И именно данный трюк был особенно глупым, потому что, несомненно, он не хитрил с пробочками от бутылок и честно клал каждую пробку в ящик; я знаю это, потому что не один раз проверял его. Когда Вулф превышал дневную норму пива, он делал какое-нибудь пренебрежительное замечание о статистике с каждой пробкой, которую опускал в ящик, но он никогда не пытался выйти из положения, скрыв хотя бы одну.
Я швырнул записную книжку на свой стол, сел и стал не спеша пить молоко… Было бесполезно пытаться оторвать его от книги. Но немного погодя он достал полоску черного дерева, которой пользовался как закладкой, вложил ее, закрыл книгу, протянул руку и позвонил, чтобы принесли пива.
Затем откинулся на спинку кресла и соблаговолил заметить, что я живое существо.
– Приятно провел день, Арчи?
– Это был не чай, а черт знает что. Дадли Фрост был единственным, кто попил немного, но он не был склонен делиться, поэтому я отослал его домой. Я заполучил только одну действительно хорошую новость, что никто кроме дурака не шутит со смертью. Ну как, вас это поразило?
Вулф сделал гримасу.
– Расскажи мне об этом.
Я прочитал ему об этом по моей записной книжке, заполняя пробелы по памяти, хотя в этом не было особой нужды, потому что я так сжато стенографирую, что мог бы уместить всю конституцию Соединенных Штатов на обратной стороне старого конверта, что и было бы для нее хорошим местом. Вулфу принесли пиво, и оно подверглось должной участи. За исключением тех моментов, когда он глотал, он слушал, как обычно, уютно усевшись с полузакрытыми глазами. Я швырнул свою книжку подальше на стол, повернулся со стулом, вытянул нижний ящик стола и положил на него ноги.
– Таков результат. С этим покончено. С чего теперь начинать?
Вулф открыл глаза.
– Твой французский ужасен. Мы вернемся к этому. Почему ты отпугнул мистера Фроста разговорами об ордере на обыск? Нет ли тут какой-либо тонкости, которую я не улавливаю?
– Нет, просто по инерции. Я задал ему этот вопрос о красной коробке, чтобы получить сведения от двух других тоже, и в то время, когда я делал это, мне пришло в голову, что было бы забавно выяснить, имел ли он что-либо дома, что ему не хотелось бы обнаружить. Во всяком случае, какая от него польза? Я просто отделался от него.
– А я хотел приписать тебе тонкий умысел. Например, в случае какой-то неожиданной выходки, жеста или фразы, которые не могли, быть сделаны в его присутствии. В действительности точно так оно и случилось. Как бы то ни было, я тебя поздравляю. Что касается мистера Фроста, всякий имеет что-нибудь дома, что нежелательно видеть другим. Это одно из назначений дома: обеспечить место, где можно держать такие вещи. И ты говоришь, что у них нет красной коробки, и они не знают где она?
– Я высказываю такое мнение. Взгляд, который Геберт бросил на Фроста, и взгляд, когда я намекнул, что она у Фроста, и взгляд, которым миссис Фрост наградила Геберта, как я уже сказал вам, несомненно, указывают, что они считают содержимое красной коробки очень важным для себя. Можно вполне предположить, что коробки у них нет, и они не знают, где она находится, иначе они так быстро не отреагировали бы, когда я намекнул на это. Что до Фроста, то Бог его знает. У этого парня то преимущество, что он всегда взрывается, что бы ему ни говорили; для наблюдателя, подобного мне, у него нет никакого разнообразия в симптомах.
– Подобного тебе? Ха! Я поражен. Сознаюсь, я удивлен, что миссис Фрост не нашла предлога, как только ты вошел, увести свою дочь в какую-нибудь другую комнату. Может быть, эта женщина не подвержена таким чувствам, как тревога, беспокойство?.. Даже обычное любопытство…
– Если это обычное, то у нас его нет. У этой дамы стальной позвоночник и регулятор в главной артерии, который предотвращает ускорение, а также запатентованная система кондиционирования воздуха для ее мозга… Если бы вы хотели доказать, что она убила кого-нибудь, вам нужно было бы видеть, как она сделала это, и обязательно иметь при себе фотографический аппарат.
– Боже мой. Тогда мы должны найти другого преступника, что может оказаться неприятным. Возьми свою книжку и посмотри на записи о водевиле мистера Геберта, там, где он цитировал Норбуазена; прочти это предложение.
– Вы хотите еще позабавиться над моим французским?
– В самом деле, нет; это не забава. Так как твоя запись стенографическая, прочти ее как можно лучше. Мне кажется, я знаю эту цитату, но нужно быть уверенным. Прошли годы с тех пор, как я читал Норбуазена, и у меня нет его книги.
Я прочитал весь абзац, начиная с «Моя дорогая Каллида». Я прочитал французскую фразу на высокой ноте, без передышки, до самого конца, смешно или нет, но я взял всего три урока по французскому языку: один у Фрица в 1930 году, и два у девушки, которую я встретил однажды, когда мы работали по делу о поджоге.
– Хотите послушать еще раз?
– Нет, благодарю. – Губы Вулфа вытягивались и втягивались. – И миссис Фрост называет это болтовней. Было бы весьма поучительно быть там, наблюдая тон и глаза. Мистер Геберт и вправду съязвил, когда так заявил – кто убил Мак-Нэра. Была ли это ложь, чтобы спровоцировать? Или истина, чтобы показать свою бдительность? Или его собственная тонкая догадка? Я думаю, второе. Я в самом деле так думаю. Это совпадает с моими предположениями, но он не мог знать этого. Допустим, что мы знаем убийцу, что же, черт возьми, нужно делать? Вероятно, никакого терпения не хватило бы. Если мистер Кремер наложит лапу на красную коробку и решит действовать без меня, он, может быть, потеряет всякий след и лишит нас обоих возможности подтвердить ваши предположения… Арчи, нам необходима эта проклятая коробка.
– Да, несомненно. Я достану ее сию минуту. Но сначала, просто чтобы потешить меня, поясните, когда именно Геберт заявил, кто убил Мак-Нэра?.. Вы случайно не стали говорить просто так, чтобы послушать себя?
– Конечно, нет. Разве это не очевидно?.. Но я забыл – ты не знаешь французского. Цитата переводится так: «По крайней мере, я умираю без сожаления».
– В самом деле? – Я поднял брови. – Черта с два вы разъяснили.
– Да, ты ведь и латыни не знаешь. Не так ли?
– Не очень хорошо. Я немного слабоват и в китайском тоже… – Я поцокал языком и добавил: – Может быть, нам следует передать это дело в лингвистическую школу Хайнемана. Дает ли изречение Геберта также доказательство или нам нужно доискиваться самим?
Я пересолил. Вулф поджал губы и неприязненно посмотрел на меня. Он откинулся в кресле.
– Когда-нибудь, Арчи, я буду вынужден… но нет. Я не могу переделать вселенную и должен мириться с существующим миром, который… включает тебя.
– Он вздохнул. – Оставим пока латынь. Информация для записи: сегодня днем я позвонил Хичкоку в Лондон;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Я швырнул записную книжку на свой стол, сел и стал не спеша пить молоко… Было бесполезно пытаться оторвать его от книги. Но немного погодя он достал полоску черного дерева, которой пользовался как закладкой, вложил ее, закрыл книгу, протянул руку и позвонил, чтобы принесли пива.
Затем откинулся на спинку кресла и соблаговолил заметить, что я живое существо.
– Приятно провел день, Арчи?
– Это был не чай, а черт знает что. Дадли Фрост был единственным, кто попил немного, но он не был склонен делиться, поэтому я отослал его домой. Я заполучил только одну действительно хорошую новость, что никто кроме дурака не шутит со смертью. Ну как, вас это поразило?
Вулф сделал гримасу.
– Расскажи мне об этом.
Я прочитал ему об этом по моей записной книжке, заполняя пробелы по памяти, хотя в этом не было особой нужды, потому что я так сжато стенографирую, что мог бы уместить всю конституцию Соединенных Штатов на обратной стороне старого конверта, что и было бы для нее хорошим местом. Вулфу принесли пиво, и оно подверглось должной участи. За исключением тех моментов, когда он глотал, он слушал, как обычно, уютно усевшись с полузакрытыми глазами. Я швырнул свою книжку подальше на стол, повернулся со стулом, вытянул нижний ящик стола и положил на него ноги.
– Таков результат. С этим покончено. С чего теперь начинать?
Вулф открыл глаза.
– Твой французский ужасен. Мы вернемся к этому. Почему ты отпугнул мистера Фроста разговорами об ордере на обыск? Нет ли тут какой-либо тонкости, которую я не улавливаю?
– Нет, просто по инерции. Я задал ему этот вопрос о красной коробке, чтобы получить сведения от двух других тоже, и в то время, когда я делал это, мне пришло в голову, что было бы забавно выяснить, имел ли он что-либо дома, что ему не хотелось бы обнаружить. Во всяком случае, какая от него польза? Я просто отделался от него.
– А я хотел приписать тебе тонкий умысел. Например, в случае какой-то неожиданной выходки, жеста или фразы, которые не могли, быть сделаны в его присутствии. В действительности точно так оно и случилось. Как бы то ни было, я тебя поздравляю. Что касается мистера Фроста, всякий имеет что-нибудь дома, что нежелательно видеть другим. Это одно из назначений дома: обеспечить место, где можно держать такие вещи. И ты говоришь, что у них нет красной коробки, и они не знают где она?
– Я высказываю такое мнение. Взгляд, который Геберт бросил на Фроста, и взгляд, когда я намекнул, что она у Фроста, и взгляд, которым миссис Фрост наградила Геберта, как я уже сказал вам, несомненно, указывают, что они считают содержимое красной коробки очень важным для себя. Можно вполне предположить, что коробки у них нет, и они не знают, где она находится, иначе они так быстро не отреагировали бы, когда я намекнул на это. Что до Фроста, то Бог его знает. У этого парня то преимущество, что он всегда взрывается, что бы ему ни говорили; для наблюдателя, подобного мне, у него нет никакого разнообразия в симптомах.
– Подобного тебе? Ха! Я поражен. Сознаюсь, я удивлен, что миссис Фрост не нашла предлога, как только ты вошел, увести свою дочь в какую-нибудь другую комнату. Может быть, эта женщина не подвержена таким чувствам, как тревога, беспокойство?.. Даже обычное любопытство…
– Если это обычное, то у нас его нет. У этой дамы стальной позвоночник и регулятор в главной артерии, который предотвращает ускорение, а также запатентованная система кондиционирования воздуха для ее мозга… Если бы вы хотели доказать, что она убила кого-нибудь, вам нужно было бы видеть, как она сделала это, и обязательно иметь при себе фотографический аппарат.
– Боже мой. Тогда мы должны найти другого преступника, что может оказаться неприятным. Возьми свою книжку и посмотри на записи о водевиле мистера Геберта, там, где он цитировал Норбуазена; прочти это предложение.
– Вы хотите еще позабавиться над моим французским?
– В самом деле, нет; это не забава. Так как твоя запись стенографическая, прочти ее как можно лучше. Мне кажется, я знаю эту цитату, но нужно быть уверенным. Прошли годы с тех пор, как я читал Норбуазена, и у меня нет его книги.
Я прочитал весь абзац, начиная с «Моя дорогая Каллида». Я прочитал французскую фразу на высокой ноте, без передышки, до самого конца, смешно или нет, но я взял всего три урока по французскому языку: один у Фрица в 1930 году, и два у девушки, которую я встретил однажды, когда мы работали по делу о поджоге.
– Хотите послушать еще раз?
– Нет, благодарю. – Губы Вулфа вытягивались и втягивались. – И миссис Фрост называет это болтовней. Было бы весьма поучительно быть там, наблюдая тон и глаза. Мистер Геберт и вправду съязвил, когда так заявил – кто убил Мак-Нэра. Была ли это ложь, чтобы спровоцировать? Или истина, чтобы показать свою бдительность? Или его собственная тонкая догадка? Я думаю, второе. Я в самом деле так думаю. Это совпадает с моими предположениями, но он не мог знать этого. Допустим, что мы знаем убийцу, что же, черт возьми, нужно делать? Вероятно, никакого терпения не хватило бы. Если мистер Кремер наложит лапу на красную коробку и решит действовать без меня, он, может быть, потеряет всякий след и лишит нас обоих возможности подтвердить ваши предположения… Арчи, нам необходима эта проклятая коробка.
– Да, несомненно. Я достану ее сию минуту. Но сначала, просто чтобы потешить меня, поясните, когда именно Геберт заявил, кто убил Мак-Нэра?.. Вы случайно не стали говорить просто так, чтобы послушать себя?
– Конечно, нет. Разве это не очевидно?.. Но я забыл – ты не знаешь французского. Цитата переводится так: «По крайней мере, я умираю без сожаления».
– В самом деле? – Я поднял брови. – Черта с два вы разъяснили.
– Да, ты ведь и латыни не знаешь. Не так ли?
– Не очень хорошо. Я немного слабоват и в китайском тоже… – Я поцокал языком и добавил: – Может быть, нам следует передать это дело в лингвистическую школу Хайнемана. Дает ли изречение Геберта также доказательство или нам нужно доискиваться самим?
Я пересолил. Вулф поджал губы и неприязненно посмотрел на меня. Он откинулся в кресле.
– Когда-нибудь, Арчи, я буду вынужден… но нет. Я не могу переделать вселенную и должен мириться с существующим миром, который… включает тебя.
– Он вздохнул. – Оставим пока латынь. Информация для записи: сегодня днем я позвонил Хичкоку в Лондон;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60