И вот они оказались в Испании. И стреляли из старых испанских орудий, совсем непохожих на русские. Стреляли и чертыхались по-русски, потому что орудия стреляли совсем не по-русски – часто мазали. Но все-таки приспособились. Лупили врагов. А враги наступали, убивали всех подряд, мужчин и женщин. Не жалели старух и стариков. И тогда республиканцы попросили спасти испанских детей. Потому что боялись за них. Что будет с ребятами, если погибнут их родители? Умрут тоже. От нищеты, от голода.
Дед оборонял приморский город. Бился изо всех сил. Потому что в город привезли много ребят. И ребята сидели в подвалах неподалеку от причалов. А корабля все не было. Корабль шел на всех парах из Одессы.
Пушки нагревались от выстрелов, и тогда женщины приносили воду. Дедушке Хосе хотелось пить, но воду пить было нельзя, потому что она была морская и ею поливали пушки, а пресной воды не хватало раненым. Однажды воду им принесла девушка в республиканской форме. Она сказала по-русски:
– Корабль на подходе. В подвалах три тысячи ребят. Вся надежда на вас, Антон Петрович.
Дедушка забыл уже сам, как зовут его. Он вообще забыл, кто он такой. Ему показалось, что он ослышался. Ему показалось, это просто звенит в ушах от орудийной канонады. Но девушка улыбнулась ему и повторила:
– Вся надежда на вас, Антоша Чехонте.
Это она так пошутила. Потому что Антошей Чехонте звали в молодости писателя Чехова. А деда тоже звали Антоша. И он ей кивнул. И его испанские орудия заговорили еще чаще. А потом на горизонте появился пароход под флагом с красным крестом. И враги стали палить по пароходу. Антоша Чехонте и его солдаты сжали зубы. Задыхаясь от ненависти, устроили шквальный обстрел. Враги притихли. Корабль торопливо забирал детей. В паузах между разрывами слышался плач. Это плакали женщины, провожая своих детей.
А враги снова открыли огонь. Их снаряды ложились возле причалов. Крики на пристани стали громче. А потом пароход отчалил. Очень нерешительно отчалил. И медленно отошел в море.
Ночью дедушка взорвал свои верные пушки. И исчез из портового городка. Ночи в Испании очень темные. А в ту ночь им помогла непогода. Дул сильный ветер, и низко над землей, закрывая звездный свет, неслись облака…
Дедушка вернулся в Москву, оставив в Испании многих друзей, черноволосых, как испанцы, закопав их в каменистую пыльную землю.
В Москве он получил свой первый орден: боевого Красного Знамени. Такой же орден вручали девушке. Дедушка узнал ее. Подошел поздравить.
– Меня зовут, – сказал он, – Антоша Чехонте.
– А меня Лида Иванова, – сказала девушка.
Потом она стала моей бабушкой. Вот как, оказывается, может быть…
Часовой
Я задумался. Представил, как дедушка и бабушка, молодые совсем, словно на той старой фотографии, по Красной площади идут, друг другу улыбаются.
Вдруг кто-то позвал:
– Товарищ генерал! Товарищ генерал!
Мы с дедом обернулись. Стоит солдат, улыбается, деду козыряет. Вот так штука!
– Я же говорил! – крикнул я. – Я же сразу узнал!
Егоров улыбался – рот до ушей, хоть завязочки пришей.
– Понимаете, какое дело, я же ответить не могу! Мигнуть даже не могу! Но я вас сразу узнал! Какими судьбами?
– Мы-то на каникулах, – ответил дед, – а вот какими судьбами вы?
– В армию взяли, – сказал Егоров, – и в Москву. Сначала учился. Думаете, это легко, у Мавзолея стоять? Целая наука. А какая ответственность! На тебя весь мир смотрит! Иностранцы приходят, фотографируют со всех сторон!
Я Егоровым любовался. Там, дома, ничего особенного в нем не было. Может, было, да я не замечал.
А тут – широкоплечий. Погоны голубые, как глаза у него. Стройный, подтянутый: настоящий солдат!
– Ко мне мать приезжала, – сказал Егоров. – В гарнизон пришла, ей говорят – на службе. Там-то. Она – к Мавзолею. Как меня увидела, заплакала. У меня сердце разрывается, мама у меня старенькая, но не подойдешь ведь к ней. Потом спрашиваю: ну чего плакала? А она мне отвечает: от гордости!
Дедушка руку Егорову пожал. Пожелал счастливой службы. Но Егоров не уходил, мялся чего-то. Потом сказал:
– Вы Гале про меня не говорите. Вот сфотографируют на посту, карточку пошлю, тогда и узнает.
Мы с дедушкой улыбнулись: понятно. Но Егоров снова не уходил.
– А отряду, – сказал он мне, – ты привет передай. Скажи – служу в Москве, и все. Я письмо вам напишу. Большое. Отчет о своей службе. А летом прилечу в отпуск.
– А вы молодец, – сказал дедушка, еще раз пожимая Егорову руку. – Про вожатство правильно решили. Отрядом руководить и из Москвы можно.
– Я теперь иначе не могу, – ответил Егоров. – У меня служба такая!
Я тоже пожал Егорову руку. Очень мне понравилась его идея. Еще бы – наш вожатый на посту номер один стоит!
– Ну, до свидания, – сказал Егоров. – Командиры на минуточку отпустили! Да и то потому только, что вы генерал, Антон Петрович! Вон глядят!
Мы повернулись к Кремлю. Там стояли два офицера. Увидели, что дед на них смотрит, в струнку вытянулись, издалека ему честь отдали. Вежливые!
А Егоров козырнул нам. Именно нам, я не оговорился. Сначала деду. Дед ему честь отдал. Потом мне. Я Егорову отсалютовал.
Потом он четко кругом повернулся. И побежал.
Вот какая встреча произошла! Просто удивительная! Миллионы жителей в Москве. С одного двора люди на улице не встретятся. А мы из Сибири прикатили и сразу своего нашли.
Ну, правда, нашли потому, что он у Мавзолея стоял, а не где-нибудь. К Мавзолею миллионы людей стекаются. Потому что это Мавзолей. Там – Ленин. И теперь рядом с Лениным наш вожатый. Монтажник из Сибири. Часовой… Самый видный солдат на всей земле…
Так что была бы моя воля, прежде чем офицером стать – артиллерийским, или морским, или авиационным, я бы выбрал службу Егорова. Стал бы сначала часовым возле Ленина…
Настоящий человек
Самолет идет на посадку. Скоро будем у генерала Иванова.
Я десять раз деда просил: расскажи о своем друге.
– Пока не могу, – отвечал дед. – Ты его должен сам увидеть. Это человек необыкновенный. Больше таких нет.
Чем же он необыкновенный, думал я. Двухметрового роста? Сильный, как штангист? Но ничего придумать не мог. Вздыхал – придется терпеть.
Но вот дед толкает калитку. Идет по тропинке к домику, заросшему плющом. Навстречу бежит человек. Дед обнимает его крепко.
Они стоят, прижавшись друг к другу. Молчат. Потом отступают на шаг. И тут я вижу, что у генерала Иванова нет обеих рук. Рукава заправлены в карманы.
Как же он живет, думаю я. Как можно жить без рук? А дед будто не видит этого. Берет меня за плечо, подводит к Иванову, представляет, как там, в Москве.
– Антон Рыбаков? – переспрашивает Иванов. – Твой дублер, значит? – улыбается деду.
– Антон Второй! – кивает дед.
Мы проходим в дом. Нас встречает седая женщина. У нее веселые глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Дед оборонял приморский город. Бился изо всех сил. Потому что в город привезли много ребят. И ребята сидели в подвалах неподалеку от причалов. А корабля все не было. Корабль шел на всех парах из Одессы.
Пушки нагревались от выстрелов, и тогда женщины приносили воду. Дедушке Хосе хотелось пить, но воду пить было нельзя, потому что она была морская и ею поливали пушки, а пресной воды не хватало раненым. Однажды воду им принесла девушка в республиканской форме. Она сказала по-русски:
– Корабль на подходе. В подвалах три тысячи ребят. Вся надежда на вас, Антон Петрович.
Дедушка забыл уже сам, как зовут его. Он вообще забыл, кто он такой. Ему показалось, что он ослышался. Ему показалось, это просто звенит в ушах от орудийной канонады. Но девушка улыбнулась ему и повторила:
– Вся надежда на вас, Антоша Чехонте.
Это она так пошутила. Потому что Антошей Чехонте звали в молодости писателя Чехова. А деда тоже звали Антоша. И он ей кивнул. И его испанские орудия заговорили еще чаще. А потом на горизонте появился пароход под флагом с красным крестом. И враги стали палить по пароходу. Антоша Чехонте и его солдаты сжали зубы. Задыхаясь от ненависти, устроили шквальный обстрел. Враги притихли. Корабль торопливо забирал детей. В паузах между разрывами слышался плач. Это плакали женщины, провожая своих детей.
А враги снова открыли огонь. Их снаряды ложились возле причалов. Крики на пристани стали громче. А потом пароход отчалил. Очень нерешительно отчалил. И медленно отошел в море.
Ночью дедушка взорвал свои верные пушки. И исчез из портового городка. Ночи в Испании очень темные. А в ту ночь им помогла непогода. Дул сильный ветер, и низко над землей, закрывая звездный свет, неслись облака…
Дедушка вернулся в Москву, оставив в Испании многих друзей, черноволосых, как испанцы, закопав их в каменистую пыльную землю.
В Москве он получил свой первый орден: боевого Красного Знамени. Такой же орден вручали девушке. Дедушка узнал ее. Подошел поздравить.
– Меня зовут, – сказал он, – Антоша Чехонте.
– А меня Лида Иванова, – сказала девушка.
Потом она стала моей бабушкой. Вот как, оказывается, может быть…
Часовой
Я задумался. Представил, как дедушка и бабушка, молодые совсем, словно на той старой фотографии, по Красной площади идут, друг другу улыбаются.
Вдруг кто-то позвал:
– Товарищ генерал! Товарищ генерал!
Мы с дедом обернулись. Стоит солдат, улыбается, деду козыряет. Вот так штука!
– Я же говорил! – крикнул я. – Я же сразу узнал!
Егоров улыбался – рот до ушей, хоть завязочки пришей.
– Понимаете, какое дело, я же ответить не могу! Мигнуть даже не могу! Но я вас сразу узнал! Какими судьбами?
– Мы-то на каникулах, – ответил дед, – а вот какими судьбами вы?
– В армию взяли, – сказал Егоров, – и в Москву. Сначала учился. Думаете, это легко, у Мавзолея стоять? Целая наука. А какая ответственность! На тебя весь мир смотрит! Иностранцы приходят, фотографируют со всех сторон!
Я Егоровым любовался. Там, дома, ничего особенного в нем не было. Может, было, да я не замечал.
А тут – широкоплечий. Погоны голубые, как глаза у него. Стройный, подтянутый: настоящий солдат!
– Ко мне мать приезжала, – сказал Егоров. – В гарнизон пришла, ей говорят – на службе. Там-то. Она – к Мавзолею. Как меня увидела, заплакала. У меня сердце разрывается, мама у меня старенькая, но не подойдешь ведь к ней. Потом спрашиваю: ну чего плакала? А она мне отвечает: от гордости!
Дедушка руку Егорову пожал. Пожелал счастливой службы. Но Егоров не уходил, мялся чего-то. Потом сказал:
– Вы Гале про меня не говорите. Вот сфотографируют на посту, карточку пошлю, тогда и узнает.
Мы с дедушкой улыбнулись: понятно. Но Егоров снова не уходил.
– А отряду, – сказал он мне, – ты привет передай. Скажи – служу в Москве, и все. Я письмо вам напишу. Большое. Отчет о своей службе. А летом прилечу в отпуск.
– А вы молодец, – сказал дедушка, еще раз пожимая Егорову руку. – Про вожатство правильно решили. Отрядом руководить и из Москвы можно.
– Я теперь иначе не могу, – ответил Егоров. – У меня служба такая!
Я тоже пожал Егорову руку. Очень мне понравилась его идея. Еще бы – наш вожатый на посту номер один стоит!
– Ну, до свидания, – сказал Егоров. – Командиры на минуточку отпустили! Да и то потому только, что вы генерал, Антон Петрович! Вон глядят!
Мы повернулись к Кремлю. Там стояли два офицера. Увидели, что дед на них смотрит, в струнку вытянулись, издалека ему честь отдали. Вежливые!
А Егоров козырнул нам. Именно нам, я не оговорился. Сначала деду. Дед ему честь отдал. Потом мне. Я Егорову отсалютовал.
Потом он четко кругом повернулся. И побежал.
Вот какая встреча произошла! Просто удивительная! Миллионы жителей в Москве. С одного двора люди на улице не встретятся. А мы из Сибири прикатили и сразу своего нашли.
Ну, правда, нашли потому, что он у Мавзолея стоял, а не где-нибудь. К Мавзолею миллионы людей стекаются. Потому что это Мавзолей. Там – Ленин. И теперь рядом с Лениным наш вожатый. Монтажник из Сибири. Часовой… Самый видный солдат на всей земле…
Так что была бы моя воля, прежде чем офицером стать – артиллерийским, или морским, или авиационным, я бы выбрал службу Егорова. Стал бы сначала часовым возле Ленина…
Настоящий человек
Самолет идет на посадку. Скоро будем у генерала Иванова.
Я десять раз деда просил: расскажи о своем друге.
– Пока не могу, – отвечал дед. – Ты его должен сам увидеть. Это человек необыкновенный. Больше таких нет.
Чем же он необыкновенный, думал я. Двухметрового роста? Сильный, как штангист? Но ничего придумать не мог. Вздыхал – придется терпеть.
Но вот дед толкает калитку. Идет по тропинке к домику, заросшему плющом. Навстречу бежит человек. Дед обнимает его крепко.
Они стоят, прижавшись друг к другу. Молчат. Потом отступают на шаг. И тут я вижу, что у генерала Иванова нет обеих рук. Рукава заправлены в карманы.
Как же он живет, думаю я. Как можно жить без рук? А дед будто не видит этого. Берет меня за плечо, подводит к Иванову, представляет, как там, в Москве.
– Антон Рыбаков? – переспрашивает Иванов. – Твой дублер, значит? – улыбается деду.
– Антон Второй! – кивает дед.
Мы проходим в дом. Нас встречает седая женщина. У нее веселые глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43