Однажды я рассказала ему свой сон. Девочка-голоножка, я бегу по каменным плитам в летнем знойном воздухе, который так сладко пахнет расплавленной смолой, - бегу к калитке, возле которой добрый и большой почтовый ящик, распахиваю его, достаю охапку разноцветных открыток, писем, каких-то извещений, ищу посланный мне конверт, не нахожу, никак не нахожу, и тогда через полгода, или год, или даже долгих пять лет мне приходится снова бежать во сне за письмом, посланным - я уверена, - уже отправленным мне...
Игорь выслушал, приутих, сказал, точно взрослый, поставил диагноз:
- Тебя что-то мучает.
Я засмеялась:
- Мучает? Сейчас - да, но ведь было время, когда я была совершенно свободна, как птица, а сон этот снился.
- Значит, - покачал он головой, будто провидец, который знает все, всегда мучило. Меня тоже мучает. У меня тоже есть сон.
И он рассказал, как идет, маленький, по бордюру, между тротуаром и дорогой, вокруг лужи, но виден и асфальт, ему весело, солнышко отражается в лужах, слепит глаза, и вдруг асфальт исчезает, вокруг, насколько хватает глаз, вода, берега нет, и хотя вода спокойна, а бордюр довольно широк, две ступни - он знает, что тут глубоко, очень глубоко. Страшно, но кричать почему-то нельзя, надо только идти вперед, это спасет, должно спасти, он начинает спешить и чуть не срывается в воду. Тогда он умеряет шаг, идет неторопливо, но упрямо, а дорожка, эта стенка в глубокой воде все не кончается, и он теряет надежду, теряет надежду...
Я гладила Игорька, трепала его волосы, сдерживая слезы, мне было смертельно жаль внука, но как можно помочь во сне?
- Ты просыпаешься, потеряв всякую надежду? - спросила я.
- Да, меня что-то мучает, я пока не знаю что, но мучает. Как и тебя. - Он повернулся ко мне. Спросил серьезно: - Что же нас мучает?
- Перестань! - проворчала я. - Мне простительно, я старуха, а ты еще слишком юн для суеверий.
Игорь улыбался, кивал головой, потом вдруг предложил:
- А давай я тебя прокачу на мотоцикле!
На мотоцикле? Я замахала руками, запричитала, но он оказался упорным человеком, и через полчаса мы с ним покатывались со смеху. На меня из зеркала глядела старуха в коричневых лыжных шароварах, на носу очки, а голова утонула в красном мотоциклетном шлеме.
Был теплый весенний вечер, всюду полно народу, и от меня требовалось немало мужества, чтобы на глазах у публики пересечь в своем чудовищном виде двор и взгромоздиться на мотоцикл. Но чего не сделаешь ради любимого!
- Я тебе покажу наш мотобродвей! - крикнул Игорь, набирая скорость. Там пацаны катают своих девчонок, а я прокачу бабушку. - Внук вел мотоцикл уверенно и плавно, и я, сидевшая вначале как окаменевший будда, понемногу расслабилась, даже покачалась по-хулигански из стороны в сторону, ничего не произошло, - с сытым стрекотом машина мчалась вперед. Незаметно мы выскочили на широкий зеленый проспект.
- Смотри! - крикнул мне Игорь.
Смотреть действительно было на что. Нас тотчас обогнали три мотоцикла, и я перехватила удивленные взоры, обращенные на меня. Игорь явно был новичком, но его разглядывали мельком, не уделяя должного внимания, зато я поражала мотогонщиков. Особенно пассажирок. Сначала они просто глядели, то отставая, то обгоняя нас снова. Потом стали переговариваться. Я решила сломать стену отчуждения, и когда новая парочка поехала рядом с нами, разглядывая меня, я выкинула вбок одну руку и громко крикнула им:
- Не уверен, не обгоняй!
Игорь расхохотался, поддал газу, мы рванулись вперед, оторвались от любопытных.
Никогда не приглядывалась к весенней Москве, а оказалось, ее дальние бульвары запружены мотоциклами. Они проносились мимо нас цветными, размазанными скоростью пятнами, устраивали разноголосые спевки перед светофорами, юркали среди машин, и мне становилось страшновато за лихих гонщиков.
Неожиданно Игорь свернул в сторону и понесся к центру. Мелькали знакомые дома Садового, я узнала забор зоопарка, крутой, с ходу, поворот, угол сквера, скамейка. И вот мы стоим возле нее...
Со скрипом - в прямом, не переносном смысле слова - перебираюсь с задней подушки "Явы" в удобное ложе садовой скамьи, озираюсь, и сердце мое, раскачиваясь, начинает бить в набат.
- Ба, - позвал Игорь, - ты узнаешь?
Узнаю ли я? Почти сорок лет прошло с тех пор, как я уехала из Москвы, увозя от тяжкой памяти Сашу и Алю. Сорок, а будто вчера.
Еще бы не помнить!
Но Игорь-то, откуда знает он? Я спросила. Отец, Саша. Однажды, когда Игорь был маленьким, они пошли в зоопарк, и Саша показал сыну дом, где мы жили раньше.
- И ты запомнил? - удивилась я.
- Не только, - ответил он.
Я повернулась к Игорю, он смотрел на меня удивленно и ласково.
- Прошлым летом нашел старика, который вас помнил. - Внук разглядывал меня, словно маленькую напроказившую девчонку, потом сказал негромко: Ба! Зачем ты скрываешь?
Я складывала буквы ледяным, непослушным языком:
- Им сказал?
Он словно всхлипнул - коротко рассмеялся:
- Нет!
Я молчала, потихоньку приходила в себя. Отступать некуда. Но может ли хранить тайну мальчик?
Тайну? Я берегла ее множество лет. Страдала, бывало, отвергала, сомневалась в ней, ее нужности, и все же молчала, не могла рассказать. Единственно - Марии, сердобольной спасительнице моей, сказала в тяжкий какой-то миг, разделила ношу на двоих. Но Мария жизнь прожила, а Игорь мальчик.
- Я ведь все знаю, - подтолкнул он меня. - Ты только объясни.
Будто слышит мои сомнения.
Действительно, знает.
- Чур, уговор, - говорю я. - Им ни слова.
- Никому, - отвечает внук, смотрит на меня блестящими глазами, и я вздыхаю: верю ему, как Марии.
Нужна ли безмерная любовь? Уничтожающая все, даже счастье?
Итак, Женя и я, всегда Женя и я, хотя мне выпало появиться на свет четвертью часа раньше.
Мы не близнецы, а двойняшки. Родились вместе, а совершенно не похожи, она в маму, я в отца, - сколько чудес на свете! Может, поэтому, всегда и во всем, сначала - Женя, потом - я. Ну мне, старшей, на роду написано во всем уступать.
Женя, Женечка! Так получилось и во взрослой жизни - ее освещали лучи внимания, сперва родительского, потом окружающих. Бывает, сестры и братья, став взрослыми, не дружат, мы не просто дружили, любили друг друга. Слишком уж многое связывало нас, чтобы дуться друг на друга по каким-нибудь житейским пустякам.
Пятнадцатилетними, ощущая нежное приближение девичества, мы мечтали о необыкновенной любви. Как многое другое, она выпала на долю Жени.
Женечка выскочила в девятнадцать! И когда! В сорок втором. Январь, немцев только отбили от Москвы, лютая стужа, голодуха, а она является поздно ночью. И не одна - за нею чернобровый военный, майор, геройская звездочка. Родители погибли всего месяц назад, от одной бомбы, рыли противотанковые рвы, и мы еще не очухались от горя, плакали вечерами, спрашивали друг дружку, как жить, и вдруг на пороге розовая от мороза Женька - глаза сияют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158