И вы догадываетесь – когда именно?
Рейнольдс на минуту задумался: Боже мой, и "представить невозможно, тридцать миллионов долларов!
– Уж не на Рождество ли? – тихо спросил он.
– Вполне возможно, если у шведов Рождество справляют в мае.
– Поговорим утром. – Рейнольдс повесил трубку, не дождавшись, пока помощник попрощается. Повернулся, медленно подошел к креслу, сел.
Как всегда, мысли Бенджамина Рейнольдса забежали далеко вперед: он уже думал обо всех проблемах, сложностях, которые возникнут в результате этого открытия.
Гловер пришел к серьезному выводу, основанному, правда, пока на допущении: Алстер Скарлетт замешан в той стокгольмской истории, а это означает, что Скарлетт жив. Если так, то на Стокгольмскую биржу им нелегально предъявлено к продаже огромное количество американских ценных бумаг – на тридцать миллионов долларов.
Но ни один человек на свете, даже Алстер Стюарт Скарлетт, не мог единолично распорядиться таким количеством ценных бумаг.
Один не мог. Значит, существует группа? Какой-то заговор?
Но какой? С какой целью?
И если Элизабет Скарлатти тоже в этом замешана – а чудовищная сумма предполагает и ее участие, – то почему?
Неужели он до такой степени в ней ошибся?
Возможно.
Но также возможно, что год назад он был прав. И сын Элизабет Скарлатти вытворяет то, что он вытворяет, просто чтобы пощекотать нервишки либо потому, что связался не с той компанией. А вовсе не по чьей-то указке.
Гловер расхаживал по кабинету Рейнольдса.
– Все сходится. Скарлетт прибыл в Швецию десятого мая, а письмо от Понда датировано пятнадцатым мая.
– Вижу. Я умею читать.
– Что вы собираетесь делать?
– Делать? Черт побери, а что я могу делать? Ведь ничего существенного не выявилось. Просто они обращают наше внимание на дату в письме Понда и дату въездной визы в Швецию американского гражданина. А что еще во всем этом можно усмотреть?
– Простое совпадение? Как бы не так, и вы это прекрасно понимаете. Ставлю пять к десяти, что если последнее сообщение Понда верно, то Скарлетт сейчас находится в Стокгольме.
– И предположим, что ему есть что продавать.
– А я о чем говорю?
– Но, насколько я понимаю, мы сейчас можем уподобиться тем, кто кричит «Воры!», прежде чем обнаружат пропажу. Вели мы выдвинем какие-нибудь обвинения, вся семейка Скарлатти заявит, что и понятия не имеет, о чем это таком мы толкуем, и тогда законники вздернут нас как миленьких! Да этого и не придется делать. Семейка просто не удостоит нас ответом – а я знаю старую леди, она может, – и ребята на Капитолийском холме довершат остальное... Наша группа для многих словно кость в горле. Мы служим делу, которое идет вразрез с делишками тех, кто живет в этом городе. Наше дело – борьба с коррупцией, и, как вы сами понимаете, с нами хотела бы расправиться половина населения Вашингтона.
– Тогда нам следует просто предоставить информацию в офис генерального прокурора, а там уж пусть они сами с ней разбираются. Я думаю, это единственное, что нам осталось.
Бенджамин Рейнольдс оттолкнулся ногами от пола и повернулся в своем крутящемся кресле к окну.
– Да, именно так нам следует поступить. Я согласен, если вы настаиваете.
– То есть? Что вы имеете ввиду? – Гловер, замедлив шаг, остановился за спиной начальника.
Тот снова крутанулся в своем кресле и уставился на Гловера.
– Полагаю, мы должны проделать всю эту работу сами. Министерство юстиции, финансов, даже бюро расследований – все они подотчетны целой дюжине комитетов. Мы не подотчетны никому.
– Тем самым мы превысим наши полномочия.
– Не думаю. И пока я занимаю это кресло, я принимаю решения, не так ли?
– Да, так. Но почему вы хотите заняться этим делом?
– Потому что вижу во всем этом что-то очень нехорошее. Я прочел это в глазах старой дамы.
– Сомнительная логика.
– Но для меня вполне убедительная.
– Бен, а если вы увидите, что мы сами не в состоянии с этим справиться, вы обратитесь к генеральному прокурору?
– Клянусь.
– Хорошо. С чего начнем? Бенджамин Рейнольдс встал из-за стола.
– Где сейчас Кэнфилд? Все еще в Аризоне?
– Он сейчас в Фениксе.
– Вызовите его сюда.
Кэнфилд. Непростой человек для непростых заданий. Рейнольдс не любил его, да и нельзя сказать, чтобы полностью доверял. Но он работал быстрее и четче всех остальных.
А если бы он решил продаться, Рейнольдс быстро бы это определил. Так или иначе, Кэнфилд был все еще недостаточно опытен, чтобы скрыть предательство.
В крайнем случае, чтобы вызнать всю правду о деле Скарлатти, он, Рейнольдс, готов пожертвовать и Кэнфилдом, пусть хоть предаст – таких Кэнфилдов найти можно.
Да, Мэтью Кэнфилд – это хороший, правильный выбор. Если он раскроет эту историю со Скарлатти и будет при этом действовать так, как и подобает сотруднику «Группы 20», – отлично. Если же он получит иное предложение – предложение, против которого не сможет устоять, – его отзовут и уволят.
Они его уничтожат. Но будут знать правду.
Бен Рейнольдс подивился собственному цинизму. Но других вариантов не было: кратчайший путь разрешить загадку Скарлатти – послать на дело Мэтью Кэнфилда. Он будет играющей пешкой.
Пешкой, которая сама же перекроет себе все пути.
Кэнфилд окажется в западне.
Глава 14
Элизабет никак не могла уснуть: она то и дело вставала, чтобы записать то, что приходило ей в голову. Она записывала факты, совпадения, даже то, что представлялось совсем уж сомнительным. Она рисовала маленькие квадратики, вписывала в них имена, названия мест, даты и пыталась как-то связать их. К трем часам утра она получила следующую схему событий:
Апрель 1925 года. Алстер и Джанет поженились всего лишь через три недели после помолвки. Почему столь поспешно? Алстер и Джанет отплывали на пароходе компании «Кунард» в Саутгемптон. Алстер забронировал места еще в феврале. Как он мог знать заранее, когда они поженятся?
С мая по декабрь 1925 года около восьмисот тысяч долларов переведено «Уотерман траст» в шестнадцать различных банков Англии, Франции, Германии, Австрии, Голландии, Италии, Испании и Алжира.
С января по март 1926 года из банка «Уотерман» изъято ценных бумаг на сумму приблизительно в 270 миллионов долларов. В настоящее время рыночный денежный эквивалент их колеблется между 150 и 200 миллионами. К февралю 1926 года банком оприходованы все счета, подписанные в Европе Алстером и Джанет. К марту поведение Алстера значительно меняется – он начинает явно отдаляться от жены.
Апрель 1926 года. Рождается Эндрю. После крестин Алстер исчез.
Июль 1926 года. Получены подтверждения из четырнадцати европейских банков – на их депонентах ничего не значится. В двух банках – в Лондоне и в Гааге – остались суммы, равные соответственно двадцати шести и девятнадцати тысячам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Рейнольдс на минуту задумался: Боже мой, и "представить невозможно, тридцать миллионов долларов!
– Уж не на Рождество ли? – тихо спросил он.
– Вполне возможно, если у шведов Рождество справляют в мае.
– Поговорим утром. – Рейнольдс повесил трубку, не дождавшись, пока помощник попрощается. Повернулся, медленно подошел к креслу, сел.
Как всегда, мысли Бенджамина Рейнольдса забежали далеко вперед: он уже думал обо всех проблемах, сложностях, которые возникнут в результате этого открытия.
Гловер пришел к серьезному выводу, основанному, правда, пока на допущении: Алстер Скарлетт замешан в той стокгольмской истории, а это означает, что Скарлетт жив. Если так, то на Стокгольмскую биржу им нелегально предъявлено к продаже огромное количество американских ценных бумаг – на тридцать миллионов долларов.
Но ни один человек на свете, даже Алстер Стюарт Скарлетт, не мог единолично распорядиться таким количеством ценных бумаг.
Один не мог. Значит, существует группа? Какой-то заговор?
Но какой? С какой целью?
И если Элизабет Скарлатти тоже в этом замешана – а чудовищная сумма предполагает и ее участие, – то почему?
Неужели он до такой степени в ней ошибся?
Возможно.
Но также возможно, что год назад он был прав. И сын Элизабет Скарлатти вытворяет то, что он вытворяет, просто чтобы пощекотать нервишки либо потому, что связался не с той компанией. А вовсе не по чьей-то указке.
Гловер расхаживал по кабинету Рейнольдса.
– Все сходится. Скарлетт прибыл в Швецию десятого мая, а письмо от Понда датировано пятнадцатым мая.
– Вижу. Я умею читать.
– Что вы собираетесь делать?
– Делать? Черт побери, а что я могу делать? Ведь ничего существенного не выявилось. Просто они обращают наше внимание на дату в письме Понда и дату въездной визы в Швецию американского гражданина. А что еще во всем этом можно усмотреть?
– Простое совпадение? Как бы не так, и вы это прекрасно понимаете. Ставлю пять к десяти, что если последнее сообщение Понда верно, то Скарлетт сейчас находится в Стокгольме.
– И предположим, что ему есть что продавать.
– А я о чем говорю?
– Но, насколько я понимаю, мы сейчас можем уподобиться тем, кто кричит «Воры!», прежде чем обнаружат пропажу. Вели мы выдвинем какие-нибудь обвинения, вся семейка Скарлатти заявит, что и понятия не имеет, о чем это таком мы толкуем, и тогда законники вздернут нас как миленьких! Да этого и не придется делать. Семейка просто не удостоит нас ответом – а я знаю старую леди, она может, – и ребята на Капитолийском холме довершат остальное... Наша группа для многих словно кость в горле. Мы служим делу, которое идет вразрез с делишками тех, кто живет в этом городе. Наше дело – борьба с коррупцией, и, как вы сами понимаете, с нами хотела бы расправиться половина населения Вашингтона.
– Тогда нам следует просто предоставить информацию в офис генерального прокурора, а там уж пусть они сами с ней разбираются. Я думаю, это единственное, что нам осталось.
Бенджамин Рейнольдс оттолкнулся ногами от пола и повернулся в своем крутящемся кресле к окну.
– Да, именно так нам следует поступить. Я согласен, если вы настаиваете.
– То есть? Что вы имеете ввиду? – Гловер, замедлив шаг, остановился за спиной начальника.
Тот снова крутанулся в своем кресле и уставился на Гловера.
– Полагаю, мы должны проделать всю эту работу сами. Министерство юстиции, финансов, даже бюро расследований – все они подотчетны целой дюжине комитетов. Мы не подотчетны никому.
– Тем самым мы превысим наши полномочия.
– Не думаю. И пока я занимаю это кресло, я принимаю решения, не так ли?
– Да, так. Но почему вы хотите заняться этим делом?
– Потому что вижу во всем этом что-то очень нехорошее. Я прочел это в глазах старой дамы.
– Сомнительная логика.
– Но для меня вполне убедительная.
– Бен, а если вы увидите, что мы сами не в состоянии с этим справиться, вы обратитесь к генеральному прокурору?
– Клянусь.
– Хорошо. С чего начнем? Бенджамин Рейнольдс встал из-за стола.
– Где сейчас Кэнфилд? Все еще в Аризоне?
– Он сейчас в Фениксе.
– Вызовите его сюда.
Кэнфилд. Непростой человек для непростых заданий. Рейнольдс не любил его, да и нельзя сказать, чтобы полностью доверял. Но он работал быстрее и четче всех остальных.
А если бы он решил продаться, Рейнольдс быстро бы это определил. Так или иначе, Кэнфилд был все еще недостаточно опытен, чтобы скрыть предательство.
В крайнем случае, чтобы вызнать всю правду о деле Скарлатти, он, Рейнольдс, готов пожертвовать и Кэнфилдом, пусть хоть предаст – таких Кэнфилдов найти можно.
Да, Мэтью Кэнфилд – это хороший, правильный выбор. Если он раскроет эту историю со Скарлатти и будет при этом действовать так, как и подобает сотруднику «Группы 20», – отлично. Если же он получит иное предложение – предложение, против которого не сможет устоять, – его отзовут и уволят.
Они его уничтожат. Но будут знать правду.
Бен Рейнольдс подивился собственному цинизму. Но других вариантов не было: кратчайший путь разрешить загадку Скарлатти – послать на дело Мэтью Кэнфилда. Он будет играющей пешкой.
Пешкой, которая сама же перекроет себе все пути.
Кэнфилд окажется в западне.
Глава 14
Элизабет никак не могла уснуть: она то и дело вставала, чтобы записать то, что приходило ей в голову. Она записывала факты, совпадения, даже то, что представлялось совсем уж сомнительным. Она рисовала маленькие квадратики, вписывала в них имена, названия мест, даты и пыталась как-то связать их. К трем часам утра она получила следующую схему событий:
Апрель 1925 года. Алстер и Джанет поженились всего лишь через три недели после помолвки. Почему столь поспешно? Алстер и Джанет отплывали на пароходе компании «Кунард» в Саутгемптон. Алстер забронировал места еще в феврале. Как он мог знать заранее, когда они поженятся?
С мая по декабрь 1925 года около восьмисот тысяч долларов переведено «Уотерман траст» в шестнадцать различных банков Англии, Франции, Германии, Австрии, Голландии, Италии, Испании и Алжира.
С января по март 1926 года из банка «Уотерман» изъято ценных бумаг на сумму приблизительно в 270 миллионов долларов. В настоящее время рыночный денежный эквивалент их колеблется между 150 и 200 миллионами. К февралю 1926 года банком оприходованы все счета, подписанные в Европе Алстером и Джанет. К марту поведение Алстера значительно меняется – он начинает явно отдаляться от жены.
Апрель 1926 года. Рождается Эндрю. После крестин Алстер исчез.
Июль 1926 года. Получены подтверждения из четырнадцати европейских банков – на их депонентах ничего не значится. В двух банках – в Лондоне и в Гааге – остались суммы, равные соответственно двадцати шести и девятнадцати тысячам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92