– Так, я понял, – сказал Гарт, помолчав, – значит, мы будем придерживаться этой версии, потому что иная привела бы к невыгодным для нас заключениям.
– А что еще делать?
– Может быть, ты и прав. Ты уверен, что никогда не встречался с Глинис Стакли?
– В жизни ее не видел, старик!
– Так. Ты видишь Бетти? Я ее защищаю.
– Не нужно, – вскричала Бетти, – не нужно меня защищать! Можно я сейчас выйду к инспектору? И еще, пожалуйста, не пытайся больше со мной увидеться.
Она говорила отвернувшись, неестественным ровным голосом, со стыдом и унижением. Гарт, тронутый до глубины души, чуть ли не закричал ей:
– Я уже говорил тебе однажды, Бетти, не будь глупой. Это не пустяки!
– Не пустяки? Для тебя?
– Да! Мы вместе поедем в Фэрфилд. Если Глинис случайно окажется там, мы с ней встретимся.
– Ох нет, не надо. Я имею в виду… – Бетти зажмурила глаза и опять их открыла. – Я имею в виду, – сказала она, – что ты прекрасно притворяешься. Я люблю тебя за это притворство. Но кровь все-таки имеет значение. Или будет иметь значение. И ничего тут не поделаешь. Если ты полагаешь, что сможешь снова встречаться со мной, не задавая себе вопросов, кто я такая и что у меня на уме, ты приедешь ко мне завтра или послезавтра, когда у тебя появится время все обдумать. Но этого не будет. Все кончено, Дэвид, и я молю Бога, чтобы больше и не начиналось. Попроси этого человека отпустить меня, пожалуйста. Я пойду к инспектору.
Гарт сделал знак Винсу, и тот сразу отступил в сторону.
Но Гарт не должен был отпускать ее. И тем более не должен был позволять ей одной возвращаться в Фэрфилд. Тогда не случилось бы той катастрофы, которая разразилась в шесть часов вечера следующего дня.

Часть вторая
НЕРЕАЛЬНОСТЬ
Как «s'il vous plait» в Париже, «будьте любезны» или «пожалуйста» в основном употребляются, когда вы делаете заказ в кафе или ресторане или хотите обратиться с просьбой. Однако английские формы учтивости не требуют такой поминутной церемонности, как во Франции.
Бедекер. Лондон и его окрестности. Путеводитель
Глава 6
Фэрфилд-приморский даже в июньский субботний полдень нельзя было бы назвать слишком веселым местом.
Не бренчали банджо на его пляжах, не пели свои песни темнолицые музыканты, и странствующие проповедники не объясняли, почему в мире все так плохо и что нужно сделать, чтобы привести все в порядок. Хотя среди его обитателей были и бедные, и старые люди, все же большинство составляли преуспевающие и степенные.
Правда, несколько купальных кабин, этих любопытных пережитков восемнадцатого века, напоминавших, по мнению Гарта, «удобства во дворе» на колесах, могли в прилив выкатиться на линию прибоя, с тем чтобы полные чувства собственного достоинства купальщики могли раздеться внутри и нырять в воду прямо с них, избежав необходимости появляться на пляже в купальном костюме. Но сейчас был отлив, и широкая полоса ила мокро блестела под серым пасмурным небом.
Кроме того, вдоль берега шла прогулочная набережная с шеренгой высоких кованых фонарей, а в парке с рассохшимися скамейками и позолоченной эстрадой при случае можно было услышать стихи и напевы Гилберта или Салливана. Но к этому времени, к шести часам теплого вечера, большинство народа уже уютно устроилось по домам за чаем.
Если не считать лая нескольких собак, которые выросли слишком нервными, в Фэрфилде царила тишина.
«Удивительно», – подумал Дэвид Гарт.
К северу на некотором расстоянии от Фэрфилда располагался печально известный морской курорт, носивший название Банч. Случалось, что порыв ветра доносил оттуда обрывки мелодий «гидди-гоу-раундс» или «коконут-шиз», но фэрфилдцы старались этого не замечать. Гарт предпочитал Банч. Но вы никогда об этом не догадались бы, увидев, как он шествует по набережной в южном направлении. Там над берегом неясно вырисовывались очертания дома Бетти, а за ним, еще дальше к югу, лежал третий приморский городок под названием Рейвенспорт.
По случаю поездки за город Гарт сменил деловой костюм на твидовый, а цилиндр – на мягкую фетровую шляпу. И все-таки он выглядел внушительно и мрачно, поскольку думал о Бетти и о прошлом вечере. И конечно, об ужасных нелепых словах, брошенных ею перед тем, как она покинула дом в Хэмпстеде.
Бетти еще отвечала в кабинете на вопросы инспектора Роджерса, когда Винс Боствик сделал Гарту сногсшибательное предложение и высказал столь же сногсшибательное предположение.
– Старик, перестань твердить «нереально, невозможно…», – раздраженно произнес Винс. – Ты все еще пытаешься объяснить, как оказалась закрытой изнутри на две задвижки подвальная дверь?
– Да. Согласись, это странно.
– Знаешь, – сказал Винс, – я могу это объяснить.
Это замечание, столь не вовремя сделанное, рассмешило Марион до визга.
Пока инспектор Роджерс допрашивал в кабинете Бетти, остальные расположились в гостиной. Марион ходила взад и вперед, пару раз взметнув подол юбки чуть ли не до бедер.
– На самом деле, – продолжал Винс, всецело погруженный в себя, – я думал об этом малом, который подписывается Фантомом. Он, кто бы ни был, очень умен. Фантом…
– Если вы, мужчины, не перестанете болтать об этих рассказах, – сказала Марион, – я могу сойти с ума. Детективы! – Ее голос сорвался на визг. – Ваши нелепые детективы ничего общего не имеют со всем этим.
– Не торопись, моя лапочка, – отозвался Винс. – Если ты сказала правду, то, как говорит Дэвид, получается, что кто-то запер задвижки.
– О! Кто же?
– Может быть, я это сделал?
Марион судорожно вздохнула и широко раскрыла глаза. Винс указал пальцем на Гарта:
– Когда я стучал в дверь, вы с Марион были слишком увлечены разговором и не слышали меня. Парадная дверь была открыта. Очень хорошо! Предположим, что подвальная дверь тоже была открыта, как говорит Марион. Допустим также, что я вошел в дом, любым путем, каким захотите. Предположим, что я хотел доказать, что моя дорогая жена врет, и доставить ей неприятности. Предположим, я сам закрыл задвижки, а потом поднялся по лестнице из подвала и пошумел в холле, словно я только что вошел в парадную дверь.
– Это нечестно! – выкрикнула Марион. – Это не по правилам!
Она довольно неловко шагнула назад, схватилась за спинку стула и села.
– Ты мне теперь мстишь, Винс, да? – с вызовом проговорила она. – В тот вечер, когда мы смотрели «Веселую вдову», я… я шутила и дразнила тебя по поводу кое-чего, а теперь ты мне мстишь. – Выражение ее лица изменилось. – На самом деле ты ведь этого не делал?
– К черту все! Конечно, я этого не делал! Даже для меня это не шутки.
Лицо Винса тоже изменилось. Он подошел и положил руки на плечи Марион.
– Я все еще люблю тебя, мое взрослое дитя, хотя подобные признания противоречат моему характеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54