Главной ошибкой было то, что она вообще согласилась спрыгнуть в эту мансарду, хотя…
Ничего бы это не изменило.
Даже если бы она осталась стоять на крыше, Ямакаси все равно отправился бы вниз и нашел бы сумку, и нашел бы этот пистолет, и патроны к нему, и трубку глушителя, какие проблемы можно решить с ее помощью?.. Можно колоть ею орехи, можно забивать гвозди и проталкивать в бутылку винную пробку, когда под рукой нет штопора… что еще? Еще ее можно использовать вместо утяжелителя для скатерти. Можно толочь чеснок, а это почти то же самое, что колоть орехи, такая вещь пригодилась бы пауку на его дьявольской кухне… Стоп-стоп-стоп, о чем она думает? Ни о чем.
Она просто пытается отвлечься от пистолета. И не просто от пистолета, а от пистолета в руках Ямакаси. Один вид вооруженного Ямакаси вызывает у нее безотчетный страх. – :
Непонятно только – почему. Это же Ямакаси – король воздуха, чудесная птица Кетцаль, парень, с которым она спит и с которым частенько совершает путешествия по питерским крышам. Он столько времени развлекал ее историями, в которых невозможно отличить правду от вымысла, он живет в ее доме, он купил ей дорогое белье, наконец. Он сказал, что хочет жениться на ней (она ему не поверила и наверняка он сам себе не поверил, но ведь слова – слова! – были произнесены); " так почему же она его боится?
• В нем ничего не изменилось, вся та же жилетка и полотняные штаны, и волосы той же длины, и та же татуировка на лице, имитирующая тоненькую бородку. Ямакаси остался прежним, таким, каким был всегда, – и именно этого Васька боится больше всего.
Самое главное в жизни Ямакаси – он сам. И его желания. Ямакаси никогда бы не стал подавлять их, перекрывать им кислород или откладывать на будущее. Они должны быть реализованы: сию минуту, немедленно, в худшем случае – при первой удобной возможности. Вот и сейчас – ему хочется выстрелить.
Потребность в этом настолько велика, что Ямакаси, взведя пистолет на уровень глаз, мечется в поисках цели, переводя его с одного предмета на другой. Несколько раз подслеповатый зрачок ствола останавливался на Ваське, и тогда Ямакаси громко и отчетливо произносил
пау-пау-пау, а затем
паф-паф-паф! пиф!
И па лице у него сразу же появлялось выражение блаженства, – во всяком случае, блаженства в Васькином понимании. Ни во время мастурбации, ни во время секса с Васькой – ни разу у Ямакаси не было такого лица, а в тот момент, когда он разбегается и перескакивает с высокой крыши на низкую крышу, и хватается за пожарные лестницы, и хватается за водосточные трубы, – за его лицом не уследишь: слишком оно далеко, слишком неприступно.
Ей давно пора было сказать ему: успокойся, милый, что ты размахался, еще подстрелишь меня ненароком, а может, этого он и хочет – подстрелить кого-нибудь ненароком. В комнате они одни, следовательно, «кто-нибудь» и есть Васька.
– Ну что ты размахался? – наконец, не выдержав, прошептала она.
– Опасаешься, что подстрелю тебя ненароком, кьярида? – это была самая неотразимая из всех его улыбок, жаль только, что увидеть ее пришлось при довольно сомнительных обстоятельствах.
Лучше сказать правду.
– Опасаюсь. Да.
– Я и сам опасаюсь. Очень уж хочется пустить ее вдело. Да.
– Можно выйти отсюда и пострелять… по банкам из-под пива… по воронам…
– Патронов всего пятнадцать. Не будем тратить их на пустяки.
Банки из-под пива – пустяк. Вороны – безусловный пустяк. Не пустяк то, что может привести к необратимым последствиям, вот на это имеет смысл потратиться: именно такую нехитрую комбинацию мыслей можно прочитать сейчас на лице Ямакаси.
– Ты когда-нибудь стрелял… в кого-нибудь?
– Нет. Если мне нужно было решить проблему, я обычно обходился подручными средствами, – непонятно, шутит он или говорит серьезно.
– Тогда, может, не стоит и начинать?
Ямакаси не торопился с ответом, он приподнял ствол пистолета вертикально вверх и опустил на него подбородок.
– Думаю, пистолет – это очень интеллигентно. А этого мне всегда не хватало – интеллигентности. Ты бы хотела видеть меня интеллигентным человеком, кьярида? Он не собирается стрелять в Ваську.
– Я бы хотела видеть тебя без этой штуки, да. Без нее ты выглядишь гораздо привлекательнее.
– Ты говоришь неправду, детка.
Он отвел пистолет от своего подбородка и снова перевел его на Ваську.
Он собирается выстрелить.
– Давай оставим все как есть, положим вещи на место и уйдем…
– Я уже предлагал тебе это, но ты не согласилась, помнишь?
– Я была не права, признаю. Но еще не поздно…
– Поздно, – сказал он.
И в ту же минуту раздался хлопок. Не резкий, приглушенный и какой-то нежный. Ямакаси все-таки выстрелил. Но не в Ваську, а в плакат над тахтой. На лбу неприятного одутловатого очкарика в водолазке появилась небольшая дырка.
– Мертв, – констатировал Ямакаси. – Завтра об этом сообщат все информационные агентства.
– Он был известным человеком? – коченея от страха, подыграла Ямакаси Васька.
Известность в понимании Ямакаси – вещь относительная, нужно помнить об этом всегда.
– Скорее всего. Иначе его чудесное личико не поместили бы на плакат… Мы не можем оставить все как есть, кьярида. Потому что все уже не так, как есть.
– Плакат, – проницательно заметила Васька.
– Ага. Дырка в плакате. Дырка в стене. Теперь патронов осталось четырнадцать, и мы больше не будем тратить их на пустяки.
– А не пустяки – это что?
– Твоя сестра. По-моему, пистолет решает все проблемы, да?
Ведьма. Паук. Блаженная дурочка Мика.
Васька впервые подумала о том, что неплохо бы избавиться от ведьмы после первого секса с птицей Кетцаль. Проще говоря – убить ее, уничтожить. Все, конечно, могло бы обойтись и разрешиться ко всеобщему удовлетворению, если бы ведьма согласилась разменять квартиру. Учитывая ее месторасположение, планировку и заоблачный метраж, никто бы не остался внакладе. Продав родовое гнездо какому-нибудь нуворишу, они вполне могли рассчитывать на две приличные хаты вдалеке друг от друга. Васька даже согласилась бы на съезд с Петроградки (черт с ней, Петроградкой, лишь бы никогда больше не видеть паука), но Мика…
Блаженная дурочка сказала ей: не рассчитывай, не раскатывай губу, только через мой труп.
Как будто ей мало было всех этих разнесчастных лет, проведенных под одной крышей, и нужно тянуть – тянуть до конца. Быть поблизости, держа под мышкой свою дурацкую, липкую, вонючую паутину в надежде, что рано или поздно Васька ослабит бдительность и попадется.
Эта квартира принадлежала родителям, принадлежала деду, и не нам вершить суд над ней, и не нам ее продавать, и бла-бла-бла…
Пошла ты в жопу, ведьма.
Пошла ты в жёппу !..
Ведьма не уступит. Не может уступить. Не исключено, что именно в наличии квартиры и кухни на ней заключается сила ведьмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Ничего бы это не изменило.
Даже если бы она осталась стоять на крыше, Ямакаси все равно отправился бы вниз и нашел бы сумку, и нашел бы этот пистолет, и патроны к нему, и трубку глушителя, какие проблемы можно решить с ее помощью?.. Можно колоть ею орехи, можно забивать гвозди и проталкивать в бутылку винную пробку, когда под рукой нет штопора… что еще? Еще ее можно использовать вместо утяжелителя для скатерти. Можно толочь чеснок, а это почти то же самое, что колоть орехи, такая вещь пригодилась бы пауку на его дьявольской кухне… Стоп-стоп-стоп, о чем она думает? Ни о чем.
Она просто пытается отвлечься от пистолета. И не просто от пистолета, а от пистолета в руках Ямакаси. Один вид вооруженного Ямакаси вызывает у нее безотчетный страх. – :
Непонятно только – почему. Это же Ямакаси – король воздуха, чудесная птица Кетцаль, парень, с которым она спит и с которым частенько совершает путешествия по питерским крышам. Он столько времени развлекал ее историями, в которых невозможно отличить правду от вымысла, он живет в ее доме, он купил ей дорогое белье, наконец. Он сказал, что хочет жениться на ней (она ему не поверила и наверняка он сам себе не поверил, но ведь слова – слова! – были произнесены); " так почему же она его боится?
• В нем ничего не изменилось, вся та же жилетка и полотняные штаны, и волосы той же длины, и та же татуировка на лице, имитирующая тоненькую бородку. Ямакаси остался прежним, таким, каким был всегда, – и именно этого Васька боится больше всего.
Самое главное в жизни Ямакаси – он сам. И его желания. Ямакаси никогда бы не стал подавлять их, перекрывать им кислород или откладывать на будущее. Они должны быть реализованы: сию минуту, немедленно, в худшем случае – при первой удобной возможности. Вот и сейчас – ему хочется выстрелить.
Потребность в этом настолько велика, что Ямакаси, взведя пистолет на уровень глаз, мечется в поисках цели, переводя его с одного предмета на другой. Несколько раз подслеповатый зрачок ствола останавливался на Ваське, и тогда Ямакаси громко и отчетливо произносил
пау-пау-пау, а затем
паф-паф-паф! пиф!
И па лице у него сразу же появлялось выражение блаженства, – во всяком случае, блаженства в Васькином понимании. Ни во время мастурбации, ни во время секса с Васькой – ни разу у Ямакаси не было такого лица, а в тот момент, когда он разбегается и перескакивает с высокой крыши на низкую крышу, и хватается за пожарные лестницы, и хватается за водосточные трубы, – за его лицом не уследишь: слишком оно далеко, слишком неприступно.
Ей давно пора было сказать ему: успокойся, милый, что ты размахался, еще подстрелишь меня ненароком, а может, этого он и хочет – подстрелить кого-нибудь ненароком. В комнате они одни, следовательно, «кто-нибудь» и есть Васька.
– Ну что ты размахался? – наконец, не выдержав, прошептала она.
– Опасаешься, что подстрелю тебя ненароком, кьярида? – это была самая неотразимая из всех его улыбок, жаль только, что увидеть ее пришлось при довольно сомнительных обстоятельствах.
Лучше сказать правду.
– Опасаюсь. Да.
– Я и сам опасаюсь. Очень уж хочется пустить ее вдело. Да.
– Можно выйти отсюда и пострелять… по банкам из-под пива… по воронам…
– Патронов всего пятнадцать. Не будем тратить их на пустяки.
Банки из-под пива – пустяк. Вороны – безусловный пустяк. Не пустяк то, что может привести к необратимым последствиям, вот на это имеет смысл потратиться: именно такую нехитрую комбинацию мыслей можно прочитать сейчас на лице Ямакаси.
– Ты когда-нибудь стрелял… в кого-нибудь?
– Нет. Если мне нужно было решить проблему, я обычно обходился подручными средствами, – непонятно, шутит он или говорит серьезно.
– Тогда, может, не стоит и начинать?
Ямакаси не торопился с ответом, он приподнял ствол пистолета вертикально вверх и опустил на него подбородок.
– Думаю, пистолет – это очень интеллигентно. А этого мне всегда не хватало – интеллигентности. Ты бы хотела видеть меня интеллигентным человеком, кьярида? Он не собирается стрелять в Ваську.
– Я бы хотела видеть тебя без этой штуки, да. Без нее ты выглядишь гораздо привлекательнее.
– Ты говоришь неправду, детка.
Он отвел пистолет от своего подбородка и снова перевел его на Ваську.
Он собирается выстрелить.
– Давай оставим все как есть, положим вещи на место и уйдем…
– Я уже предлагал тебе это, но ты не согласилась, помнишь?
– Я была не права, признаю. Но еще не поздно…
– Поздно, – сказал он.
И в ту же минуту раздался хлопок. Не резкий, приглушенный и какой-то нежный. Ямакаси все-таки выстрелил. Но не в Ваську, а в плакат над тахтой. На лбу неприятного одутловатого очкарика в водолазке появилась небольшая дырка.
– Мертв, – констатировал Ямакаси. – Завтра об этом сообщат все информационные агентства.
– Он был известным человеком? – коченея от страха, подыграла Ямакаси Васька.
Известность в понимании Ямакаси – вещь относительная, нужно помнить об этом всегда.
– Скорее всего. Иначе его чудесное личико не поместили бы на плакат… Мы не можем оставить все как есть, кьярида. Потому что все уже не так, как есть.
– Плакат, – проницательно заметила Васька.
– Ага. Дырка в плакате. Дырка в стене. Теперь патронов осталось четырнадцать, и мы больше не будем тратить их на пустяки.
– А не пустяки – это что?
– Твоя сестра. По-моему, пистолет решает все проблемы, да?
Ведьма. Паук. Блаженная дурочка Мика.
Васька впервые подумала о том, что неплохо бы избавиться от ведьмы после первого секса с птицей Кетцаль. Проще говоря – убить ее, уничтожить. Все, конечно, могло бы обойтись и разрешиться ко всеобщему удовлетворению, если бы ведьма согласилась разменять квартиру. Учитывая ее месторасположение, планировку и заоблачный метраж, никто бы не остался внакладе. Продав родовое гнездо какому-нибудь нуворишу, они вполне могли рассчитывать на две приличные хаты вдалеке друг от друга. Васька даже согласилась бы на съезд с Петроградки (черт с ней, Петроградкой, лишь бы никогда больше не видеть паука), но Мика…
Блаженная дурочка сказала ей: не рассчитывай, не раскатывай губу, только через мой труп.
Как будто ей мало было всех этих разнесчастных лет, проведенных под одной крышей, и нужно тянуть – тянуть до конца. Быть поблизости, держа под мышкой свою дурацкую, липкую, вонючую паутину в надежде, что рано или поздно Васька ослабит бдительность и попадется.
Эта квартира принадлежала родителям, принадлежала деду, и не нам вершить суд над ней, и не нам ее продавать, и бла-бла-бла…
Пошла ты в жопу, ведьма.
Пошла ты в жёппу !..
Ведьма не уступит. Не может уступить. Не исключено, что именно в наличии квартиры и кухни на ней заключается сила ведьмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97