Я не смог разобрать точных слов, но, несомненно, то был иностранный язык, и я даже знал, какой: только один народ в южной Европе выпаливает свою речь, словно из пулемета «Максим»…
– Промахнулся, – бормотал я, вовсе не удивившись промаху – в такой-то спешке, – но все равно не желая признаваться себе в том, что я видел и слышал. Человечек по-прежнему улепетывал по лестнице, и вскоре меня сверху окликнул Холмс:
– Ватсон! Вы как там?
– Вполне! – крикнул я в ответ, хотя отдачей винтовки меня в самом деле чувствительно ударило по плечу. – Стойте где стоите, Холмс! Он бежит к вам!
– Нет! – крикнул в ответ мой друг. – Меня он уже миновал! Но я его вижу!
И тут я услышал топот множества ног; он отдавался эхом и смешивался в полную какофонию. Морщась и держась за плечо, я снова побежал вверх по лестнице. Помню, что на бегу я бормотал себе под нос:
– Гэльский. Может, он говорил по-гэльски…
И действительно, язык, на котором говорил сбежавший противник, мог быть гэльским, судя по тому, что я знал об этом древнем языке, – правда, я припоминал, что на нем говорят лишь в самых удаленных уголках Шотландии, а не в цивилизованном Эдинбурге. Но размышления мои в каком-то смысле помогли отвлечься от иного, более вероятного лингвистического кандидата, уже пришедшего мне в голову, – равно как и не вспоминать о том неприятном зрелище, что запечатлелось в моем мозгу перед тем, как я нажал на спусковой крючок «Холланда и Холланда». Избежать сего образа, однако, никак не удавалось, и борьба с ним все более замедляла мои шаги, пока я не вынужден был остановиться совершенно. Я попятился к стене лестницы и соскользнул по ступеням, чтобы присесть на корточки и перевести дух. И только крик Холмса – мой друг командовал кому-то «Стой!» – вытащил меня из этого помрачения; я вскочил на ноги, опять побежал вверх по лестнице, выскочил на главный этаж дворца и заметался по Большой галерее, зовя Холмса. Не получив ответа, я вернулся на лестницу и опять помчался наверх; выбежав в покои королевы Марии, я опять принялся звать Холмса – признаюсь, все более отчаянно. Ответа по-прежнему не было; и в зловещей тишине этих парадоксально живых, но в то же время абсолютно мертвых комнат мои нервы начали зло шутить надо мной (или, по крайней мере, мне так показалось): мне чудилась музыка, несвязная мелодия, которую играли на каком-то древнем инструменте, – и звук, как я скоро понял, шел из старой трапезной королевы…
Я приблизился к ее двери – с большой неохотой, но все же приблизился. Вид «вечной» лужи крови у входа меня не очень ободрил; но, сжав винтовку в руке, я подходил к двери, все ближе к источнику этой странной музыки, и наконец, через низкую дверь, я увидел в комнате…
Холмса.
Он сидел близ окна, через которое вывалилась мисс Маккензи, у старинного обеденного стола. На одном колене он держал какой-то старинный музыкальный инструмент, а на другом – несколько листков с нотами. Он словно впал в странное забытье, и двойная странность – этой сцены и окружающих покоев – странным образом освободила мой мозг и от связных мыслей, и от страха; я подошел к другу, словно оглушенный сильным ударом.
– Холмс, – сказал я. – Все хорошо?
– Ватсон! – отозвался он поразительно бодрым голосом; но головы не повернул. – Да, вполне – а у вас?
– Да, – сказал я, ставя винтовку на пол. – Но…
Мне трудно было решить, о чем говорить с Холмсом: слишком многие темы просто не хотелось бы обсуждать.
– Что с мисс Маккензи? – спросил Холмс, который, видимо, не разделял моей опаски.
– Она в обмороке, но скоро полностью оправится.
– Вас и ваших помощников в этом маневре можно поздравить – вы безупречно выполнили то, что от вас требовалось.
Я хотел что-то сказать, но лишь кивнул. Потом, оглядывая деревянные стены, догадался спросить:
– А нам разве не нужно пойти к Майкрофту и остальным?
Холмс хмыкнул:
– Я подозреваю, что мой брат очень скоро окажет эту честь нам. Я гнался за человеком, которого мы преследуем, от этой самой комнаты и вниз, к остальным – полагаю, он хотел унести из спрятанной добычи сколько получится. Но я даже не надеялся его поймать – ловкостью он не уступает обезьяне. Однако я поглядел, что с Майкрофтом, из окна в северном крыле, прежде, чем вернуться сюда. С ним оказалось все в порядке, подоспело еще несколько полицейских, и сейчас они преследуют Вилла-Верняка Сэдлера. А также обыскивают дворцовые угодья в поисках его… сообщника, которого мы с вами едва не изловили.
– А, – выдохнул я с огромным облегчением; похоже, мы не будем сейчас обсуждать эту загадочную личность (да и такую ли уж загадочную?), сбежавшую от нас обоих. – Так что – расследование закончено?
– В том, что касается дворца, – можно сказать, что да. И я не удивлюсь, если мы оба окажемся вскоре обладателями элегантных булавок для галстука. Королева будет нам благодарна, Ватсон.
Он продолжал щипать струны древнего музыкального инструмента и вертеть его в руках, и я наконец не выдержал:
– Холмс, а что это за штука?
– Это? Вы не узнаёте?
– Очевидно, нет.
– Это лютня, Ватсон. Любимый инструмент средневековых певцов… и кое-кого еще…
– А что это вы пытаетесь на ней сыграть?
Холмс взял разлинованные продолговатые листы бумаги и склонил голову.
– Это… довольно интересно. Ноты, написаны от руки. Я нашел их только что, на кровати, вместе с лютней. – На лице у него мелькнула тень удивления. – Прошлой ночью я их не заметил…
С этими словами Холмс наконец убедился, что настроил лютню как следует, и опять заиграл, не сводя глаз с нотных листов. Сначала я не разобрал мелодию; но потом…
Я уже было собирался назвать ее, но тут в проеме двери в спальню появился Майкрофт Холмс.
– Шерлок! – воскликнул он. – И вы, доктор! Ради всего святого, неужели вам не пришло в голову сообщить нам, что вы живы и невредимы? А что с… что…
Майкрофт затих, оглядываясь, когда до него наконец начало доходить, где он очутился. Его тяжелые челюсти затряслись, когда он кивнул несколько раз, осознав это до конца; затем он медленно приблизился к низкой двери, ведущей в трапезную.
– Значит, – сказал он, уже полностью владея своим голосом, – значит, это ее комнаты?
– Да, Майкрофт, – отозвался Холмс. – Осторожно, ты сейчас наступишь левой ногой в лужу «невысыхающей крови».
Майкрофт попытался избежать попадания в лужу крови, изобразив подобие прыжка в сторону, насколько позволила его туша, а Холмс продолжал:
– Кровь, по всей видимости, свиная или другого домашнего животного, и пролита уже больше двенадцати часов назад, так что лучше в ней не пачкаться.
Майкрофт продолжал глядеть на пол, слегка хмурясь и цокая языком:
– Ты хочешь сказать, что ради взгляда на эту ерунду столько денег переходило из рук в руки, ради этого были убиты трое порядочных людей, и честную молодую женщину погубили и чуть не свели с ума?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Промахнулся, – бормотал я, вовсе не удивившись промаху – в такой-то спешке, – но все равно не желая признаваться себе в том, что я видел и слышал. Человечек по-прежнему улепетывал по лестнице, и вскоре меня сверху окликнул Холмс:
– Ватсон! Вы как там?
– Вполне! – крикнул я в ответ, хотя отдачей винтовки меня в самом деле чувствительно ударило по плечу. – Стойте где стоите, Холмс! Он бежит к вам!
– Нет! – крикнул в ответ мой друг. – Меня он уже миновал! Но я его вижу!
И тут я услышал топот множества ног; он отдавался эхом и смешивался в полную какофонию. Морщась и держась за плечо, я снова побежал вверх по лестнице. Помню, что на бегу я бормотал себе под нос:
– Гэльский. Может, он говорил по-гэльски…
И действительно, язык, на котором говорил сбежавший противник, мог быть гэльским, судя по тому, что я знал об этом древнем языке, – правда, я припоминал, что на нем говорят лишь в самых удаленных уголках Шотландии, а не в цивилизованном Эдинбурге. Но размышления мои в каком-то смысле помогли отвлечься от иного, более вероятного лингвистического кандидата, уже пришедшего мне в голову, – равно как и не вспоминать о том неприятном зрелище, что запечатлелось в моем мозгу перед тем, как я нажал на спусковой крючок «Холланда и Холланда». Избежать сего образа, однако, никак не удавалось, и борьба с ним все более замедляла мои шаги, пока я не вынужден был остановиться совершенно. Я попятился к стене лестницы и соскользнул по ступеням, чтобы присесть на корточки и перевести дух. И только крик Холмса – мой друг командовал кому-то «Стой!» – вытащил меня из этого помрачения; я вскочил на ноги, опять побежал вверх по лестнице, выскочил на главный этаж дворца и заметался по Большой галерее, зовя Холмса. Не получив ответа, я вернулся на лестницу и опять помчался наверх; выбежав в покои королевы Марии, я опять принялся звать Холмса – признаюсь, все более отчаянно. Ответа по-прежнему не было; и в зловещей тишине этих парадоксально живых, но в то же время абсолютно мертвых комнат мои нервы начали зло шутить надо мной (или, по крайней мере, мне так показалось): мне чудилась музыка, несвязная мелодия, которую играли на каком-то древнем инструменте, – и звук, как я скоро понял, шел из старой трапезной королевы…
Я приблизился к ее двери – с большой неохотой, но все же приблизился. Вид «вечной» лужи крови у входа меня не очень ободрил; но, сжав винтовку в руке, я подходил к двери, все ближе к источнику этой странной музыки, и наконец, через низкую дверь, я увидел в комнате…
Холмса.
Он сидел близ окна, через которое вывалилась мисс Маккензи, у старинного обеденного стола. На одном колене он держал какой-то старинный музыкальный инструмент, а на другом – несколько листков с нотами. Он словно впал в странное забытье, и двойная странность – этой сцены и окружающих покоев – странным образом освободила мой мозг и от связных мыслей, и от страха; я подошел к другу, словно оглушенный сильным ударом.
– Холмс, – сказал я. – Все хорошо?
– Ватсон! – отозвался он поразительно бодрым голосом; но головы не повернул. – Да, вполне – а у вас?
– Да, – сказал я, ставя винтовку на пол. – Но…
Мне трудно было решить, о чем говорить с Холмсом: слишком многие темы просто не хотелось бы обсуждать.
– Что с мисс Маккензи? – спросил Холмс, который, видимо, не разделял моей опаски.
– Она в обмороке, но скоро полностью оправится.
– Вас и ваших помощников в этом маневре можно поздравить – вы безупречно выполнили то, что от вас требовалось.
Я хотел что-то сказать, но лишь кивнул. Потом, оглядывая деревянные стены, догадался спросить:
– А нам разве не нужно пойти к Майкрофту и остальным?
Холмс хмыкнул:
– Я подозреваю, что мой брат очень скоро окажет эту честь нам. Я гнался за человеком, которого мы преследуем, от этой самой комнаты и вниз, к остальным – полагаю, он хотел унести из спрятанной добычи сколько получится. Но я даже не надеялся его поймать – ловкостью он не уступает обезьяне. Однако я поглядел, что с Майкрофтом, из окна в северном крыле, прежде, чем вернуться сюда. С ним оказалось все в порядке, подоспело еще несколько полицейских, и сейчас они преследуют Вилла-Верняка Сэдлера. А также обыскивают дворцовые угодья в поисках его… сообщника, которого мы с вами едва не изловили.
– А, – выдохнул я с огромным облегчением; похоже, мы не будем сейчас обсуждать эту загадочную личность (да и такую ли уж загадочную?), сбежавшую от нас обоих. – Так что – расследование закончено?
– В том, что касается дворца, – можно сказать, что да. И я не удивлюсь, если мы оба окажемся вскоре обладателями элегантных булавок для галстука. Королева будет нам благодарна, Ватсон.
Он продолжал щипать струны древнего музыкального инструмента и вертеть его в руках, и я наконец не выдержал:
– Холмс, а что это за штука?
– Это? Вы не узнаёте?
– Очевидно, нет.
– Это лютня, Ватсон. Любимый инструмент средневековых певцов… и кое-кого еще…
– А что это вы пытаетесь на ней сыграть?
Холмс взял разлинованные продолговатые листы бумаги и склонил голову.
– Это… довольно интересно. Ноты, написаны от руки. Я нашел их только что, на кровати, вместе с лютней. – На лице у него мелькнула тень удивления. – Прошлой ночью я их не заметил…
С этими словами Холмс наконец убедился, что настроил лютню как следует, и опять заиграл, не сводя глаз с нотных листов. Сначала я не разобрал мелодию; но потом…
Я уже было собирался назвать ее, но тут в проеме двери в спальню появился Майкрофт Холмс.
– Шерлок! – воскликнул он. – И вы, доктор! Ради всего святого, неужели вам не пришло в голову сообщить нам, что вы живы и невредимы? А что с… что…
Майкрофт затих, оглядываясь, когда до него наконец начало доходить, где он очутился. Его тяжелые челюсти затряслись, когда он кивнул несколько раз, осознав это до конца; затем он медленно приблизился к низкой двери, ведущей в трапезную.
– Значит, – сказал он, уже полностью владея своим голосом, – значит, это ее комнаты?
– Да, Майкрофт, – отозвался Холмс. – Осторожно, ты сейчас наступишь левой ногой в лужу «невысыхающей крови».
Майкрофт попытался избежать попадания в лужу крови, изобразив подобие прыжка в сторону, насколько позволила его туша, а Холмс продолжал:
– Кровь, по всей видимости, свиная или другого домашнего животного, и пролита уже больше двенадцати часов назад, так что лучше в ней не пачкаться.
Майкрофт продолжал глядеть на пол, слегка хмурясь и цокая языком:
– Ты хочешь сказать, что ради взгляда на эту ерунду столько денег переходило из рук в руки, ради этого были убиты трое порядочных людей, и честную молодую женщину погубили и чуть не свели с ума?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53