Покрытый зеленым сукном длинный стол, одобрительно-хитроватый взгляд директора, лица учителей - ироничные, сердитые, задумчивые, улыбчивые.
Ироничные и сердитые, казалось мне тогда, - это черное. Задумчивые и улыбчивые - белое.
Просто делился тогда для меня весь мир.
Но он оказался сложней, чем грань между белым и черным.
Педсовет большинством голосов поддержал меня. За - шестнадцать. Против - восемь. Восьмерку возглавляла, конечно, широкоплечая Елена Евгеньевна.
После педсовета ко мне подошел Аполлоша с какой-нибудь, наверное, вдохновляющей фразой, но я не дала ему высказаться. Распаленная спором, проговорила:
- Лучше быть одноруким, чем такая правая рука, как Елена Евгеньевна! Как вы терпите?
Директор крякнул, зарделся и свернул в сторону. Я не обратила на это внимания.
Я ликовала, и все остальное было мелочью.
14
"Процветание раскрывает наши пороки, а бедствия - наши добродетели" выписала я себе тогда цитату из Фрэнсиса Бэкона и в ней восхищалась второй частью. Как верно сказано: бедствия раскрывают добродетели.
Так и было. Интернат принял шквал добродетели.
В четверг газета напечатала мое письмо, где я рассказала про наших ребятишек, в тот же день телефон у Аполлона Аполлинарьевича разрывался звонками - люди выспрашивали подробности, а в пятницу с раннего утра школьный вестибюль был полон народу.
Ребята сидели на уроках и не ведали ни о чем, а комиссия работала полным ходом. Мы придумали комиссию, а как же иначе! Возглавлял ее, понятное дело, Аполлон Аполлинарьевич. Маша и я составляли надежную основу, и еще директор настоял на включении завуча Елены Евгеньевны как человека придирчивого, критичного и в такой обстановке просто необходимого, объяснил он нам, глядя отчего-то в сторону. Никто не возражал, и никаких разногласий с Еленой Евгеньевной у нас не оказалось, потому что все мы были предельно придирчивы, а я и Маша так просто чрезмерно.
Помню, как мы заняли исходную позицию: Аполлон Аполлинарьевич во главе стола, по правую руку, вполне естественно, завуч, мы с Машей рядышком, стул у торца отодвинут - для посетителя, я в легком от волнения ознобе открываю дверь и приглашаю первого гостя.
Он вошел легкой походкой - худощавый, высокий, по левому виску глубокий шрам, на груди позвякивает целый иконостас орденов и медалей. Представился:
- Никанор Никанорович Парамонов, подполковник в отставке, - и протянул паспорт.
Никто из нас не решался взять паспорт, оскорбить пошлой проверкой такого человека, и он негромким голосом, будто не военный говорит, а скромный библиотекарь, пояснил, смущенно улыбаясь, что всю ночь его и жену мучила бессонница. После газеты.
Он помолчал, разглядывая нас поочередно, словно размышлял, как далеко стоит углубляться, затем опять застенчиво улыбнулся.
- Тут такое дело, - проговорил он и быстро взглянул на нас, точно решился, - в начале войны мне, тогда лейтенанту, поручили эвакуировать детей из детского дома. Я танкист, и вот три мои танка приняли ребят. Десятка полтора самых маленьких посадили прямо в машины, человек, наверное, двадцать, тех, что постарше, на броню. Немец прижимал основательно, детдом эвакуировать раньше не успели, и вот мы вытаскивали ребят буквально из-под огня. Довезли их до станции, сами тут же развернулись и ушли в бой, где все мои танки немцы сожгли. А станцию размолотили бомбардировщики. Думаю, дети погибли.
Он тер переносицу, покашливал, просительно поглядывал на нас, этот удивительный человек, словом, очень тушевался, пока не сказал:
- Меня с тех пор совесть гложет, вот не могли уберечь ребят, а тут ваше письмо, и, хотя время нынче другое, мы с женой решили усыновить мальчика.
- Усыновить? - удивился Аполлон Аполлинарьевич. - Но мы этого не предполагаем.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Никанор Никанорович, - у нас с женой уже есть опыт, мы усыновили одного мальчика. Наш Олежек закончил медицинский институт, двое внуков.
- Да вы сначала на них посмотрите! - воскликнула Маша.
- Нет, мы рассчитываем на вас. Кого вы подскажете, - сказал подполковник.
Мы смущенно запереглядывались. Аполлон Аполлинарьевич даже покрылся мелкой потной россыпью. Смотрел на меня как на спасительницу, и я его поняла. Написала на клочке бумаги: "Коля Урванцев". Он облегченно вздохнул.
- Никанор Никанорович, мы еще вернемся к этому разговору, он слишком серьезен, а наши намерения куда проще.
- Как ваше здоровье? - вкрадчиво спросила Елена Евгеньевна.
- Соответственно возрасту пока приличное, - вздохнул он.
- А жены? - спросила я.
- Не жалуется.
- Жилищные условия? - поинтересовалась Маша.
- Трехкомнатная на двоих.
- Материальные? - спросил директор.
- Пенсионных двести рублей.
- Мы вам называем Колю Урванцева, но вы посмотрите сами.
Аполлон Аполлинарьевич расчувствовался, глаза у него заблестели, он вышел из-за стола, долго тряс руку Никанору Никаноровичу, и от этого ордена Парамонова негромко позвякивали. Когда подполковник вышел, директор подал мне знак, чтобы я не спешила звать следующего.
- Черт знает что! - рассердился он неожиданно. - Устроили тут какой-то президиум, сидим официально, пугаем людей!
Аполлон Аполлинарьевич рванулся к столу, потянул его на себя, потом крякнул, отступился, уселся рядом с Еленой Евгеньевной.
- Какой человек! - воскликнул он. - А? Но ведь мы не готовы! Нам говорят уже об усыновлении, а мы просим взять в гости!
- Это же прекрасно! - произнесла неожиданно Елена Евгеньевна. И улыбнулась. Видно, оттого, что я уставилась на нее, "как в афишу коза". Самый лучший вариант. Только осторожней, осторожней!
Я ее расцеловать готова была. Может, тогда и дала первую трещину моя теория о черном и белом. Я вглядывалась в женщину с широкими плечами, стараясь отыскать в ней какую-нибудь симпатичную черточку, но Елена Евгеньевна, будто улитка, снова спряталась в свою раковину - глаза потухли, лицо сделалось замкнутым и невыразительным.
Но мне было некогда раздумывать. Я придвигала стулья моложавой паре и заранее симпатизировала ей.
Игорь Павлович Запорожец - начальник конструкторского бюро, румянощекий, гладковыбритый, широкоплечий, спокойный и улыбчивый, - дай ему старинный шлем, вылитый князь Игорь, только наших, нынешних времен. Я так его сразу и прозвала про себя - князь Игорь. Жена его - Агнесса Даниловна, заведующая химической лабораторией в исследовательском институте, под стать мужу. Этакая лебедь - шея белая, высокая, холеная, глаза мягкие, с зеленоватым оттенком. Модная прическа, ясное дело, не то что у нас, замухрышек-учительниц, навертишь на бигуди, а утром несешься как бешеная в школу, расчесаться толком некогда, а уж про парикмахерскую и думать нечего. У "княгини" же, наверное, в парикмахерской свой мастер, а сними с нее иностранные новенькие сапожки - поди-ка педикюр обнаружишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158