– Сегодня ты походишь или завтра?
Зато в шашки он играл блестяще. Мне редко удавалось его победить.
А в конце Гриша уже без смущения «скатывал матешу», то есть списывал задачку по математике, которую я ему решал, запихивал тетрадку в сумку и исчезал до завтра.
Маме не очень нравилось, что Гриша ходит ко мне.
– Ты увидишь, это плохо кончится, – говорила моя мама своей маме, то есть моей бабушке.
Но бабушка считала, что Гришины посещения мне идут на пользу. После них у меня повышается настроение, улучшается аппетит, в общем, я на глазах поправляюсь.
Настал день, когда я совсем выздоровел и переехал домой. И хоть мы жили с Гришей в одном доме, мы перестали с ним видеться. Снова у меня ни на что не было времени.
Я вспоминал, как десять дней провалялся больной, и думал с благодарностью о дедушке. Если бы он тогда не повёз меня на рыбалку, я не заболел бы и не было у меня этих десяти, наверное, лучших дней в моей жизни.
Чистая доска
А-квадрат, как всегда, опаздывал. Ребята, которые пришли к нему заниматься, смирно стояли на лестничной площадке и тихо переговаривались. А я прислонился к перилам и думал над словами Гриши.
Вся беда в том, что я не умею врать. Казалось бы, чего проще. Говори, что придёт в голову, и всё будет прекрасно.
Вот Гриша. Он может смотреть мне в глаза и врать напропалую, нести абсолютную чепуху, говорить несусветную чушь, и даже не покраснеет, и даже не заикнётся. Наоборот, чем больше он врёт, тем сильнее увлекается и сам начинает верить в то, что сию минуту выдумал.
А я не могу. Мне кажется, как только я начну врать, все сразу заметят и начнут показывать на меня пальцем. И поэтому в горле у меня что-то отключается, я теряю дар речи, становлюсь нем как рыба. То есть открываю рот, а никаких звуков не издаю. На лестнице послышались шаги. Нет, это не А-квадрат. Тот взлетает по лестнице, а тут кто-то топает, будто бегемот.
Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот.
Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлёк из кармана пальто бумажку:
– Александр Александрович Смелковский здесь живёт?
– Здесь, – послышался бодрый голос кандидата. – Вы на правильном пути, юноша. Ещё несколько усилий, и вы у цели.
По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком:
– Новенький?
– Ага, – толстяк протянул А-квадрату бумажку.
– В каком классе?
– Я уже окончил школу, – с гордостью произнёс толстяк.
– Понятно, – бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. – Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты!
Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих учёных, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых учёных, а ещё десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил?
А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвёл в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерёт мне уши, если я порву страницу…
– А теперь, – начал А-квадрат, как я тут же перебил его:
– …будем пить кофе.
А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой:
– С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие – послезавтра.
– А мне что делать?
– Ждать меня, – ответил А-квадрат. – Я вернусь к пяти.
Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Жёлтый «Москвич» А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени.
А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали.
Сегодня я совсем не огорчился, что мне придётся просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно – потому что про змей, а интересная – потому что невозможно было оторваться.
Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка.
– Я хочу скрасить твоё одиночество, – сказал он.
Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился:
– Скрашивай.
– Спасибо. Меня зовут Вадим, – толстяк протянул мне руку.
Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя.
Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома – сидеть, развалившись, в кресле.
– Слушай, я хотел у тебя спросить, – сказал я. – Зачем ты пришёл сюда заниматься, если уже окончил школу?..
– Я срезался на вступительных, – ответил Вадим.
– Как? – ахнул я.
– Обыкновенно, – равнодушно сообщил Вадим. – По сочинению – троечка, по математике – двоечка…
– Ты в институт поступал? – я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах.
– Ага, в политехнический…
– Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь?
– Как бы не так, – даже обиделся Вадим. – Один день с утра – русский язык, после обеда – физика. Другой день с утра – английский, а после обеда теперь вот математика будет… Поверишь ли, дохнуть некогда…
– Я тебя понимаю, – сочувственно произнёс я.
– И так всю жизнь, – Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я.
– Как это всю жизнь? – даже вздрогнул я.
– А вот так, – Вадим поёрзал в кресле, нашёл наконец удобную позу и начал рассказ:
– Мне не было ещё семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой – английскому, а третья – музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры.
– А что было потом? – спросил я.
У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало моё.
– Потом? – вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. – На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нём года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился.
Вадим сощурил глаза. Наверное, вспомнил те времена, когда сражался один на один с пианино.
– А потом родители продали пианино и… – подсказал я Вадиму продолжение.
– Не угадал, – радостно улыбнулся Вадим. – Пожалели родители пианино, не продали, а мне купили всё-таки гитару. Может, хоть на ней я научусь играть. И я стал учиться. Я очень старался. Я рвал на гитаре по три струны в день, но так и не научился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Зато в шашки он играл блестяще. Мне редко удавалось его победить.
А в конце Гриша уже без смущения «скатывал матешу», то есть списывал задачку по математике, которую я ему решал, запихивал тетрадку в сумку и исчезал до завтра.
Маме не очень нравилось, что Гриша ходит ко мне.
– Ты увидишь, это плохо кончится, – говорила моя мама своей маме, то есть моей бабушке.
Но бабушка считала, что Гришины посещения мне идут на пользу. После них у меня повышается настроение, улучшается аппетит, в общем, я на глазах поправляюсь.
Настал день, когда я совсем выздоровел и переехал домой. И хоть мы жили с Гришей в одном доме, мы перестали с ним видеться. Снова у меня ни на что не было времени.
Я вспоминал, как десять дней провалялся больной, и думал с благодарностью о дедушке. Если бы он тогда не повёз меня на рыбалку, я не заболел бы и не было у меня этих десяти, наверное, лучших дней в моей жизни.
Чистая доска
А-квадрат, как всегда, опаздывал. Ребята, которые пришли к нему заниматься, смирно стояли на лестничной площадке и тихо переговаривались. А я прислонился к перилам и думал над словами Гриши.
Вся беда в том, что я не умею врать. Казалось бы, чего проще. Говори, что придёт в голову, и всё будет прекрасно.
Вот Гриша. Он может смотреть мне в глаза и врать напропалую, нести абсолютную чепуху, говорить несусветную чушь, и даже не покраснеет, и даже не заикнётся. Наоборот, чем больше он врёт, тем сильнее увлекается и сам начинает верить в то, что сию минуту выдумал.
А я не могу. Мне кажется, как только я начну врать, все сразу заметят и начнут показывать на меня пальцем. И поэтому в горле у меня что-то отключается, я теряю дар речи, становлюсь нем как рыба. То есть открываю рот, а никаких звуков не издаю. На лестнице послышались шаги. Нет, это не А-квадрат. Тот взлетает по лестнице, а тут кто-то топает, будто бегемот.
Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот.
Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлёк из кармана пальто бумажку:
– Александр Александрович Смелковский здесь живёт?
– Здесь, – послышался бодрый голос кандидата. – Вы на правильном пути, юноша. Ещё несколько усилий, и вы у цели.
По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком:
– Новенький?
– Ага, – толстяк протянул А-квадрату бумажку.
– В каком классе?
– Я уже окончил школу, – с гордостью произнёс толстяк.
– Понятно, – бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. – Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты!
Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих учёных, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых учёных, а ещё десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил?
А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвёл в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерёт мне уши, если я порву страницу…
– А теперь, – начал А-квадрат, как я тут же перебил его:
– …будем пить кофе.
А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой:
– С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие – послезавтра.
– А мне что делать?
– Ждать меня, – ответил А-квадрат. – Я вернусь к пяти.
Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Жёлтый «Москвич» А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени.
А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали.
Сегодня я совсем не огорчился, что мне придётся просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно – потому что про змей, а интересная – потому что невозможно было оторваться.
Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка.
– Я хочу скрасить твоё одиночество, – сказал он.
Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился:
– Скрашивай.
– Спасибо. Меня зовут Вадим, – толстяк протянул мне руку.
Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя.
Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома – сидеть, развалившись, в кресле.
– Слушай, я хотел у тебя спросить, – сказал я. – Зачем ты пришёл сюда заниматься, если уже окончил школу?..
– Я срезался на вступительных, – ответил Вадим.
– Как? – ахнул я.
– Обыкновенно, – равнодушно сообщил Вадим. – По сочинению – троечка, по математике – двоечка…
– Ты в институт поступал? – я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах.
– Ага, в политехнический…
– Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь?
– Как бы не так, – даже обиделся Вадим. – Один день с утра – русский язык, после обеда – физика. Другой день с утра – английский, а после обеда теперь вот математика будет… Поверишь ли, дохнуть некогда…
– Я тебя понимаю, – сочувственно произнёс я.
– И так всю жизнь, – Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я.
– Как это всю жизнь? – даже вздрогнул я.
– А вот так, – Вадим поёрзал в кресле, нашёл наконец удобную позу и начал рассказ:
– Мне не было ещё семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой – английскому, а третья – музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры.
– А что было потом? – спросил я.
У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало моё.
– Потом? – вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. – На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нём года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился.
Вадим сощурил глаза. Наверное, вспомнил те времена, когда сражался один на один с пианино.
– А потом родители продали пианино и… – подсказал я Вадиму продолжение.
– Не угадал, – радостно улыбнулся Вадим. – Пожалели родители пианино, не продали, а мне купили всё-таки гитару. Может, хоть на ней я научусь играть. И я стал учиться. Я очень старался. Я рвал на гитаре по три струны в день, но так и не научился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34