.
Было четыре часа пополудни, и она за весь день лишь раз выходила из комнаты. Когда впускала Джанет и Мэтью. Она заметила, что у обоих ужасно расстроенный вид – может, устали, может, больны. Она понимала, что происходит. Давление, которое до этого испытывал Кэнфилд, стало теперь чересчур тяжким. Он был на грани срыва, нуждался в отдыхе. Именно сейчас он может согласиться принять ее предложение.
Элизабет в последний раз задержала взгляд на кипе бумаг, которую держала в руке.
Так вот, значит, как обстоит дело! Мозаика полностью составлена, картина ясна.
Она уже говорила Мэтью, что цюрихская группа, судя по всему, осуществляет стратегическое планирование. Теперь она это знала наверняка.
Не будь этот план столь вызывающе порочным, она, быть может, и поняла бы своего сына. Возможно даже, гордилась бы его участием. Но сейчас она была в ужасе.
Интересно, поймет ли ее Мэтью Кэнфилд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92