Это обстоятельство меня не воодушевляло.
Я тратил свои последние деньги в баре порта, когда появился Лугас.
Лугас был типичным центаврианским офицером, но он командовал
кораблем, не входящим в Центаврианский сектор. Вопреки его утверждениям я
отнесся с сомнением к его Центаврианскому гражданству, поскольку он мне
показался весьма неуравновешенным человеком, а эта черта считалась у
центавриан большим недостатком. Кроме того, он обращался ко мне, как к
равному, и сразу же перешел к делу.
- Мне сказали, что вы умеете обращаться с космическими двигателями
четвертого поколения.
Я показал свое удостоверение - все, что я имел. Оно пестрело
медведианскими штампами, которые до сих пор были хорошими рекомендациями,
но в секторе Центавра...
Я ждал, что Лугас, увидев такое количество медведианских штампов,
подожмет губы и уйдет, но он продолжал:
- Как я вижу, вы главным образом служили в секторе Большой Медведицы.
Я пожал плечами и кивнул. Как сказал бы Тодер - не в этом дело.
- Что привело вас в эти края?
- Межпространственная мороженица, - огрызнулся я и тут же пожалел об
этом. Такие же ответы я неоднократно давал старшему офицеру той самой
"мороженицы". Если я не буду следить за своим языком, то потеряю работу
раньше, чем она будет мне предложена.
Лугас раздраженно нахмурился:
- Как это случилось?
- Рефрижератор класса "Спик", сэр, - неохотно ответил я. - Он
выбросил меня потому, что я был слишком разговорчив с капитаном. Но я могу
работать с любыми типами двигателей, сэр.
Лугас колебался, но не по той причине, которую я предполагал. Наконец
он сказал:
- В таком случае вы, вероятно, не скоро вернетесь в Старую Систему.
Я рванулся вперед. Это было удивительно! Я так хотел выбраться из
Центаврианского сектора и совсем не собирался сюда возвращаться.
- Земля? - спросил я. - Или Марс?
Он очень странно посмотрел на меня, и во взгляде его было что-то, что
я только много позже определил как тревогу. Он сказал:
- Марс, естественно!
Конечно же, "естественно". Земляне были крайне осторожны, давая
разрешение на посадку чужеземных кораблей. Я испугался: моя ошибка могла
положить конец нашему разговору, - но он дал мне работу.
Его корабль казался таким же необычным, как и сам хозяин. Это был
наполовину грузовик, наполовину лайнер с корпусом от прогулочной яхты
класса "Денеб", но двигатели были крейсерского типа, запросто вбивающие
корабль в свободное пространство. При корпусе такой малой массы двигатели
могли развивать скорость роскошного лайнера. Предупреждая любопытство с
моей стороны, Лугас на ходу сочинил, что корабль собран из купленных по
дешевке деталей аварийных кораблей. Это звучало неубедительно, но я боялся
потерять только что приобретенную работу и решил ни о чем не расспрашивать
его.
Большую часть полета двигатели угрожали оставить корпус позади. Я
весь полет провел около них, отрываясь только на сон. Сигнальное
устройство, встроенное в мой гамак, будило меня, если что-нибудь
случалось. А случалось довольно часто, и я начал думать, не пострадал ли
квалифицированный инженер Лугаса от чрезмерного напряжения. Но я не
спросил его об этом ни тогда, ни позднее. Мы достигли Марса без аварий, и
Лугас выплатил мне премию, чего я никак не ожидал от центаврианина.
За исключением ненормального поведения двигателей и сердечности
Лугаса, словно он был не центаврианином, а медведианином или, возможно,
землянином, в путешествии ничего примечательного не было.
После моих слов наступила тишина. Я ждал. Наконец главный из четырех
жестом дал знак владельцу хлыста. Так как регулятор оружия был поставлен
на максимум, я решил воспользоваться методикой Тодера и заставить время
ускориться, то есть заставить мое личное "сейчас" опередить начало агонии.
Однако боль все-таки захлестнула меня. Она была так сильна, что я
потерял сознание. Моей последней мыслью было воспоминание о мягком
тодеровском "так-так", предназначенном для не оправдавшего ожидания
ученика.
2
Удушье...
Я боролся с рефлекторным страхом; возвращаясь назад к моменту
пробуждения, я пытался объяснить себе, что же испугало меня. Вероятно, мне
стало страшно от переживаемой во сне мысли, что я тону, захлебываясь в
воде.
Но чтобы я, марсианин, когда-либо плавал в воде?!
Тогда, может быть, это была пыль, не дающая мне дышать; мой рот и
горло были неприятно сухими и болезненно раздраженными, словно после
песчаного удушья. Нет, и это не так. Я понял. То тяжелое и угнетающее, что
лежало на мне, не давая дышать, был густой влажный воздух. Я совсем
опьянел от кислорода. Чтобы прекратить головокружение, необходимо было
задержать дыхание на некоторое время. Почему же я дышал так глубоко?
Мускулы горла полностью онемели. Вероятно, я кричал, даже визжал, когда на
меня накатывала волна страха.
Тодер говорил: "Человек связал время на протяжении миллионов лет, чем
ты напуган - Тамерланом, Гитлером или Товаренко?"
Задержав дыхание, я исследовал окружающее пространство, анализировал.
Сначала воздух. Большое содержание кислорода. Я всегда чувствовал
себя дискомфортно в такой атмосфере. Давление на Марсе измерялось в
единицах, пропорциональных шкале измерения давления на Земле по высоте (от
уровня моря) от одного до тысячи футов. Подобно всем марсианам, я дышал
воздухом под давлением в десять единиц. Здесь же из-за значительной
влажности трудно было правильно определить давление, но все же я оценил
его в две или, самое большее, три единицы. Неудивительно, что я очнулся от
удушья и почувствовал тошноту от избытка кислорода, почти такую же, как и
от действия нервно-парализующего хлыста.
Далее. На чем я лежал? Кровать? Я пошевелился и сразу же понял, что
подо мной была кровать с основанием, создающим нулевую гравитацию; я видел
однажды такую кровать в дорогом публичном доме на Хариголе. Я лежал на
спине, обнаженный. Одна рука на груди, другая откинута в сторону. Она даже
не достигала края широкой кровати, а я, подобно всем марсианам, был тощ и
высок.
Я сделал вдох, прочищая легкие, и открыл глаза. Я находился в комнате
с зеленовато-голубой и золотой отделкой; в единственное окно проникали
лучи утреннего или, возможно, вечернего солнца - следовательно, окно
выходило либо на восток, либо на запад. Мое настроение поднялось. Комната
была украшена большими вазами, наполненными золотисто-желтыми цветами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Я тратил свои последние деньги в баре порта, когда появился Лугас.
Лугас был типичным центаврианским офицером, но он командовал
кораблем, не входящим в Центаврианский сектор. Вопреки его утверждениям я
отнесся с сомнением к его Центаврианскому гражданству, поскольку он мне
показался весьма неуравновешенным человеком, а эта черта считалась у
центавриан большим недостатком. Кроме того, он обращался ко мне, как к
равному, и сразу же перешел к делу.
- Мне сказали, что вы умеете обращаться с космическими двигателями
четвертого поколения.
Я показал свое удостоверение - все, что я имел. Оно пестрело
медведианскими штампами, которые до сих пор были хорошими рекомендациями,
но в секторе Центавра...
Я ждал, что Лугас, увидев такое количество медведианских штампов,
подожмет губы и уйдет, но он продолжал:
- Как я вижу, вы главным образом служили в секторе Большой Медведицы.
Я пожал плечами и кивнул. Как сказал бы Тодер - не в этом дело.
- Что привело вас в эти края?
- Межпространственная мороженица, - огрызнулся я и тут же пожалел об
этом. Такие же ответы я неоднократно давал старшему офицеру той самой
"мороженицы". Если я не буду следить за своим языком, то потеряю работу
раньше, чем она будет мне предложена.
Лугас раздраженно нахмурился:
- Как это случилось?
- Рефрижератор класса "Спик", сэр, - неохотно ответил я. - Он
выбросил меня потому, что я был слишком разговорчив с капитаном. Но я могу
работать с любыми типами двигателей, сэр.
Лугас колебался, но не по той причине, которую я предполагал. Наконец
он сказал:
- В таком случае вы, вероятно, не скоро вернетесь в Старую Систему.
Я рванулся вперед. Это было удивительно! Я так хотел выбраться из
Центаврианского сектора и совсем не собирался сюда возвращаться.
- Земля? - спросил я. - Или Марс?
Он очень странно посмотрел на меня, и во взгляде его было что-то, что
я только много позже определил как тревогу. Он сказал:
- Марс, естественно!
Конечно же, "естественно". Земляне были крайне осторожны, давая
разрешение на посадку чужеземных кораблей. Я испугался: моя ошибка могла
положить конец нашему разговору, - но он дал мне работу.
Его корабль казался таким же необычным, как и сам хозяин. Это был
наполовину грузовик, наполовину лайнер с корпусом от прогулочной яхты
класса "Денеб", но двигатели были крейсерского типа, запросто вбивающие
корабль в свободное пространство. При корпусе такой малой массы двигатели
могли развивать скорость роскошного лайнера. Предупреждая любопытство с
моей стороны, Лугас на ходу сочинил, что корабль собран из купленных по
дешевке деталей аварийных кораблей. Это звучало неубедительно, но я боялся
потерять только что приобретенную работу и решил ни о чем не расспрашивать
его.
Большую часть полета двигатели угрожали оставить корпус позади. Я
весь полет провел около них, отрываясь только на сон. Сигнальное
устройство, встроенное в мой гамак, будило меня, если что-нибудь
случалось. А случалось довольно часто, и я начал думать, не пострадал ли
квалифицированный инженер Лугаса от чрезмерного напряжения. Но я не
спросил его об этом ни тогда, ни позднее. Мы достигли Марса без аварий, и
Лугас выплатил мне премию, чего я никак не ожидал от центаврианина.
За исключением ненормального поведения двигателей и сердечности
Лугаса, словно он был не центаврианином, а медведианином или, возможно,
землянином, в путешествии ничего примечательного не было.
После моих слов наступила тишина. Я ждал. Наконец главный из четырех
жестом дал знак владельцу хлыста. Так как регулятор оружия был поставлен
на максимум, я решил воспользоваться методикой Тодера и заставить время
ускориться, то есть заставить мое личное "сейчас" опередить начало агонии.
Однако боль все-таки захлестнула меня. Она была так сильна, что я
потерял сознание. Моей последней мыслью было воспоминание о мягком
тодеровском "так-так", предназначенном для не оправдавшего ожидания
ученика.
2
Удушье...
Я боролся с рефлекторным страхом; возвращаясь назад к моменту
пробуждения, я пытался объяснить себе, что же испугало меня. Вероятно, мне
стало страшно от переживаемой во сне мысли, что я тону, захлебываясь в
воде.
Но чтобы я, марсианин, когда-либо плавал в воде?!
Тогда, может быть, это была пыль, не дающая мне дышать; мой рот и
горло были неприятно сухими и болезненно раздраженными, словно после
песчаного удушья. Нет, и это не так. Я понял. То тяжелое и угнетающее, что
лежало на мне, не давая дышать, был густой влажный воздух. Я совсем
опьянел от кислорода. Чтобы прекратить головокружение, необходимо было
задержать дыхание на некоторое время. Почему же я дышал так глубоко?
Мускулы горла полностью онемели. Вероятно, я кричал, даже визжал, когда на
меня накатывала волна страха.
Тодер говорил: "Человек связал время на протяжении миллионов лет, чем
ты напуган - Тамерланом, Гитлером или Товаренко?"
Задержав дыхание, я исследовал окружающее пространство, анализировал.
Сначала воздух. Большое содержание кислорода. Я всегда чувствовал
себя дискомфортно в такой атмосфере. Давление на Марсе измерялось в
единицах, пропорциональных шкале измерения давления на Земле по высоте (от
уровня моря) от одного до тысячи футов. Подобно всем марсианам, я дышал
воздухом под давлением в десять единиц. Здесь же из-за значительной
влажности трудно было правильно определить давление, но все же я оценил
его в две или, самое большее, три единицы. Неудивительно, что я очнулся от
удушья и почувствовал тошноту от избытка кислорода, почти такую же, как и
от действия нервно-парализующего хлыста.
Далее. На чем я лежал? Кровать? Я пошевелился и сразу же понял, что
подо мной была кровать с основанием, создающим нулевую гравитацию; я видел
однажды такую кровать в дорогом публичном доме на Хариголе. Я лежал на
спине, обнаженный. Одна рука на груди, другая откинута в сторону. Она даже
не достигала края широкой кровати, а я, подобно всем марсианам, был тощ и
высок.
Я сделал вдох, прочищая легкие, и открыл глаза. Я находился в комнате
с зеленовато-голубой и золотой отделкой; в единственное окно проникали
лучи утреннего или, возможно, вечернего солнца - следовательно, окно
выходило либо на восток, либо на запад. Мое настроение поднялось. Комната
была украшена большими вазами, наполненными золотисто-желтыми цветами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38