Казалось, она стоит на пороге какой-то темной бездны: шаг-другой – и сорвется в неведомую, опасную глубину. А в следующий миг на одной из папок в глаза ей бросилось собственное имя.
Значит, отец и на нее завел досье?
– Папа, как ты мог! – в отчаянии прошептала она.
Послышался звук отворяемой задней двери, а вслед за тем – голос отца. Что-то негромко сказав Лидии, судья неторопливо зашагал к своему кабинету. Его размеренные неровные шаги и постукивание трости вывели Шелби из столбняка: она выхватила из ящика три папки (больше нельзя, он может заметить, что папок не хватает!), бесшумно закрыла и заперла бюро, положила ключи на прежнее место и, крадучись, выскользнула из кабинета. Да, она готова встретиться с отцом лицом к лицу, но вовсе незачем без нужды дразнить гусей. Ни к чему судье раньше времени узнавать о том, как настойчиво Шелби рвется к цели. О том, что она готова без устали копаться в грязном семейном белье, шарить в личных бумагах отца, весь дом перевернуть вверх дном, лишь бы узнать, что сталось с ее дочерью.
Неровные шаги приближались.
Вот черт!
Сунув папки под мышку, Шелби бросилась наутек. Чтобы избежать встречи с судьей, она метнулась в кладовку, пробежала через столовую и гостиную в холл и пулей взлетела по парадной лестнице. Здесь ее застиг голос отца; Шелби замерла, боясь шевельнуться, боясь даже вздохнуть. Сквозь высокие окна над двойными парадными дверями ей виден был сад – тенистые деревья, пышная пестрота клумб, яркая зелень, удивительная для такой жары. Поливальные автоматические устройства мерно вертелись, щедро разбрызгивая алмазные капли драгоценной влаги. Все как обычно. Только ее жизнь летит кувырком.
– Знаешь, я о ней беспокоюсь, – послышался снизу голос судьи. – Шелби сейчас поглощена своей идеей и убеждена, что никому не может доверять.
– А разве она не права? – мягкий грудной голос Лидии.
– Разумеется, нет! – досадливо фыркнул судья. – Хочу тебя попросить: присматривай за ней, когда меня нет рядом.
– Она уже не девочка.
– Знаю, знаю! Но Росс Маккаллум вернулся.
– Dios ! – выдохнула Лидия. – Этот человек... он... el Diablo !
– Вот именно. Дьявол во плоти.
Он помолчал. Шелби напряженно прислушивалась, боясь упустить хоть слово.
– Да уж, выбрала дочка время, чтобы наведаться в родные места! – проворчал наконец судья.
– А мне думается, оно и к лучшему, – мягко возразила Лидия. – Да и вам, судья, пора бы рассказать ей правду.
– Ты так считаешь?
Шелби крепче сжала папки. Сердце ее билось отчаянно, мешая вслушиваться в разговор. Что это значит? О какой такой «правде» говорит Лидия? Выходит, экономка тоже в сговоре? Прислонившись к перилам, Шелби разглядела внизу серебристые носки ковбойских сапог отца.
– Si'. Так будет лучше. Слишком уж много тайн в доме Коулов.
«Это уж точно!» – заключила Шелби и сделала мысленную зарубку: поговорить с Лидией.
– Поверьте моему слову, судья. Лучше, чтобы девочка узнала правду.
Итак, экономка – женщина, заменившая Шелби мать, – знает о ее семье куда больше, чем сама Шелби. Острая боль пронзила сердце. Отцу Шелби не доверяла никогда; но от Лидии – женщины, которая пела ей колыбельные, утешала в детских печалях, смазывала йодом разбитые коленки и утомляла бесконечными советами и нравоучениями, – она не ждала предательства. Но, выходит, и экономке доверять нельзя. Как и судье. Кбму же тогда верить? На кого положиться?
Суровое лицо Нейва Смита встало у нее перед глазами.
«Думаешь, на него полагаться можно? Последние мозги потеряла, Шелби Коул?»
– Послушай, Лидия, – проговорил судья, – я хочу, чтобы моей дочери ничто не угрожало, и для этого делаю все, что могу. Безопасность Шелби – вот что главное.
Должно быть, Лидия скептически подняла брови или еще как-то дала понять, что сомневается в его словах, потому что судья повторил:
– Да, это главное! Черт возьми, думаешь, я сам не знаю, что настало время повести дело начистоту? Но, знаешь, не так-то легко своими руками открывать старые шкафы и вытаскивать на свет божий те скелеты, что там хранятся. Я это сделаю, даю слово. Рано или поздно сделаю. Только не торопи меня.
Лидия только недоверчиво хмыкнула в ответ. «О каких скелетах он говорит?» – в смятении подумала Шелби.
– Ладно, я уезжаю на ранчо. К обеду меня не жди.
– Значит, там и обедать будете? – уточнила Лидия, и в голосе ее Шелби расслышала непонятную интонацию – что-то вроде ласкового и чуть печального упрека.
– Перехвачу что-нибудь по дороге.
– Но доктор сказал...
«Доктор? Какой доктор? Не Причарт, это ясно. Но что это значит – неужели судья болен?» Здоровье у Джерома Коула было железное; сколько Шелби помнила отца, он никогда и ничем не болел.
– Да ладно тебе, Лидия, – с раздражением откликнулся судья. – В конце концов, что это изменит?
«Господи, а это еще что значит? Чем он болен – и насколько серьезно?»
Неровные шаги отца послышались на лестнице. Сообразив, что стоит посреди дома с уликой в руках, Шелби бесшумно взбежала на второй этаж и проскользнула к себе в спальню. Здесь она сунула папки под матрас, бросилась на кровать и закрыла глаза – на случай, если отцу вздумается заглянуть к ней перед уходом.
Он не заглянул.
С сильно бьющимся сердцем Шелби слушала, как тяжелые мужские шаги удаляются в сторону хозяйской спальни, как хлопает дверь. Наступила тишина; только мягко гудел, вращая лопастями, вентилятор, да жужжала под потолком одинокая муха. Шелби ждала: от нетерпения сводило мышцы, в голове роились тысячи вопросов, на которые только предстояло найти ответ. Наконец она услышала, как открывается и закрывается дверь, как неровные шаги отца удаляются в сторону задней лестницы и стихают.
Внизу хлопнула дверь. Подождав еще немного и убедившись, что отец не вернется, Шелби вскочила, вытащила из-под матраса свою добычу и устроилась на любимом месте – в огромном мягком кресле у окна, где когда-то Жасмин Коул, держа на руках маленькую дочь, пела ей колыбельные песни.
Нет, о матери она сейчас думать не станет. Ни о жизни ее, ни о смерти. Еще будет время оплакать женщину, которая подарила ей жизнь, но сама ушла из мира, не позволив дочери узнать ее и полюбить. Сейчас у Шелби есть более неотложные дела.
Она открыла первую папку – с надписью «Элизабет Коул». Досье на ее дочь оказалось на удивление тоненьким: свидетельство о рождении да свидетельство о смерти – вот и все.
Шелби шумно вздохнула, подавляя нахлынувшее разочарование. Слезы защипали глаза. Черт побери, копии этих двух документов она перечитывала столько раз, что и вспоминать не хочется!
«А что ты надеялась здесь найти? – язвительно отозвался внутренний голос. – Фотографии? Детские рисунки? Школьные табели? Или, может, фамилию и адрес приемных родителей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Значит, отец и на нее завел досье?
– Папа, как ты мог! – в отчаянии прошептала она.
Послышался звук отворяемой задней двери, а вслед за тем – голос отца. Что-то негромко сказав Лидии, судья неторопливо зашагал к своему кабинету. Его размеренные неровные шаги и постукивание трости вывели Шелби из столбняка: она выхватила из ящика три папки (больше нельзя, он может заметить, что папок не хватает!), бесшумно закрыла и заперла бюро, положила ключи на прежнее место и, крадучись, выскользнула из кабинета. Да, она готова встретиться с отцом лицом к лицу, но вовсе незачем без нужды дразнить гусей. Ни к чему судье раньше времени узнавать о том, как настойчиво Шелби рвется к цели. О том, что она готова без устали копаться в грязном семейном белье, шарить в личных бумагах отца, весь дом перевернуть вверх дном, лишь бы узнать, что сталось с ее дочерью.
Неровные шаги приближались.
Вот черт!
Сунув папки под мышку, Шелби бросилась наутек. Чтобы избежать встречи с судьей, она метнулась в кладовку, пробежала через столовую и гостиную в холл и пулей взлетела по парадной лестнице. Здесь ее застиг голос отца; Шелби замерла, боясь шевельнуться, боясь даже вздохнуть. Сквозь высокие окна над двойными парадными дверями ей виден был сад – тенистые деревья, пышная пестрота клумб, яркая зелень, удивительная для такой жары. Поливальные автоматические устройства мерно вертелись, щедро разбрызгивая алмазные капли драгоценной влаги. Все как обычно. Только ее жизнь летит кувырком.
– Знаешь, я о ней беспокоюсь, – послышался снизу голос судьи. – Шелби сейчас поглощена своей идеей и убеждена, что никому не может доверять.
– А разве она не права? – мягкий грудной голос Лидии.
– Разумеется, нет! – досадливо фыркнул судья. – Хочу тебя попросить: присматривай за ней, когда меня нет рядом.
– Она уже не девочка.
– Знаю, знаю! Но Росс Маккаллум вернулся.
– Dios ! – выдохнула Лидия. – Этот человек... он... el Diablo !
– Вот именно. Дьявол во плоти.
Он помолчал. Шелби напряженно прислушивалась, боясь упустить хоть слово.
– Да уж, выбрала дочка время, чтобы наведаться в родные места! – проворчал наконец судья.
– А мне думается, оно и к лучшему, – мягко возразила Лидия. – Да и вам, судья, пора бы рассказать ей правду.
– Ты так считаешь?
Шелби крепче сжала папки. Сердце ее билось отчаянно, мешая вслушиваться в разговор. Что это значит? О какой такой «правде» говорит Лидия? Выходит, экономка тоже в сговоре? Прислонившись к перилам, Шелби разглядела внизу серебристые носки ковбойских сапог отца.
– Si'. Так будет лучше. Слишком уж много тайн в доме Коулов.
«Это уж точно!» – заключила Шелби и сделала мысленную зарубку: поговорить с Лидией.
– Поверьте моему слову, судья. Лучше, чтобы девочка узнала правду.
Итак, экономка – женщина, заменившая Шелби мать, – знает о ее семье куда больше, чем сама Шелби. Острая боль пронзила сердце. Отцу Шелби не доверяла никогда; но от Лидии – женщины, которая пела ей колыбельные, утешала в детских печалях, смазывала йодом разбитые коленки и утомляла бесконечными советами и нравоучениями, – она не ждала предательства. Но, выходит, и экономке доверять нельзя. Как и судье. Кбму же тогда верить? На кого положиться?
Суровое лицо Нейва Смита встало у нее перед глазами.
«Думаешь, на него полагаться можно? Последние мозги потеряла, Шелби Коул?»
– Послушай, Лидия, – проговорил судья, – я хочу, чтобы моей дочери ничто не угрожало, и для этого делаю все, что могу. Безопасность Шелби – вот что главное.
Должно быть, Лидия скептически подняла брови или еще как-то дала понять, что сомневается в его словах, потому что судья повторил:
– Да, это главное! Черт возьми, думаешь, я сам не знаю, что настало время повести дело начистоту? Но, знаешь, не так-то легко своими руками открывать старые шкафы и вытаскивать на свет божий те скелеты, что там хранятся. Я это сделаю, даю слово. Рано или поздно сделаю. Только не торопи меня.
Лидия только недоверчиво хмыкнула в ответ. «О каких скелетах он говорит?» – в смятении подумала Шелби.
– Ладно, я уезжаю на ранчо. К обеду меня не жди.
– Значит, там и обедать будете? – уточнила Лидия, и в голосе ее Шелби расслышала непонятную интонацию – что-то вроде ласкового и чуть печального упрека.
– Перехвачу что-нибудь по дороге.
– Но доктор сказал...
«Доктор? Какой доктор? Не Причарт, это ясно. Но что это значит – неужели судья болен?» Здоровье у Джерома Коула было железное; сколько Шелби помнила отца, он никогда и ничем не болел.
– Да ладно тебе, Лидия, – с раздражением откликнулся судья. – В конце концов, что это изменит?
«Господи, а это еще что значит? Чем он болен – и насколько серьезно?»
Неровные шаги отца послышались на лестнице. Сообразив, что стоит посреди дома с уликой в руках, Шелби бесшумно взбежала на второй этаж и проскользнула к себе в спальню. Здесь она сунула папки под матрас, бросилась на кровать и закрыла глаза – на случай, если отцу вздумается заглянуть к ней перед уходом.
Он не заглянул.
С сильно бьющимся сердцем Шелби слушала, как тяжелые мужские шаги удаляются в сторону хозяйской спальни, как хлопает дверь. Наступила тишина; только мягко гудел, вращая лопастями, вентилятор, да жужжала под потолком одинокая муха. Шелби ждала: от нетерпения сводило мышцы, в голове роились тысячи вопросов, на которые только предстояло найти ответ. Наконец она услышала, как открывается и закрывается дверь, как неровные шаги отца удаляются в сторону задней лестницы и стихают.
Внизу хлопнула дверь. Подождав еще немного и убедившись, что отец не вернется, Шелби вскочила, вытащила из-под матраса свою добычу и устроилась на любимом месте – в огромном мягком кресле у окна, где когда-то Жасмин Коул, держа на руках маленькую дочь, пела ей колыбельные песни.
Нет, о матери она сейчас думать не станет. Ни о жизни ее, ни о смерти. Еще будет время оплакать женщину, которая подарила ей жизнь, но сама ушла из мира, не позволив дочери узнать ее и полюбить. Сейчас у Шелби есть более неотложные дела.
Она открыла первую папку – с надписью «Элизабет Коул». Досье на ее дочь оказалось на удивление тоненьким: свидетельство о рождении да свидетельство о смерти – вот и все.
Шелби шумно вздохнула, подавляя нахлынувшее разочарование. Слезы защипали глаза. Черт побери, копии этих двух документов она перечитывала столько раз, что и вспоминать не хочется!
«А что ты надеялась здесь найти? – язвительно отозвался внутренний голос. – Фотографии? Детские рисунки? Школьные табели? Или, может, фамилию и адрес приемных родителей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90